е. концом искусства, или дела человеческого, будет полное подчинение слепой силе.
Заключениеили Учись быть счастливым
Заключение должно повторять дело трактата и в сокращеньи обнять его снова, чтобы читатель мог повторить самому себе.
Попробуем посмотреть на бессмертный совет Козьмы Пруткова — «Если хочешь быть счастливым — будь им» — с практической точки зрения. Собственно, философия всегда занималась двумя главными вопросами: как устроен мир и как лучше в нём жить. Что касается второго, то, по словам Б. Рассела, все философы — от древних до современных — делились на тех, кто стремился укрепить социальные узы и на тех, кто старался их ослабить. Одни выступали за дисциплину, подчинение обществу, а другие — за торжество разума, свободомыслие. Что та, что другая крайность опасны для общества: первые превратят страну в исправительный лагерь, а людей — в винтиков, вторые же развалят её на враждующие уделы, которые станут лёгкой добычей менее размышляющих, но зато более сплочённых. Все цивилизации постепенно проходят этот путь, начиная с тирании и кончая упадком общества, погрязшего в анархии и неспособного прокормить и защитить себя.
Итак, счастье — полная удовлетворённость, гармония жизни. Все хотят быть счастливыми, но не у всех это получается. Восьмидесятилетний Гёте, например, говорил, что помнит всего лишь несколько истинно счастливых дней.
Что же советуют философы? Советов множество. На поверхности — древний как мир принцип «жизнь — удовольствие». Но искать кратковременные наслаждения и ловить удачу — дело хлопотное и ненадёжное. Это поняли ещё стоики, которые говорили, что за наслаждениями гонятся слабые, малодушные и неразумные. Сами же видели основу счастья в честности и красоте повседневной жизни.
А почему, собственно, наслаждения нужно противопоставлять честности и красоте? Кстати, слабые здоровьем, но вовсе не малодушные Эпикур и Спиноза ценили наслаждения, хоть и жили очень скромно. Зато такие баловни судьбы как Бэкон и Монтень, которые не отказывали себе в удовольствиях, рассуждали об иных ценностях. Бэкон, например, говорил, что счастье надо строить на том, что находится в нашей власти, и сознание своих добрых намерений даёт более истинную и чистую радость, чем удовлетворение желаний. Монтень же избегал искушений властью и почестями, потому что, как мы помним, слишком себя любил. Он знал, каким огромным напряжением сил и подвижничеством платили великие мужи за своё возвышение. Но толпе видны лишь слава и власть. Тем, кто неспособен предложить за это достойные дела, остаётся расплачиваться, как говорят в нашем веке, натурой, а это занятие на любителя.
Наверное, самое живучее представление о счастье сводится к тому, что оно прямо зависит от богатства и власти: чем больше того и другого, тем человек счастливее. Сколько людей тратят жизнь на карьеру и погоню за богатствами… А счастье по-прежнему где-то впереди, и нередко, подводя итоги, человек рад бы всё это отдать, только вернуть потеряннее здоровье и чистую совесть. Ведь больная душа в конце концов делает больным и тело, и это известно не только медикам. Поэтому мудрец скорее готов примириться бедностью и лишениями, чем с внутренним разладом.
Но если счастье — жизненный идеал, то как его достичь в неидеальном обществе?
Не будем говорить, как достичь, потому что рецептов тут нет, а лучше вспомним, кто и как это пытался сделать. Энергичные и неразборчивые в средствах в идеальном обществе не нуждаются, потому что им хорошо в любом. Менее энергичным, но столь же неразборчивым, остаётся держать нос по ветру, улавливая, откуда исходит власть, и держаться сильного. Те, кому это не по вкусу, уходит из «горячих точек», где идёт битва за житейские блага, предпочитая уединённую жизнь и непрестижные профессии. Сильные и благородные выбирают борьбу.
Однако крайности вряд ли годятся для подражания. Жить удовольствиями, «не беря в голову», легко, но последствия печальны. Повседневный же героизм чересчур утомителен для обычного человека. Недаром русский философ Василий Розанов говорил, что настоящая мудрость заключается в том, чтобы в героическую эпоху жить героически, а в негероическую всё-таки не разбивать голову о стену…
Но и этот здравый тезис привлекает далеко не всех, потому что гораздо красивее выглядит другой, согласно которому нынешние испытания через столетия обернутся счастьем потомков. Так думали А. П. Чехов, М. Горький. Выходит, нынешнее поколение — лишь средство для блага тех, кто будет жить после? Чем же они ценнее нас? Ведь человек живёт не для будущего, не для осуществления некой идеи, а только потому, что родился. Не прав ли был тургеневский Базаров с вопросом: «Какое мне дело до того, что мужик будет счастлив, когда из меня будет лопух расти?» Но разговоры о будущем счастье тем и привлекательны, что о нём можно говорить бесконечно и не отвечать за результаты.
Если один классик предупреждал, что в карете прошлого далеко не уедешь, то другой, тоже классик, не жаловал и карету будущего: «Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее… если делается не так, как нам хотелось, мы махаем на всё рукой и давай пялиться в будущее». А дороги к этому будущему сокрыты в настоящем, «тёмном и запутанном», напоминал Н. В. Гоголь.
