Возможно, она заснула, потому что когда в следующий раз она открыла глаза, Линда вынимала пустую рюмку коньяка из её онемевшей руки, и Томаса не было. — Уже очень поздно, — прошептала Линда. — Останьтесь с нами.
Тереза почувствовала странную смесь страха и ожидания… а затем разочарования, когда Линда продолжила: — Мы спим в кормовой каюте, но есть одна койка на форпике, вполне удобная. Я постелила там свежее бельё.
— Но…
— Пожалуйста, — сказала Линда настоятельно. — Я не хотела бы отвозить вас на берег сейчас, на ночь глядя. Знаете, после закрытия ресторанов, всякие бродяги выходят из своих укрытий, и шатаются вдоль берега. Я боюсь их; некоторые из них кажутся опасными.
— Не хочу навязываться, — сказала Тереза.
— Нет, нет, — произнесла Линда. — Мы хотим, чтобы вы остались.
Но не в вашей постели, с грустью подумала Тереза.
Она позволила Линда показать ей гостевую каюту, которая была небольшой, но уютной. Через люк над головой поступал прохладный ночной воздух, свечной фонарь отбрасывал блёклый неровный свет на внутреннюю обстановку.
— Спите спокойно, — сказала Линда. Тереза проследила за ее прохождением через кают-компанию, сделав паузу перед тем, как затушить огонек лампы. Рассеянный лунный свет сиял через верхний люк; беловолосая женщина раздвинула входные жалюзи и вошла в провал более глубокой темноты.
Койка была удобная и, вопреки ожиданиям, Тереза быстро спланировала в сон.
Позднее она проснулась, от каких-то неопределенных, возможно, сладострастных сновидений, немного возбужденная и вспотевшая. Она полежала несколько минут, прежде чем осознала раздающиеся наяву звуки. Они были очень тихими: стоны удовольствия, вздохи, почти рыдание. Тереза приподнялась на локте, повернув голову, чтобы лучше слышать. Громкость звуков нарастала маленькими делениями, и Тереза вспомнила свои мечтания несколько ночей назад. Она заметила, что судну абсолютно безразлично происходящее; никаких любовных волн. Ее воображение попыталось представить себе такой вид любви, который бы не раскачивал лодку, и сразу же яркая и живая картина нарисовалась в её голове. Она заметила, что ее горло пересохло; дыхание стало тяжёлым и частым. Её рука скользнула между ног; но затем Тереза решительно вытащила её обратно, перехватив другой, и сжимая так сильно, что руки заболели.
Она не знала, что не позволяет ей доставить себе даже такое элементарное удовольствие. Глупость, возможно.
В конце концов, звуки замерли в тишине, и она снова провалилась в сон.
Когда она проснулась, то ощутила, как что-то двигается по её лицу. Болезненные блики прыгнули в открывающиеся глаза и ослепили её. Потребовалось время, чтобы зрение прояснилось, а затем она с удивлением обнаружила Томаса в её крошечной каюте, который что-то делал с занавесом. Она вздохнула, и он обернулся к ней.
— Я опоздал, — сказал он. — Тинкер Белл[14] уже потревожила вас.
— Что?
Он резко отдернул занавеску, полностью открывая дорогу ярко светящему солнцу. — Тинкер Белл. Так моряки называют солнечные зайчики, которые проникают через незакрытые порты. Движение корабля заставляет свет танцевать, и, кажется, эти блики всегда находят лица спящей после вахты команды.
— Действительно, — сказала она, и, оглядев себя, увидела смятые в беспорядке простыни, обнажившие её более чем наполовину. Она поспешно прикрыла ноги, но Томас, казалось, ничего не заметил.
— Я подам завтрак на кокпите, — сказал он и ушел.
Разочарование раздражало. Чего она ожидала? Что Томас полезет в её узкую койку и развлечётся с ней? Смешно. Кроме того, даже если бы Тереза была непреодолимо желанной, — какая забавная мысль — разгульная ночь, наверно, исчерпала всю его эротическую энергию.
Она оделась и причесалась в кислом самокритичном настроении.
На столе кокпита её ожидала тарелка горячих булочек с корицей.
— Есть апельсиновый сок и кофе, — сказал Томас своим удивительно нейтральным голосом, таким же серьезным, как у стюардов на круизных лайнерах.
Она взяла булочку и стакан апельсинового сока, который выглядел только что выжатым. — Спасибо, — сказала она. — А где Линда?
— Ей нездоровится.
— О, нет. Что случилось? Могу я чем-то помочь?
Он обратил к ней свои чудные глаза. Она не могла описать их выражение как холод, или пустоту — просто оно было новым для неё, и таким образом не классифицируемым. — Нет, вы не можете помочь. Пока нет.
Это заявление показалось таким странным, что она немного испугалась. Тереза откусила от булочки, потягивая сок. Отметила, наконец, как хороша гавань в прозрачном спокойствии утра.
— Ну, — сказала она, покончив с завтраком. — Я лучше пойду; сегодня мне на работу.
— Возьмите лодку.
— Но… как вы получите её обратно?
Он сделал отстраненный жест. — Не беспокойтесь. Возможно, один из нас сплавает на берег. Может быть, вы воспользуетесь ею в ваш следующий визит.
— Не уверена, что вам захочется поплавать в этой гавани, — сказала она, слегка содрогаясь от отвращения. — А я сегодня работаю в «Пучеглазом моряке».
Он пожал плечами, явно безразличный.
