Младенческая душа
Не опоздал ли Владимир Сергеевич с этим вопросом? Ведь Маркс со своим соратником уже всё объяснили: революция, диктатура, экспроприация, всеобщее счастье. Однако они так и не смогли убедить Соловьёва, что экономические отношения могут переделать общественную мораль. Пролетариат, конечно, сумеет взять власть и поделить чужое, но более совершенного общества не получится. Когда мировоззрение сводится к удовлетворению потребностей, то вместо прежних борцов в битву за передел материальных благ включаются новые, и конца этому азартному процессу не видно. Если же экономика — не главное в жизни, то что остаётся? Обратиться к духовным, религиозным началам, учтя при этом, что современное христианство — «вещь жалкая» и, с точки зрения Соловьёва, нуждается в серьёзных реформах.
Интерес к религии у него проявился с детства. Предки Соловьёва были крестьянами, дед — московским священником. Отец, Сергей Михайлович, — профессор Московского университета, известный своим знаменитым трудом «История России с древнейших времён». В большой семье, где было девять детей, царили дружба и набожность. Последнее обстоятельство не прошло для Владимира бесследно. В восемь лет, начитавшись о подвигах святых, мальчик почувствовал вкус к подвижничеству и начал испытывать себя лишениями. Со временем это прошло, появилось увлечение математикой. Гимназию окончил с золотой медалью, поступил на физико-математический факультет Московского университета, где, впрочем, увлекался биологией. Однако студенту вскоре стало ясно, что естественные науки не помогут понять смысл мира и определить должный порядок вещей: это не под силу людям, которые «смотрят в микроскопы, режут несчастных животных, кипятят какую-нибудь дрянь в химических ретортах и воображают, что они изучают природу», — пишет Владимир своей кузине. Не доучившись, перешёл на историко-филологический факультет, где всерьёз занялся философией. Одновременно слушал лекции в Духовной академии. Эти «три кита» — наука, философия, религия — и стали основой его мировоззрения.
В 21 год защитил магистерскую диссертацию о кризисе западной философии. Он выступал против позитивистов, подменяющих философию практическими знаниями. Тургеневский Базаров, гончаровский Штольц — примерно так воплощались их идеи в «деловых людях». Диссертация привлекла внимание, а её автор получил учёную степень и начал читать лекции в университете в качестве доцента. Но продолжалось это недолго. Не желая участвовать в междоусобной борьбе «профессорских партий», Соловьёв перешёл в петербургский университет, где и защитил докторскую диссертацию. Однако по-прежнему оставался доцентом. Когда у министра просвещения спросили, почему Соловьёв не профессор, тот кратко ответил: «У него мысли». Для профессора философии это считалось лишним. Неудивительно, что с такой колыбелью науки философ вскоре расстался и поступил совершенно правильно, потому что в профессорском кругу слыл диссидентом.
Собственно, он был не столько профессором, сколько поэтом, мыслителем. Многим он казался «не от мира сего», потому что знавал и другой мир. Бывало, во сне беседовал с умершими и потом искренне верил в реальность этих встреч; нередко видел вещие сны. Философ утверждал, что странные истории случались и наяву: к примеру, приходилось спорить с дьяволом. А однажды явился некий субъект восточной наружности, в чалме и с зонтиком, которым и ткнул мыслителя в живот. Ушибленное место болело несколько дней…
Да уж не сумасшедший ли он? Не похоже. Во всяком случае, знавшие его утверждают, что в те времена он был здоровым и весёлым молодым человеком. Странным? Да. Душа у него была младенческая, чего он сам не скрывал. Однажды признался, что порой думал про себя: «Когда я буду большой…» Что же было, когда он был маленьким? «Странным ребёнком был я тогда, странные сны я видал», — вспоминал поэт те годы. В девятилетнем возрасте ему явилась «возлюбленная», «вечная подруга». Случилось это в церкви в праздник Вознесения, во время обедни:
Пронизана лазурью золотистой,
В руке держа цветок нездешних стран,
Стояла ты с улыбкою лучистой,
Кивнула мне и скрылася в туман…
Так потом он описал это в поэме «Три свидания». Во время второго свидания «возлюбленная» внушила ему, уже доценту университета, мысль ехать в Египет, куда он и отправился. Общение с местными жителями едва не закончилось печально:
…средь пустыни,
В цилиндре высочайшем и в пальто
За чёрта принятый, в здоровом бедуине
Я дрожь испуга вызвал, и за то
Чуть не убит…
Зато здесь, в песках, случилось третье видение, и снова на поэта глядела его возлюбленная, которую он сравнил с сияньем «всемирного и творческого дня». Кто же она? Премудрость Божия, душа мира, космическая София — вот кто являлся поэту-медиуму. Он считал всю природу одухотворённой, и даже в обычной грозе усматривал действие незримых духовных сил.
Соловьёв хотел примирить природу с религией, разум с верой, вывести людей из тупика реторт и микроскопов: «Пришло время не бегать от мира, а идти в мир, чтобы преобразовать его» и найти такого Бога, который наполнит смыслом человеческую жизнь.
