Покоил взоры на своей кузине.
С улыбкой Крисеида говорит:
«Что на меня так пристально взираешь,
Кузен, иль внове для тебя мой вид?»
Пандар на это: «Превосходно знаешь,
И зрел тебя, и, чаю, предстоит,
Но, мнится, красотою ты сияешь
Сейчас вдвойне, хвалу послать богам
Должна ты, став прекраснейшей из дам».
И Крисеида: «В чем здесь подоплека?
Почто теперь я краше, чем дотоль?»
Пандар задорно во мгновенье ока:
«Да потому что лик твой дивен столь,
Что дамам в целом мире нету прока
С ним состязаться; выслушать изволь:
Я не совру, есть человек на свете,
Кого сверх мер черты пленили эти».
Пунцовым стал у Крисеиды лик,
Как утренняя роза-чаровница,
От слов Пандара стыд в нее проник.
И говорит кузену молодица:
«Не смейся, лучше прикуси язык,
Мне угождать влюбленным не годится,
Со мной им счастья будет не дано,
Мне больше полюбить не суждено».
«Довольно, хватит, – ей Пандар сердито, —
Скажи мне только: ведаешь про то?»
А та ему: «Не полюблю, пойми ты,
Пока жива, другого ни за что.
Однако у двери моей закрытой
Нередко ходит, вижу, кое-кто;
Меня ли он высматривает, то ли
Другую ищет, мне не всё равно ли?»
«А кто это?» – Пандар ее спросил.
И Крисеида: «Я не знаю, или
Ты знаешь больше? Ты бы сообщил
Об этом, братец». Речь не о Троиле,
А о другом – Пандар сообразил
И тотчас продолжал в таком же стиле:
«Не тот, кого ты видела, совсем,
Другой, и не замеченный никем».
«И кто же это, что, меня увидя,
Так воспылал?» – спросила дама вдруг.
«Мой свет, – Пандар промолвил Крисеиде, —
С тех пор как человек в сей мира круг
Вселён богами, я, по жизни идя,
Не верю, что бывал подобный друг,
Как он, такой же любящий и скромный,
Что и не скажет про свой пыл огромный.
Он благороден и благочестив,
До чести жаден и из самых знатных;
Умом природным мудрецов затмив,
Уже достиг высот невероятных;
С лицом открытым, горд он и красив,
И в нем не счесть достоинств благодатных;
О, счастлива краса твоя навек,
Раз ею болен этот человек!
Лишь ценный камень перстню подобает;
Коль мудрость красоте в тебе под стать,
Должна ты стать его, как он желает,
Звезду и солнце можно сочетать
Успешно столь же: в мире не бывает
Столь подходящей пары, вам блистать
Вдвоем, лишь прояви свой светлый разум,
Свое блаженство не губи отказом!
Счастливый случай раз лишь только, знай,
Нам выпадает, так лови смелее.
Упустишь если, на себя пеняй,
В другом же не ищи себе злодея.
Прекрасна телом, так давай, пленяй,
Воспользуйся красою поскорее,
Пусть плачу я, кто неудачник суть,
Фортуне и богам не мил ничуть».
«Ты искренен иль это испытанье? —
Спросила дама. – Ум твой помрачен?
Кто сможет утолить мои желанья,
Когда моим не станет мужем он?
Но кто он, жду я от тебя признанья,
Наш иль приезжий так в меня влюблен?
Всё расскажи о нем, что знаешь, путно
И “ах” не говори ежеминутно».
Пандар в ответ: «Он наш согражданин,
И не из малых, друг мой лучший самый,
Из чьей груди я волею судьбин
Извлек всё то, о чем поведал прямо.
Живет, несчастный, средь своих кручин,
Воспламенен одной прекрасной дамой,
Тобой сиречь, тебя так полюбил
Царевич, многодоблестный Троил».
Пандар умолк, и на него вдовица
Взглянула пристально, а лик ея
Стал словно небо, коль взойдет денница;
Из дивных глаз уж слезная струя
Вот-вот на грудь должна была пролиться.
Затем же, словно после забытья,
Издала про себя какой-то лепет
И молвила, не подавляя трепет:
«Пандар, наверно если б разум мой
Однажды помрачился, лишь тогда бы
Троила возжелала всей душой.