Когда Томас помогал ей сесть в лодку, она вспомнила про свои манеры и произнесла: — Спасибо вам за очень приятный вечер. Я действительно получила огромное удовольствие.
— И вы хорошо это помните? — поинтересовался он, сразив её этими очередными очень странными словами.
— Также хорошо, как что-либо, — сказала она.
Похоже, ответ ему понравился. По крайней мере, создалось впечатление, что его слабая улыбка усилилась.
В ресторане было необычайно оживленно, чему немало посодействовала временная отлучка Морячка, но к закрытию почти никого не осталось.
На открытой площадке задержалась молодая пара, полная романтических вздохов. Они держались за руки и утопали друг в друге глазами. Тереза не торопила их, предчувствуя большие чаевые. Она ждала в самом дальнем углу площадки и смотрела на «Розмари», которая, создалось впечатление, в течение вечера перенесла место стоянки. Казалось, что старый белый кеч подплыл совсем близко, возможно, всего в ста футах[15] от неё. Иллюминаторы и фонарь было темны, от корабля веяло атмосферой запустения и заброшенности. Тереза впала в настроение неопределенной жалости к себе.
Чаевые оказались далеко не впечатляющими, отметила она с некоторой досадой. Тереза не понимала, как уже поздно, пока свет внутри не погас. Появился Морячок, суетливый и посверкивающий выпученными глазками. Её сердце упало, и она огляделась, выясняя, наедине ли с ним. Но возможная помощь уже отправилась по домам.
— Ты должны навести порядочек, дорогуша, — заявил он со счастливым видом. — Помощник официанта ушел. Просто кинул посуду на сушилку и ушел. Я за вами мыть не собираюсь. Я хорош для тебя, верно?
Она скользнула в сторону от него вдоль шаткого ограждения площадки, но почти сразу увидела, что допустила ошибку и движется в угол. Там Морячок её и поймал. Он больно сжал её грудь, упершееся брюхо выгнуло Терезу назад над перилами. Повозившись со своими штанами, он пропихнул свою руку через широкую штанину её коротких брюк и засунул грязные пальцы в Терезу. Внутренний шов юбки-брюк не выдержал такого энтузиазма и порвался. — Вот ты и получила шанс побыть хорошей для меня, — сказал он. — Я великий опрокидыватель, да!
Если она закричит, будет ли от этого толк? Или он просто сломает ей шею и выбросит её в гавань с вместе с другим мусором? Если Морячок убьет её, кто об этом узнает?
Кислая отвратительная вонь атаковала её ноздри, более омерзительная, чем обычное амбре Морячка; хуже, чем даже его дыхание дохлой рыбы. Брезгливость пересилила страх, и она попыталась вонзить ногти ему в лицо. Но они были слишком коротки, чтобы причинить какой-либо ущерб, и он снисходительно хохотнул.
Она была почти готова сдаться, когда что-то изменилось. Морячок обвис на Терезе, выбив из неё своим весом дух. Пальцы прекратили нападение.
Долгое мгновение спустя Тереза заметила, что он перестал дышать. Её немного поутихшая паника немедленно вернулась. Она попыталась столкнуть его, но он был недвижим. Найдут ли её задохнувшейся под громадой трупа Морячка? Два мертвых тела, нависших над краем ограждения, вот уж удивительное зрелище для идущих мимо на выход в залив чартеров. Ох, что за ужасные мысли. Она извивалась, пытаясь выбраться.
Морячок издал протяжный всхлипывающий вздох и оттолкнулся от неё. Его глаза смотрели скучно и тускло, тяжелое тело стало неуклюжим, вялый член свисал из ширинки его костюма Папая. — Извините меня, — сказал он неестественным, безжизненным голосом. — Просто я вспомнил кое-что. — Он повернулся и, немного пошатываясь, побрёл прочь, скрывшись в ресторане.
Тереза постояла там какое-то время, пока ее дыхание не успокоилось. Она облокотилась на перила, обдумывая, не вырвет ли её, а затем увидела наблюдающего за ней с палубы «Розмари» Томаса.
Он стоял неподвижно, чёткий силуэт на фоне сигнальных огней на другом конце гавани. Сверкнула причудливая искра догадки, сменившаяся затем неожиданной иррациональный уверенностью, что это Томас сделал что-то, остановившее Морячка. Это было такая удивительная мысль, что вытеснила всякую благодарность. Внезапно она перенесла ярость, которую испытывала по отношении к Морячку, на человека на яхте. Злые вопросы переполняли её. Кто он такой? И что бы он ни устроил Морячку, почему не сделал хуже? Должна ли она пойти в полицию? Почему они должны поверить её версии ночного происшествия? Может ли Томас быть свидетелем?
Последнее трудно было себе представить; она вспомнила слова Линды: «Томас почти никогда не покидает корабль».
Она сделала паузу, чтобы сколоть булавкой порванные юбку-брюки, а затем заспешила вниз по дороге к «Судовой мелочёвке», за которой всё ещё находилась вытащенная на берег лодка.
Ночь была ветреной и темной, луна скрылась за низкими облаками. Поверхность бухты будоражила рыбья чешуя зыби, и идея поездки на лодке к кечу сразу представилась непривлекательной. Кроме того, яхта, казалось, вновь отошла от береговой линии, обещая долгую прогулку на веслах. Но Терезу по-прежнему сотрясала нервная дрожь вперемешку с гневом и необходимостью сделать хоть что-нибудь, так что она оттолкнулась и, неумело плескаясь, начала свой путь по воде.