Все вместе — к Богу
Человек, как известно, отличается от животных стремлением не просто жить, а жить разумно. Но чтобы делать, что должно, говорил Соловьёв, надо знать, что есть, надо знать истину. В чём же она?
Этот вопрос неизбежно ведёт к вере в некий безусловный абсолют, в котором ум видит абсолютную истину, критерий всех рассуждений; воля видит добро, которое безусловно достойно желания, а чувство — абсолютную красоту, без которой нет ни наслаждения, ни добра. Так философ пришёл к религиозной первооснове, наполняющей жизнь смыслом: это Абсолют, или Бог. Значит, религия должна занять центральное место в жизни, потому что, полагал философ, она связывает человека и его мир с началом всего сущего. Но человек — существо социальное, и его высшая цель сводится не к личной судьбе, а к судьбе человечества. Поэтому личный нравственный подвиг, направленный на обнаружение царства Божьего в себе, оборачивается богочеловеческим движением всех живущих. Только в таком собирательном — соборном — процессе и произойдёт совершенное соединение божества с человечеством. В богочеловеке и заключается цель всей мировой истории.
Итак, воплотить в человеке божество мы сможем только под водительством церкви. Но какой именно? По мнению философа, человеческим развитием управляют три религиозные силы. Первая стремится подчинить человека единому верховному началу, тем самым обезличивая каждого. Этим путём идет Восток. Вторая сила — наоборот, превыше всего ставит личность, одновременно лишая человека подлинных идеалов и превращая его жизнь в бесконечную погоню за благами. Так действуют на Западе. И лишь третья сила, гармонически сочетая общее с индивидуальным, свободу с необходимостью, способна привести разрозненное человечество к высшему единству. Это — христианство, соединившее два противоположных начала, веру в Бога с верой в человека.
Но века не пощадили и христианство, расколов его на католиков, протестантов и православных. Именно последних Соловьёв считал способными выполнить великую объединительную миссию, учитывая особенности русского национального характера. Но о характере позже, а пока отметим, что и в православии, на соловьёвский взгляд, хватает изъянов. Храня букву вероучения, православные забыли о духе, который требует свободы и творческого подхода к религиозным догмам. Поэтому к вселенской церкви приведёт только синтез конфессий. Надо соединить христианство с жизнью, привести её в согласие с разумом, потому что истинная обязанность религии — бороться за единение и нравственное возрождение человечества. Этому, по его мнению, поможет изучение философии, богословия, истории и других наук. Одухотворённое общество приблизит людей к «царству Божию» с помощью теократического государства. Христианская теократия, по Соловьёву, — это добровольный богочеловеческий союз, где первосвященник пасёт своё христово стадо, монарх правит согласно указаниям первосвященника, а пророк наставляет того и другого. Так же кротко подчиняются своим вождям — духовному и мирскому — и все христиане мира. В результате — никаких смут и инакомыслия, мир между народами и классами, справедливость и любовь. Даже в животном мире перемены: все животные становятся друзьями человека…
Конечно, это была очередная утопия. Свободная теократия — это что-то вроде горячего снега. Как жить во всеобщем христианском мире нехристианам — об этом и речи нет. Под теократическим государством надо понимать, конечно, Россию, которая станет великой империей будущего и поведет за собой все народы к Христу.
Кое-что о национальной самобытности
Соловьёва не зря называли славянофилом. Действительно, он считал, что великое историческое призвание набожного русского народа заключается в том, чтобы привести другие народы к вселенскому единству. Однако славянофильство его было особым, потому что больше всего он презирал модных идолов, которых его современники делали и из западных социалистических идей, и из восточного православия, и из русской самобытности. Если Россия призвана объединить народы, то надо не кичиться самобытностью, а войти в общую жизнь христианского единства, чтобы выполнить свою миссию. Кто хочет на деле продемонстрировать самобытность, тот и думать должен о деле, о том, как лучше его осуществить. По этому поводу философ высказывался без обиняков: «Если национальность хороша, то самое лучшее решение выйдет и самым национальным, а если она не хороша, так и чёрт с нею».
У славянофилов же поклонение своему народу, как носителю вселенской правды, обернулось агрессивным национализмом. Их рассуждения свелись к тому, что если государство наше самое большое, то и народ самый сильный, а, значит, и самый лучший. Отсюда уже следуют и кое-какие особые права: покорять другие народы или, по крайней мере, занять среди них почётное место. Соловьёв был уверен, что национализм, пробуждая грубые инстинкты, лишь понижает духовный уровень народа, в то время как истинно народный характер рождает людей мирового масштаба. Значит, надо не тратить силы на распознавание национальных особенностей, а приложить их к делу. Высшим и самым патриотичным делом философ считал водворение правды Божией на земле. Не ненависть к инородцам, а реальная любовь к своему народу, служение ему и одновременно — всему человечеству.