От мук душевных, от беды такой
Пал в обморок, не совладав с тоской.
Все проявили к юноше участье,
И Гектор с братьями, и сам Приам,
Тревогу вызывало в них несчастье,
Вернуть старались свет его очам,
Пульс проверяли, жали на запястье,
Водою омывали, как врачам
Пристало опытным, но вот едва ли
Тогда они успешно врачевали.
Повержен перед ними, распростерт,
В лице живого мало оставалось,
Бескровен, бледен лик, скорее мертв,
Чем жив, при взгляде на него казалось.
У каждого, сколь ни был сердцем тверд,
Тут слезы вызвала немая жалость,
Ему ж как грома роковой раскат —
Что Крисеиду к выдаче сулят.
Когда душа, страдающая лихо,
В местах безвестных долго проблуждав,
В свою вернулась оболочку тихо,
Он встал, в ошеломленье всех вогнав,
И вот, пока не началась шумиха,
Вопросов нежеланных избежав,
Придумать некий повод не преминул
И спешно совещавшихся покинул.
Направился он в собственный дворец,
При этом никому не молвив слова,
Вздыхал, терзался про себя юнец
И сторонился общества людского.
Вошел в свои покои наконец
И отсылает слуг весьма сурово;
Те, хоть любили господина, но
Ушли, закрывши ставнями окно.
Автор, который часто обращался за помощью к своей даме, здесь отказывается от этого, говоря, как горько рассказывать о чужом горе, если сам ощущаешь боль от разлуки.
Что было дальше, госпожа благая,
Коль нет вас рядом, я постиг вполне
И, помощи от вас не ожидая,
Вам о беде чужой, знакомой мне,
Поведаю сейчас же без труда я,
Поскольку сам я в сердца глубине
Страдаю от подобного недуга,
И из-за вас приходится мне туго.
Я пел досель, как любящий Троил
Жил припеваючи, хоть поневоле
Вздыхал украдкой и бывал уныл;
От радости теперь я должен к боли
Переходить, и пусть не уловил
Ваш слух мои стихи, не всё равно ли?
Ведь сердцем вы изменитесь, мой свет:
Вам будет жаль меня, а прочих – нет.
Но если всё ж дойдут они до слуха,
Своей любовью заклинаю вас,
Мои невзгоды не презрите сухо,
Вернувшись, дайте сладость мне тотчас,
С отъездом вашим мне одна поруха;
И если мертвым не хотите раз
Меня найти, вернитесь поскорее,
Без вас не жив, почти что мертв уже я.
Автор описывает горестные рыдания Троила и жалобы на предстоящий отъезд Крисеиды.
Итак, Троил, закрывшись на замок,
Один остался в сумрачном чертоге,
Он никому довериться не мог,
Страшась, что будут слушать на пороге,
И так как к горлу подступил комок,
Исторг из сердца в скорби и тревоге
Всё то, что там скопилось, и теперь
Не человек был, а свирепый зверь.
Несчастный бык взметнется не иначе,
Когда получит гибельный удар
И мечется в агонии горячей,
Мычаньем выражая боль и жар,
Как наш Троил в отчаянии, в плаче
Крушил себя и головою, яр,
О стену бился, лик терзал руками,
В грудь бил себя жестоко кулаками.
От состраданья к сердцу, от любви
Глаза его двумя ручьями стали,
Лились обильно слезы в две струи;
Рыданья, всхлипы, пени истощали
Источник жизни в нем, слова сии
Неистовыми вспышками звучали,
Молил о смерти – больше ни о чем,
Клял и себя и всех богов притом.
Когда же приступ ярости звериный
Понизился до всхлипа в тишине,
Троил к себе метнулся на перины
И весь в страдальном изошел огне.
Не прерываясь ни на миг единый,
Стенал, рыдал с собой наедине,
Тоску, что заняла его всецело,
Уж не вмещали ни глава, ни тело.
Придя в себя, он начал говорить,
В слезах Фортуне вопия, богине:
«Что сделал я тебе, что обратить
Весь гнев свой на меня ты хочешь ныне?
Тебе меня угодно изнурить
Иль больше делать нечего Судьбине?
Ты, отвратившись, мне послала мрак,
Я чтил тебя, и вот теперь ты враг?