Ты поразил меня сегодня, дабы
Склонить к бесчестью, словно враг какой.
О боги, дайте устоять мне, слабой!
Ждать от других чего, коль сам кузен
Решил меня завлечь в любовный плен!
Величие и мужество Троила
Известны, счастье с ним любой жене;
Но как супруга забрала могила,
От всех страстей держусь я в стороне.
Печаль в моей груди, живу уныло
И всё еще страдаю в тишине;
До самой смерти, страждя и недужа,
Мне в памяти хранить кончину мужа.
А было бы позволено любить,
То я его любила б, несомненно,
Чтоб рыцаря усладой наградить.
Но ты же знаешь: сердце переменно,
И постоянным он не сможет быть —
Дней пять иль шесть пройдет, и постепенно
Утихнет жар ко мне, и вспыхнет вновь
Уже другая, новая любовь.
Позволь мне жизни провести остаток,
Как это предназначено судьбой,
Пусть будет плод его любовный сладок
С покорной, нежной – только не со мной;
Мне дорог благочестия порядок.
Но, бога ради, пусть ответ такой
Тебе не будет в тягость; в утешенье
Найди ему иное увлеченье».
Пандара оскорбила речь сия,
На сердце он почувствовал обиду,
Уйти уже хотел, печаль тая,
Но всё же бросил взгляд на Крисеиду,
Сказав ей так: «Тебя хвалил бы я,
Что горько мне, не подал бы и виду,
Будь ты сестра мне, дочь или жена,
Коль на богов бы уповал сполна.
Однако знаю, что царевич стоит
Твоей любви, и всё совсем не так,
Как полагаешь; пожалеть бы стоит,
Уж как он любит – истинный бедняк!
Возможно, он тебя не беспокоит,
Но поневоле сжалился бы всяк
При виде мук любовного пожара.
Ах, сжалься ради твоего Пандара!
Не верю я, что в мире кто-то есть
И сдержанней, и преданней Троила,
Учтив он, как никто, прошу учесть,
И жаждет лишь тебя, исполнен пыла.
Ты молода и в трауре, но честь
Не пострадает, если бы любила.
Лови момент, покуда не стара,
Красу утратишь, как придет пора».
Она в ответ: «Ты прав, да видят боги,
Всё ближе старость к нам день ото дня,
И многие умрут на полдороге,
Нам данной от небесного огня.
Оставим эти мысли и тревоги,
Скажи, любовь утешит ли меня
Усладою своей и как всё было,
Когда узнал ты о любви Троила?»
Пандар с улыбкой молвил ей тотчас:
«Коль просишь ты, я расскажу по чести.
Поскольку перемирие у нас,
Позавчера он мне велел с ним вместе
Пойти в лесок, где мы гуляли с час,
Затем, присевши там в тенистом месте,
Он о любви сужденье произнес
И что-то напевал себе под нос.
Я был не рядом и когда шептанье
Услышал, сразу слух мой стал востер.
Как помнится, пенял он на страданье,
Которому подверг его Амор,
И говорил: “Мой вид и воздыханья,
Не это ль доказательства, синьор,
Сей сладостной тоски моей сердечной
Из-за красы ее столь безупречной?
Твоя обитель – сердца глубина,
Где образ я ношу, что нет мне слаще,
Ты видишь, как душа моя больна,
Как замерла, познав твой свет слепящий,
Ее ты держишь в путах, а она
Взывает к этой милости живящей,
Что могут дать ей только очи те
В их чистой, лучезарной красоте.
И ежели тебе прискорбна всё же
Моя погибель, чувства ей придай,
Того проси у госпожи пригожей,
Что подданным твоим дарует рай.
Ах, не желай мне смерти, добрый боже,
И день и ночь не ты ли невзначай
Внимаешь крикам сей души, что любит,
Страшась, что та любовь ее погубит?
Ты не колеблясь разжигал костер
Под траурным вдовицы одеяньем;
Нет большей славы для тебя, синьор, —
Войди же в грудь ей пламенным желаньем,
Которым я горю с недавних пор;
Ах, сделай же, вонми моим воззваньям,
Чтоб сладость вздохов из груди ее
Утешила желание мое”.