Закончилось всё в мгновение. Шесть чёрных фигур прыснули от башни в разные стороны, а сама она засветилась ярко-оранжевым пламенем. И начала оседать, будто плавилась, всё ниже, ниже, ниже. Пока не исчезла в пелене облаков.
Бородатый спрыгнул на платформу рядом с Колаем и Саби.
– Почему вы здесь? Я же сказал – уходить!
– Й… а психоаналитик, – стуча зубами, выдавил Трин. – Д… должен был убедиться…
– Для психоаналитика здесь работы нет! – оборвал его бородач.
– А что это было, вы можете объяснить? – встряла Макса.
– Могу. Мигрирующие стелсы-карбофаги с шестой Тау Феникса. Питаются любыми углеродосодержащими соединениями, почти неуязвимы. Повезло, что их выбросило в это захолустье, а не в какой-нибудь густонаселённый сектор.
– О-о-о… – неуверенно протянула женщина. Название звёздной системы ей ни о чём не говорило. – И как же они попали в «Шпиль Одиночества»?
– Хороший вопрос! Шестая Тау Феникса – планета-заповедник. Там всего одна транспорт-площадка – на низкоорбитальной наблюдательной станции. Время от времени туда наведывается кто-нибудь из научников, и больше людей там нет. Мне очень интересно, почему сбой в транспортной системе произошёл именно в период активной миграции стелсов? Кто приземлил станцию как раз на их пути? Каким образом были разрушены её внешние шлюзы?
– В… вы подозреваете, что это ум… мышленно сделали? – простучал зубами Трин. – Но это же т… такая девиация…
– Не знаю! Но подозреваю, что кое-кто заигрался, забыл своё место. И клянусь, им придётся ответить на мои вопросы. Я найду их всех, в какие бы норы они не спрятались, не будь я Хёд Стальнер.
«О ком речь?» – хотел спросить Трин. Но спасатели уже подхватили его под руки и понесли к розовым лепесткам «лотоса».
Глава десятая. Защитники Рая
Однажды Хёд сказал: «Эсдар, ты презираешь людей!» Наверное, у него были на то основания, особенно после того, что произошло в секторе «39091–5/Оранжевый/двенадцать». Но всё же он был не прав. Те, кто ненавидят людей, превращаются в маргиналов или хики. Эсдар Альмеди стала спасателем. Какое уж тут «презрение»! Просто она – одна из немногих – знала правду. И она была взрослой.
Взрослой Эсдар стала в одиннадцать лет. В тот день, когда их с Инаной похитил Док Лейбич, Дикий Охотник.
Экскурсия в музей Тёмных Эпох оказалась вовсе не такой интересной, как ожидали подружки. Возможно потому, что воспитатели вели своих подопечных по заранее выверенному, адаптированному для школьников маршруту. А самые страшные и интересные инсталляции оставались за закрытыми дверьми других залов. И когда Эсдар и Инана поняли это, то незаметно отстали от группы и пошли осматривать музей самостоятельно.
Они не ошиблись, в залах «Римско-католическая инквизиция» и «Русская тайная канцелярия» было на что поглядеть. Дыбы, плётки, крючья, вирт-проекции палачей и их жертв – бр-р-р… Мороз иголочками впивается в кожу, а сердце сладостно замирает от причастности к запретному.
Именно в «тайной канцелярии» к ним и подошёл тот человек. Назвался гидом и предложил показать такую инсталляцию, какой они никогда и нигде больше не увидят. И девочки пошли с ним. Почему бы и нет? Что плохого случится, пока они находятся под присмотром Мегаполиса? Ипо незнакомца светился бледно-оливковым. Застенчивый, незаметный человечек, каких много вокруг.
Оказывается, инсталляция находилась не в самом музее, а в одном из его филиалов. Им пришлось войти с гидом в транспорт-кабину и долго стоять там, ожидая, пока пройдут все перекоммутации. Их было много, Эсдар не считала, сколько. Да и зачем? Они ведь не маленькие, прекрасно знают адрес интерната, не заблудятся. Незнакомец провёл их через мрачный запущенный парк, в котором не было ни бегущих тротуаров, ни даже обычных пешеходных дорожек. Но девочки опять не встревожились – у каждой ведь есть коммуникатор, так что найти транспорт-площадку будет не сложно.
Обещанная инсталляция располагалась в искусно замаскированной пещере. И да, она была ни с чем не сравнима – ни одной вирт-проекции, всё реальное. Девочки и представить не могли, что им предстояло стать её частью.
Следующее, что Эсдар запомнила, – она, совсем голая, висит, прикованная тяжёлой цепью к стене пещеры. Обнажённая же Инана лежит на полу, а тот человек… Инана кричала и пыталась вырваться, но он только смеялся и продолжал мучить её. И Эсдар вопила – от ужаса, отчаяния и боли в вывернутых суставах.
Сколько продолжалась пытка, неизвестно, Эсдар потеряла сознание. А когда очнулась – Инана уже не стонала и не вырывалась, только дышала мелко и часто. И тогда Дикий Охотник опустился на четвереньки, склонился над ней и… перегрыз горло. Он лакал кровь и смеялся. Мазал кровью живот, грудь, лицо Эсдар и снова смеялся. И ещё что-то говорил, но Эсдар не запомнила слов. Единственное, что врезалось в память, – кровь Инаны была солёная и тёплая.
Дикий Охотник ушёл, а Эсдар осталась висеть, вся алая от крови. Инана лежала у её ног, такая же алая. И неподвижная.