И всё же: жить, служа людям, жертвовать личным, думать об идеалах, не спать на кровати, пока другие спят на земле? Или, как рассуждал Андрей Болконский в «Войне и мире», надо только как-нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти, избегая двух зол — угрызения совести и болезней? Спор на эту тему бессмыслен, потому что никто не может быть счастлив чужим счастьем. Можно говорить лишь о разных представлениях на этот счёт. Так, Сократ полагал, что жизни придаёт смысл добро. Кант видел её оправдание в работе, а Лев Толстой был уверен, что жизнь прекрасна сама по себе, и пока она есть, есть и счастье. На это нетрудно возразить: бывает и несчастная жизнь, и потому более справедливым кажется утверждение, что счастье — не в нём самом, а в непрерывном стремлении к нему: ведь очередная достигнутая цель — это краткий миг, и надо идти дальше.
А теперь спустимся с небес на землю. Мы так настойчиво толкуем о счастье, будто возможность стать счастливым — вопрос решённый, остаётся только уточнить, что для этого нужно делать. Но какое тут счастье, если ты, к примеру, болен, живёшь рядом с людьми, которых ненавидишь, а денег хронически не хватает. Или с человеком обошлись несправедливо, а потом его же обвинили и загнали за колючую проволоку… Может, Диоген и не обратил бы на это внимания, но диогены рождаются нечасто. Выходит, все эти философствования о счастье — для благополучных людей, а кому не повезло — уж извините?
Что ж, мы не будем приводить дежурные примеры со слепоглухонемыми, которые спорят с судьбой, кончают вузы и живут наполненной жизнью. Из исключений нельзя выводить правило. Но если вы уверены, что несчастны и сделать ничего нельзя — значит, так оно и есть, потому что не будет счастлив тот, кому для этого нужны чужие подпорки. И всё же вспомним, что у многих мудрецов жизнь тоже была далеко не безоблачная, но они умели ей радоваться. Не забудем и мифического Сизифа. Он самонадеянно пошёл против воли богов: ему удалось заковать в цепи богиню смерти, и люди перестали умирать; он же был единственным покойником, сумевшим с помощью обмана вернуться на землю. Однако на обмане далеко не уедешь, и в наказание хитрец теперь тяжко трудится в мире ином: катит камень в гору, но никогда не достигнет вершины. Мораль: не стоит спорить с богами. Но даже в бессмысленном труде Сизифа А. Камю увидел победу. Она в том, что Сизиф сознаёт бессмысленность своего труда. А философ уверен, что нет такого жребия, который нельзя было бы преодолеть презрением.
Историк В. Ключевский считал, что быть счастливым — значит быть умным; быть умным — значит не спрашивать того, на что нельзя ответить. Значит, быть счастливым — не желать того, чего нельзя получить. Иначе говоря, счастье не в том, чтобы иметь, что любишь, а в том, чтобы любить, что имеешь. Но, может, это философия слабых, неспособных добиваться своего? Что ж, запретов тут нет, дерзайте. Здесь важно не надорваться в бесконечной борьбе за обладание. Впрочем, это ещё не вся истина. Не спрашивать, не желать… Всё это ориентиры вовне, для тех, чьё счастье зависит от количества приобретённого. Для тех, кто между «иметь» и «быть» выбирает первое. Тоже, как говорится, вариант. Хотя многие люди давно пришли к выводу, что внутренние богатства лучше внешних: их нельзя отнять или потерять. Сенека, например, советовал не считать счастливым того, чьё счастье зависит от условий жизни. Не будем, однако, доводить частное мнение Сенеки до абсурда и уверять, что благоустроенная жизнь в своем доме хуже романтических ночёвок на вокзалах или чердаках. Важно лишь, чтобы состояние души меньше зависело от внешних помех. Верно сказал один неглупый мальчишка: скоро все забудут, какие на тебе были джинсы, но будут помнить, что ты за человек.
Итак, свобода души, независимой от вещей, от обстоятельств. Ещё от чего? От тех, кто пытается решать за нас, как нам жить; от тех, кто хочет из граждан сделать подданных. Свобода для чего? Для того, чтобы задавать любые вопросы и искать на них ответы. Чтобы действовать и ошибаться, искать и находить, чтобы не жить в убогих рамках кем-то якобы познанной необходимости. У свободы есть лишь одна граница — чужая свобода. Впрочем, эти вопросы — от чего, для чего и т. п. — не обязательны. Как полагал Кант, свобода — это способность самостоятельного начинания и не нуждается ни в каких причинах, кроме себя. Поэтому у каждого есть прекрасная возможность начать самостоятельно думать. Помня, однако, о предупреждении Конфуция: «Я целыми днями не ел и ночи напролёт не спал — всё думал. Но напрасно. Полезнее — учиться».
В том числе — учиться быть счастливым. Но школа этому не учит. Она всего лишь с переменным успехом старается готовить «полезных членов общества». Да только пока человек и его счастье не станут для общества самоцелью, ничего путного построить на земле не удастся. Значит, нужно учиться самому, попытавшись для начала получше узнать себя, чтобы жить с собой в ладу.