Мы не восхищаемся богами. Мы можем почитать их, бояться, но не восхищаться ими. Мы восхищаемся смертными, которых можем поставить себе в пример. Ганди не был богом. И святым тоже не был. В двенадцать лет он украл у родителей и брата деньги на сигареты. В его касте запрещалось есть мясо, и он вместе с приятелем тайком жевал сырую козлятину на берегу реки. Оба впоследствии считали, что именно мясной рацион, как у англичан, сделал их сильными.
Уже в тринадцать лет Ганди женился. Мужем он был неважным. То и дело устраивал своей жене Кастурбе сцены ревности. Однажды он пригрозил выгнать ее из дома, если она не сделает неких вещей по хозяйству. «Стыда у тебя нет? — рыдала она. — Куда мне идти?»[116]
Кроме того, отец нации оказался паршивым отцом для собственных детей. Делал он ошибки и в политике. Одну из провальных кампаний Ганди называл «мой гималайский просчет». Кое-какие его эксперименты заходили слишком далеко. Однажды в 75 лет он решил проверить, насколько крепок его обет воздержания: уложил к себе в постель обнаженных девушек, в том числе собственную правнучку Ману.
Но этот человек отвечал за свои проступки. Не боялся пересмотреть свое отношение к чему-либо. Он притягивал к себе «чудаков, сумасбродов и безумцев» — и всех их принимал. Этот человек смог преодолеть страшную застенчивость и неуверенность в себе, став лидером нации. Он готов был умереть ради своего дела, но не убивать. Он оказался морально сильнее целой империи. Не бог, не святой — человек из плоти и крови, показавший миру, что значит бороться по-настоящему.
Духовно Ганди был всеяден. В его религиозном меню были и христианство, и ислам, но по-настоящему удовлетворить его духовный голод смог индуистский текст — Бхагавадгита.
Впервые Ганди прочел его, учась в Лондоне на адвоката. Два английских теософа поинтересовались его мнением об этом памятнике, и Ганди смущенно признался, что «Гиту» не читал. И вот все трое принялись за изучение английского перевода, сделанного Эдвином Арнольдом. Ганди пришлось приехать на Запад, чтобы открыть для себя Восток.
Постепенно он полюбил «Матерь-Гиту», как он стал называть эту духовную поэму. В ней он черпал и вдохновение, и утешение. «Когда меня одолевают сомнения, когда разочарования смотрят мне в лицо и я не вижу ни единого луча надежды на горизонте, я обращаюсь к „Бхагавадгите“ и нахожу тот стих, который успокаивает меня; и сразу же во тьме непомерной печали улыбка озаряет меня».
Сюжет «Гиты» несложен. Молодой воин, царевич Арджуна, готовится к битве, но внезапно теряет самообладание. Помимо усталости от кровопролитий, он вдруг узнал, что в армии противника сражаются люди его же собственного рода, в том числе любимые друзья и уважаемые учителя. Как же ему сражаться против них? Ему приходит на помощь Кришна, принявший облик колесничего.
Поэма построена в виде диалога между ними.
Традиционно считается, что «Гита» напоминает о необходимости исполнить свой долг, пусть даже придется прибегнуть к насилию. В конце концов (осторожно, спойлер!) Кришна убеждает Арджуну выйти на бой против своих родичей.
Ганди понимал ее иначе. Он считал, что это аллегория, изображающая то, что «творится сегодня в сердце каждого человека». Настоящее поле битвы — внутри нас. Арджуна борется не с врагом, но с самим собой. Уступит ли он своим инстинктам или поднимется выше их? «Гита», заключал Ганди, это тайная ода ненасилию.
Еще один важный принцип «Гиты» — безразличие к результатам. Вот что говорит Арджуне воплощение Бога, великий Кришна: «Ты можешь выполнять предписанные тебе обязанности, но у тебя нет права наслаждаться плодами своего труда. Не начинай действовать ради вознаграждения, но и не пребывай в бездействии»[117]. Вот чему учит «Гита»: отделять труд от результата. Вкладывайся на все сто в любое дело, но думать забудь про результат.
Этот подход Ганди резюмировал в простой формуле: следует отказаться от желаний. Это совсем не призыв к праздности. Карма-йога — путь человека деятельного, но не беспокоящегося о результатах.
Мы так жить не привыкли. Мы ориентированы на результат. Фитнес-тренеры, бизнес-консультанты, врачи, колледжи, химчистки, программы реабилитации, диетологи, финансовые аналитики — все они обещают результаты. Мы порой сомневаемся в их эффективности, но редко ставим под сомнение саму правильность результат-ориентированного подхода.
Не таков был Ганди. Он ориентировался на процесс. Он стремился не к независимости Индии, но к тому, чтобы сделать страну достойной независимости. Тогда свобода придет сама, как сам падает с дерева созревший плод манго. Ганди боролся не за победу. Он боролся за то, чтобы бороться наилучшим из доступных ему способов борьбы. И забавно здесь то, что такой процесс-ориентированный подход работает лучше, чем привычная ориентация на результат.
Мои героические попытки добыть себе билет на «Йога-экспресс» все еще бесплодны. Я по-прежнему номер один в списке ожидания. Я продолжаю «тонуть». Обновляю приложение в телефоне. Ничего. Обновляю снова и снова, будто подопытная крыса, которая дергает за рычаг в надежде на угощение. Ничего.
