Мои мысли пока примерно так же чисты, как воздух Дели. Слишком часто я уступаю чужим желаниям, чтобы избежать столкновения. Свое неудовольствие я выражаю молча, кипя от возмущения. Я борюсь тайно, нечисто. Я кажусь покорным, но на самом деле я сама ярость. Ганди не был пассивно-агрессивным. Наоборот: агрессивно-пассивным. Его действия казались агрессивными, по меньшей мере напористыми, но стоит копнуть чуть глубже — и вы не найдете в них враждебности. Исключительно любовь.
В автобиографии Ганди вспоминает времена, когда он написал отцу письмо, где во всем признался: что украл деньги, что курил, что ел мясо. Дрожащей рукой мальчик вручил письмо отцу. Ганди-старший сел и прочел записку. «Жемчужные капли катились по его щекам и падали на бумагу, — вспоминает сын. — Жемчужные капли любви очистили мое сердце и смыли грех. Только тот, кто пережил такую любовь, знает, что это такое».
Такая любовь встречается редко, и еще реже она направлена внутрь себя. Я часто бываю с собой груб, и сердце мое потеплело, когда я узнал, что Ганди тоже переживал приступы ненависти к себе. Во время приступов злости он порой изо всех сил бил себя в грудь. Эти самоистязания он постепенно «перерос», а к концу жизни советовал другу: «Ни с кем не позволяй себе потерять самообладание. Даже с собой самим».
Мало кому из нас довелось бороться с империей. Наши битвы проще и обыденнее, но от этого они не менее важны для нас. К счастью, философия ненасильственного сопротивления Ганди подходит и для супружеских ссор, офисных склок, политических скандалов.
Давайте взглянем глазами Ганди на обычный спор. Вы с супругом собираетесь пойти куда-то поужинать, чтобы отпраздновать важное событие. Вы хотите индийскую еду, ваш спутник — итальянскую. Вы абсолютно уверены в преимуществах индийской кухни, супруг столь же убежден, что лучшая еда — итальянская. Налицо конфликт. Что же делать?
Первым делом приходит в голову план «насильственных методов». Запихните партнера в мешок и отвезите в «Бомбей Дримз». Тут, конечно, будут свои нюансы. Как вариант, вы можете решительно настоять на индийском ресторане. Точка. Больше не обсуждается. Допустим, супруг согласится. Что же, вы победили?
Ничего подобного. Неловкая тишина во время ужина — не признак примирения. Никто не любит, когда его к чему-то принуждают. «То, что кажется концом спора, может стать началом нового витка конфликта»[123], — пишет Марк Юргенсмейер, автор книги «Путь Ганди: учебник по разрешению конфликтов». А выбирая «скрытое насилие», вы вредите не только супругу, но и себе.
И напротив, можно поддаться уговорам и согласиться на итальянскую еду, а потом весь вечер сидеть и злиться. Такой результат — лишь еще один вид насилия. Еще худший, нечестный, «нечистый». Лучше бороться за свои принципы, чем притворяться, что у вас их нет.
Можно предложить компромисс, например японскую кухню. Но это будет значить, что ни один из вас не получит желаемого и скрытый конфликт только станет сильнее. Ганди подобных компромиссов опасался. Он был всецело за взаимные уступки, но не тогда, когда речь шла о принципах. Поступиться принципами — значит сдаться, «лишь отдать и ничего не взять взамен», говорил он. Более удачное и более творческое решение состоит в том, чтобы обе стороны получили то, что хотели, не зная, что хотели именно этого.
Ганди предложил бы отступить на шаг назад. Изучить все обстоятельства, помня, что нам доступна лишь часть истины. Уверены ли вы, что индийская еда лучше всех? Может быть, в итальянской есть свои преимущества, которых вы пока не разглядели. Подумайте и о своем отношении к супругу. Он для вас оппонент или враг? Если враг — у нас проблема. А вот оппонент, по словам Ганди, «не обязательно плох лишь потому, что не согласен с нами». У него было много оппонентов, но врагов не было. Он стремился не только видеть в людях все лучшее, но и прозревать еще не раскрывшиеся в них добродетели. Люди виделись ему не такими, какими были, а такими, какими могли стать.
Дай волю воображению, посоветовал бы Ганди. Можно, скажем, изложить свои доводы в пользу индийской кухни, особо подчеркнув, почему она подойдет не только вам, но и вашему спутнику. Быть может, он давно не лакомился индийской едой, а может, в «Бомбей Дримз» появилось что-то новенькое и самое время это попробовать. Действуйте мягко, ведь ваша цель, согласно Ганди, не заставить, а убедить.
К полудню делийское солнце начинает припекать сильнее. Я спрашиваю у Кайлаша, какие у него бывали в жизни конфликты. Их у него было достаточно, я уверен. Самый ограниченный ресурс в Индии — это личное пространство. Подобно дикобразам Шопенгауэра, 1,3 миллиарда индийцев постоянно пытаются устроиться так, чтобы им было друг с другом терпимо. Пока до этого далеко. Иногда дикобразы друг друга колют.