Их нашли два дня спустя, когда от тела Инаны пошёл тяжёлый, смрадный запах. Один из спасателей, Хёд – тогда молодой парень – оправдывался, объясняя психоаналитику интерната, что система жизнеобеспечения не усмотрела в действиях Дикого Охотника угрозы, потому никто и предположить не мог, что с девочками случилась беда. А спасателей мало, сообщение воспитателей об исчезновении детей не получило статуса ЧП. Мало ли куда могли отправиться подростки! Подобные сообщения фиксируются чуть ли не ежедневно. И психоаналитик согласился в конце концов, что трагическое происшествие – несчастный случай, от которого никто не застрахован.
Об Инане в интернате постарались скорее забыть, будто её и не существовало никогда – зачем пестовать отрицательные эмоции? А вот об Эсдар взялись дружно заботиться – и психоаналитик, и воспитатели, и родители, прежде навещавшие её от силы раз в полгода. Ещё бы, она ведь получила тяжкую душевную травму! Но никто так и не понял, что за два дня, проведённые в пещере, Эсдар стала взрослой. По-настоящему взрослой. Она поняла, что этот мир вовсе не такой, каким предпочитают его видеть остальные люди. Он вовсе не заботливый и не добрый, не внимательный и не отзывчивый. Он равнодушный. И если ты хочешь ощущать себя в безопасности, то должна сама побеспокоиться об этом.
Эсдар научилась заботиться и о себе, и о других людях. Должен же кто-то опекать их, этих выросших, но не повзрослевших детей? А они все были детьми: и те, чей ипо сиял холодной бирюзой, и те, у кого он был тускло-оранжевым, как угли в костре. У настоящих взрослых не бывает цветовых индексов, они не играют в эти игры, они вне системы. Когда ипо Эсдар стал молочно-белым, к ней пришёл Хёд. И предложил стать спасателем.
Она согласилась. Если ты спасатель, то имеешь доступ к таким ресурсам, о которых другие и не подозревают. К информации, действительно важной, накапливаемой рецепторами Мегаполиса, а не той, что сочиняют на гипно-каналах. К аварийным транспорт-кабинам, за минуты «вырастающим» в любой точке города. И к оружию. К настоящему, способному на молекулы разнести хоть целую планету, а не к «пукалкам» охотников или геймеров. Да и собственное тело ты можешь усовершенствовать, превратить в оружие. Стать сильнее, быстрее, крепче, выносливее. Пожалуй, нынешняя Эсдар могла бы голыми руками разорвать цепи, а Дикого Охотника нокаутировать одним мизинцем. Да, она понимала, что вся эта мощь не поможет изменить прошлое. Но была твёрдо уверена – рано или поздно кому-то придётся ответить за кровь Инаны. Отговорки о «несчастном случае» её не устраивали.
Сразу за мостиком начинался лес. Светлый, зелёный, весь пронизанный солнцем, напитанный ароматом молодой листвы и цветов. Мавин любил гулять здесь – вдвоём с Леном, разумеется. Они изучили этот лес вдоль и поперёк, разведали самые потаённые его уголки. И овраг, тот, что тянется за деревьями, они знали. И широченный луг, где трава поднимается выше пояса, и порхают огромные, раскрашенные во все цвета радуги, бабочки. Иногда они ходили и в дальний лес – тот, что тянется от луга до самых взгорий – но редко. Далеко, полдня нужно на дорогу туда и обратно. Да и нет там ничего такого, чего бы не было в ближнем. На взгорья Мавин и Лен не совались никогда. Там – чужая территория. Владения колонии заканчивались на границе дальнего леса.
Колония «живых», как они сами себя называли, или «природников», как презрительно именовали их горожане, насчитывала пятьсот двадцать шесть человек, мужчин и женщин примерно поровну. А вот детей в колонии не водилось. Прáва вынашивать, рожать и воспитывать потомство, как это делают все живые существа, как делали и люди в Счастливые Эпохи, они пока не отстояли. На третьем-четвёртом месяце после зачатия женщины обязаны были отдавать детей – сначала в инкубаторий, затем в интернат. Горожанки обычно поступали так же, но ведь по своей воле! Живых к этому принуждали, «заботились»…
Зато сколько других прав они уже сумели получить! Право не носить эти глупые одежды, позволить телу беспрепятственно сливаться с природой. Право не питаться синтетической пищей, а выращивать настоящие, живые овощи на огородах, собирать ягоды в лесу и злаки на лугах. Право не жить в напичканных роботами, квазиразумных домах, а строить хижины из ветвей и листьев. Право не пользоваться флаерами, скутерами, самодвижущимися тротуарами, тем более – лифтами, а ходить ногами. И главное право – не видеть над головами разноцветных нимбов ипо, самой отвратительной выдумки горожан. Среди живых нет популярных и неизвестных, знаменитых и отверженных. Они все равны, они – люди!
Мавин надеялся, что когда-нибудь и вопрос с детьми будет улажен. Он очень любил детей. С каким удовольствием он бы играл с ними, учил, воспитывал. Он не прочь был бы их даже выносить в своём чреве – Мавин жалел, что не родился девочкой. Живи он в городе, изменить пол труда бы не составило. Хоть гермафродитом себя сделай! Но это было бы насилием над природой, над естеством. Раз уж родился мальчиком, значит, так тому и быть. А детей можно получить и по-другому: когда их наконец разрешат, он уговорит Лена взять в семью одну из женщин колонии. Женщина забеременеет, родит, и они станут жить все вместе, одной большой счастливой семьёй.