Как бы поступил Ганди? Он бы боролся. Он и боролся. Проехавшись на поезде третьим классом и придя в ужас от условий в вагонах, он решил брать соответствующие инстанции измором. Он пожаловался в ИЖД на «чудовищные» уборные, «отталкивающие» закуски и так называемый чай — «бурую водицу с парой крупинок сахара и белесой жидкостью, по ошибке именуемой молоком, из-за которой весь напиток походит на грязь». Он писал письма управляющим, директорам и управляющим директорам. Писал в газеты.
Так что и я, по примеру Ганди, упорствую. Сажусь в такси, тащусь в нем через весь город. Движение в Дели сегодня затруднено — утверждение столь же самоочевидное, как «воздух сегодня грязный» или «в метро сегодня толпы». Кажущаяся хаотичность индийской жизни зиждется на фундаменте безрадостной неизменности.
Прибыв на станцию, я обнаруживаю традиционную управляемую анархию, столь же незыблемую, как пробки на дорогах и грязный воздух. Пробравшись сквозь чисто формальную проверку безопасности, я подхожу к рамке металлоискателя. Сотрудник делает приглашающий жест. Глазами. Не дай бог перетрудиться.
Я преодолеваю мощный встречный поток людей, затем поднимаюсь по лестнице. Передо мной дверь кабинета, а на ней табличка: «Международное туристическое бюро. Заказ железнодорожных билетов для иностранных туристов». Я подсаживаюсь к компании каких-то замызганных парней с рюкзаками.
Когда меня вызывают к окошку, я хвастаюсь своим местом в виртуальной очереди, будто табелем школьника-отличника или выигрышным лотерейным билетом.
— Я первый, — говорю я.
— Я вижу, — невозмутимо отвечает человек по ту сторону окошка.
Мистер Рой — человек сдержанный, сугубо деловой. Он объясняет мне, что сейчас сезон праздников, но забывает добавить, что в Индии, где живут представители многих крупных и бесчисленных мелких религий, сезон праздников не кончается никогда. Есть, сообщает он, один билет вторым классом на другой поезд — «Раджани-экспресс». «Очень хороший поезд», — уверяет мистер Рой. Я не сомневаюсь, что он очень хороший. Но это не «Йога-экспресс», которого жаждет все мое существо.
— Что же будем делать, мистер Эрик? — интересуется мистер Рой, указывая на ожидающих туристов, словно говоря: у нас в стране миллиард жителей, вы тут не один.
Я в тупике.
— Итак? — произносит мистер Рой, и в голосе его мелькает раздражение. — Берете билет?
— Прошу, дайте подумать секунду. Секунду.
— Думать — это очень хорошо, мистер Эрик, но прошу, думайте побыстрее.
Ганди говорил: «Я не несу никаких новых истин», и не только из скромности. Не он изобрел понятие ахимсы — ненасилия. Этому слову тысячи лет. В VI веке до нашей эры духовный лидер джайнов по имени Махавира призывал своих последователей «не ранить, не подвергать дурному обращению, не подавлять, не порабощать, не оскорблять, не терзать, не мучить и не пытать ни одно живое существо».
Ганди был знаком с джайнами. Они часто бывали в доме, где он вырос. Джайном был один из его духовных наставников. Ганди читал то, что писали Толстой о любви и Торо о гражданском неповиновении. Идея ненасилия не была новой; но Ганди применил ее решительно по-новому. Вегетарианство, постепенно ставшее в Индии не более чем диетическим принципом, «в руках Ганди стало оружием — универсальным оружием — в борьбе с угнетением»[118], — объясняет его внук Раджмохан Ганди.
На первых порах Ганди называл свой новый метод «пассивным сопротивлением», но вскоре понял, что название лучше поменять. Ни в его подходе, ни в нем самом не было ничего пассивного. Ганди всегда был чем-то занят: гулял, молился, планировал, с кем-то встречался, отвечал на письма, прял нити для традиционно изготавливаемой вручную ткани кхади. Энергичным было и его мышление, что отражалось в его настороженном взгляде, на выразительном лице. Знакомые называли это лицо «мерцающим зеркалом». Когда один журналист настойчиво требовал у Ганди некое сжатое резюме его философских взглядов, тот долго медлил с ответом, а потом сказал: «Научные изложения — не моя стихия. Я здесь, чтобы действовать».
В конце концов Ганди придумал для своего принципа ненасильственного сопротивления новое название: сатьяграха[119]. Сатья на санскрите — правда, аграха — твердость, устойчивость. «Упорство в истине», или, как иногда переводят, «твердость души». Да, вот что имел в виду Ганди. В этом нет ничего пассивного или слабого. Активное начало, «величайшая и активнейшая сила в мире». Сатьяграхи, или приверженец ненасильственного сопротивления, гораздо сильнее вооруженного солдата. И храбрее его. Чтобы нажать на курок, говорил Ганди, не нужно ни великой смелости, ни большого ума. Лишь подлинно мужественные добровольно принимают страдания, чтобы изменить сердца людей. Солдаты Ганди, как и любые солдаты, готовы были умереть за свое дело.