Во францисканском пансионе, куда мы с женой определили Кайлаша, у него то и дело возникали драки с другими мальчишками из-за украденных носков или футболки. Теперь-то он домовладелец и рантье и беспокоиться о носках ему нет нужды. Однако деньги не гарантируют свободу от конфликтов. Просто ставки становятся выше. Так вышло и с Кайлашем.
Он рассказывает, как повздорил с одной арендаторшей. Он просил ее выключать наружное освещение ее магазина после закрытия, так как один из соседей считал, что свет дает ему право тут парковаться, и загораживал тем самым проход в магазин канцелярских товаров «У Эммы».
«Я ей повторял и повторял: выключайте, пожалуйста, свет!» Женщина злилась, а Кайлаш оставался невозмутим. Какое-то время. Однажды он в очередной раз увидел, как она уходит и оставляет свет включенным. На очередную просьбу выключить свет она заметила, что счета за электричество оплачивает не Кайлаш, а она сама. Он повысил голос. Она тоже. Это не была ссора в духе Ганди.
— И что же, — спросил я у Кайлаша, — она была права?
— Да. Права и в то же время неправа, — ответил он.
Вот это, по-моему, ответ в духе Ганди. Если представить правду в виде пирога, то у каждой стороны конфликта будет свой кусочек. И чем торговаться за кусочки, лучше испечь пирог побольше.
В последний час последнего дня своей жизни Махатма Ганди провел встречу с министром только что созданного правительства Индии. После этого Ману принесла ему ужин — две чашки козьего молока, стаканчик овощного сока и три апельсина. За едой он прял кхади на своей прялке-чархе. Отметив, что на часах пять с небольшим, он легко поднялся на ноги. Пора было на вечернюю молитву. Ганди терпеть не мог опаздывать.
Его правнучки, которых он ласково называл «мои тросточки», поддерживали его с обеих сторон, пока он шел к месту для молитвы, где его уже ждали несколько сотен соратников. Сняв руки с плеч девушек, Ганди сложил их в жесте «намасте», приветствуя толпу.
В этот момент и подошел к нему крепкий мужчина в тунике цвета хаки. Ману решила, что он хочет дотронуться до ног Ганди в знак благоговения. Так часто бывало, и Ганди терпеть этого не мог. «Я самый обычный человек! — говорил он. — Зачем вам пыль с моих ног?» Ману сказала мужчине, что он мешает Ганди. «Ты что, хочешь его смутить?» — спросила она.
Тот резко ее оттолкнул — так, что она отступила на шаг назад, выронив четки и чехол для очков Ганди. В тот момент, когда она нагнулась за ними, один за другим прозвучали три выстрела. Воздух наполнился пороховым дымом, вспоминает Ману. «Стало почти совсем темно». Все еще держась на ногах и сложив руки в приветственном жесте, Ганди произнес: «О, Рама!» — и упал замертво[124].
Здесь запечатлены его последние шаги. Вереница белых каменных следов ведет по лужайке и обрывается там, где Ганди настигли пули убийцы. Мы с Кайлашем поставили ноги на два последних следа. Две босые ноги — коричневая и белая. Камень отдает холодом. Не в первый и не в последний раз я задаюсь вопросом: почему места чьей-то гибели наполняют меня таким умиротворением?
— А ты бы согласился? — спрашивает Кайлаш.
— На что?
— Жить вместе с Ганди. Пошел бы жить в его ашрам, если бы мог?
У Ганди были миллионы почитателей, но самых близких последователей было всего несколько сотен. Жить с ним рядом было непросто. Ближайшие помощники обязаны были соблюдать одиннадцать обетов, от простых (не красть) до трудных (физический труд) и совсем тяжелых (воздержание). Ганди, как мы уже видели, не всегда был приятен в обхождении. Бывал требователен, бывал жесток. «Жить с Ганди — словно ходить по лезвию меча»[125], — говорил один из его приближенных. Способен ли я столь искусно удерживать равновесие? — думаю я.
— Да, — наконец отвечаю я Кайлашу. — Я бы стал жить с Ганди.
Мои слова будто произносит кто-то другой, но я понимаю, что они искренни. Иногда мы не осознаем правды, пока не произнесем ее вслух. Я бы стал жить с Ганди — не вопреки высоким требованиям, а именно из-за них. Я трачу много денег и времени на повышение уровня комфорта, а ведь я знаю, что нужно мне не это. Как там говорил Эпикур? Кому малого недостаточно, тому ничего не достаточно. На момент смерти Ганди в его собственности были только пара очков, деревянная пиала для еды, карманные часы, а также подарок японского друга — три крошечных фарфоровых обезьянки — «не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла».
Вдыхая хлопья делийского воздуха, я выглядываю из окна такси и вижу, что пробки сегодня еще хуже, чем обычно. Мы едем на вокзал. Кайлаш настоял на том, чтобы проводить меня, хотя уже поздно. Я не стал спорить.
Пока мы ждем поезд, я рассматриваю Кайлаша. Он уже не тот тощий парнишка, с которым я познакомился столько лет назад. Он возмужал, вырос. Теперь это мужчина. И хороший человек. Я вижу в Кайлаше наследие Ганди. Упорство. Открытость новому. Неподкупную честность. Прирожденную доброту.