Коль ставишь счастью моему рубеж ты,
То что же не повергла Илион,
Весь в роскошь облаченный, как в одежды?
Что ж мой отец тобой не сокрушен
Иль Гектор, на которого надежды
Мы возлагаем средь лихих времен?
Почто не отняла ты Поликсену
Или Париса и его Елену?
Пребудь я с Крисеидою моей,
Потери пережил бы все на свете,
И ты б моих не слышала скорбей;
Однако прямо стрелы шлешь ты, метя
В то, что всего дороже и ценней,
Являя, сколь крепки коварства сети,
Всё утешенье у меня взяла,
Убила б лучше, было б меньше зла.
Увы, Амор, пленительный владыка,
Ты видишь груз, что на душе лежит,
Сколь будет жизнь пустой, а скорбь великой,
Коль благо всё утратить предстоит?
Увы, Амор, ты с нежностью толикой
Ласкал мой ум, что делать надлежит,
Коль скоро с той, которую мне в руки
Ты отдал сам, в насильственной разлуке?
Мне скорбь и слезы суждены, пока
Я здесь еще, покуда в этом теле
Жизнь теплится, гнетущая тоска!
О смутная душа моя, ужели
Из сердца, в коем рана глубока,
Не вырвешься сейчас? Беги отселе,
За Крисеидой следуй по пятам!
Что медлишь? Что не растворишься там?
Глаза мои несчастные, впивали
Отраду вы с любимого лица,
Увы вам! Век вы будете в печали,
Поскольку слезы, коим нет конца,
Всю вашу доблесть пеленой застлали,
Убьют как побежденного бойца.
Не зреть иной вам доблести явленье,
Раз вы свое утратили спасенье.
О Крисеида, я тебя зову
Душой израненной, тобой плененной,
Утешишь ли во сне и наяву?
Любовной жажде быть ли утоленной?
Коль ты уйдешь, то на мою главу
Смерть снизойдет, и будет мертв влюбленный,
Хоть этого не заслужил отнюдь,
Вина богов, в ком жалости ничуть.
О, если б твой уход возможно было
Так задержать, чтоб к горю своему
Привык я, чтоб страданье не томило!
Не говорю я, что не предприму
Попытки воспрепятствовать всей силой,
Но если бы увидел, как тому
Свершиться, то, быть может, при разлуке
Не испытал бы я подобной муки.
Старик проклятый, о, какая блажь
Тебя, троянца, устремила к грекам?
О ты, безумец и предатель наш!
Был в нашем царстве чтимым человеком,
Не знали мы, что родину предашь.
Тебя вскормила ложь отравным млеком,
Злодей, ты скверны полон и измен,
Лишь попадись мне средь троянских стен!
О, если бы ты умер в день побега,
О, если б умер ты, лишь рот раскрыв,
Когда просить осмелился у грека
Ту, что люблю я, кем на свете жив!
Ты в мир пришел, чтоб я, не чая брега,
Пал в бездну боли, счастье упустив.
Тебе бы в сердце дланью Менелая
Копье, сразившее Протесилая[27]!
Когда б ты умер, жил бы я и жил
И Крисеиду не призвали б греки;
Когда б ты умер, я бы не тужил,
Не расставался б с милою вовеки;
Когда б ты умер, верно бы Троил
Не сетовал и слез не лил бы реки.
Прискорбная причина жизнь твоя
Того, что, мучась, умираю я».
Троил засыпает; а затем призывает к себе Пандара, и они скорбят вместе, а потом долго рассуждают о том, что на пользу Троилу.
Из любящей груди его, как пламя,
Рвались наружу вздохи, горячи,
Мешались с жалобами и словами,
Не прерываясь, слышались в ночи,
И вскоре так придавлен был скорбями,
Что все иссякли слезные ключи,
И одолела юношу дремота.
Он спал недолго, час иль два всего-то.
Со стоном он поднялся и побрел
К двери чертога, бывшей на запоре,
Открыл ее и обратил глагол
К слуге такой: «Хочу, чтоб здесь был вскоре
Пандар мой, чтобы ты его привел».
И в темный угол удалился в горе
И там застыл, в раздумья погружен,
Казалось бы, к нему вернулся сон.