— А что вы предприняли?
— Запросили списки владельцев дач и проверяем их. Ищем и оперативным путем, но пока — увы!..
— Ладно уж прибедняться. Если ты взялся за это дело, то сомнений нет — найдешь. Я тоже боюсь: если не возьмем Краба — жди новой беды. Надо полагать, что замышляет он не прогулку на катере.
Ветров помолчал с минуту, потом спросил:
— Передали для моих по телетайпу записку о Крокете?
— Конечно, еще вчера.
— Интересно, что старик теперь скажет о сыне?
Чужой — к родному отцу
Старик Крокет не спал. После того как майор побывал у него и поинтересовался сыном, он потерял покой и сон. Крокет прожил на свете немало. И обмануть его было трудно. Нутром чуял, что над сыном сгущаются тучи. Нет, не за судьбу Георгия волновался он. Боялся за себя. Хотя сын никогда ему о своих делах не рассказывал, но он хорошо видел, что тот живет не как все. Старый Крокет не вмешивался в его дела: пусть живет, как знает. Но эта история с машиной? А вдруг и его на старости лет возьмут? Он узнал однажды, какая жизнь уготована уголовникам, и сейчас, на склоне лет, ему не хотелось снова пробовать те харчи, что ел когда-то на протяжении целого года. Через несколько дней старик сходил на почтамт и отправил короткое письмо на имя Клешнева: просил сына приехать на побывку.
«Интересно, — думал старик, — где он взял документы Клешнева? А вдруг убил?!» — От этой мысли Крокета забил озноб, и он, кряхтя и громко сопя, начал подыматься с постели.
В этот момент что-то ударилось об оконное стекло. Старик замер. В стекло опять что-то стукнуло.
«Наверное, он», — подумал хозяин и, натянув на ноги резиновые боты и набросив на плечи пальто, вышел во двор. Громко залаяла собака, и старик, прикрикнув на нее, приблизился к калитке.
— Кто там?
— Я. Открой.
Старик узнал голос сына и дрожащими руками начал быстра отодвигать запоры. Наконец калитка распахнулась, и в свете уличного фонаря возникла фигура незнакомого мужчины. Вид его был страшен, и Крокет с испугом воскликнул:
— Кто вы?
— Да я, батька. Не бойся! Я просто переоделся.
Голос действительно был сына, и хозяин глухо выдохнул:
— Проходи. Напугал меня. Что за леший, думаю, ночью приперся. Чего ты так нарядился?
— Чего, чего! Не маленький — сам можешь догадаться. Кто у тебя дома?
— Никого. Старуха одна спит. Иди в хату.
Краб вошел в дом, подождал, пока отец, заперев калитку, войдет следом, и спросил:
— Где мы поговорим?
— Идем на ту половину. Квартирантов уже нет. Там и поговорим.
Они прошли в дальнюю комнату. Старик щелкнул выключателем и испуганно уставился на незнакомое чудище: сын это или не сын?
— Я специально оделся так. Если у тебя спросят, кому машину дал по доверенности, скажи — Клешневу. Дескать, познакомился с ним и он тебе понравился. Уехал, мол, на моей машине в экспедицию. Возвратится — машину пригонит.
— Я тебе по делу послал письмо. Милиция про тебя спрашивала.
— Когда? — вскочил со стула Краб.
— Несколько дней назад.
— Чем интересовались?
— Меня это как раз и волнует. Спрашивали, где машина, где ты.
— Ты ответил?
— Сказал, что ты сидишь, а машина — в деревне.
— Не спрашивали, в какой?
— Спрашивали. Ответил, что не могу сказать. Так и так, говорю: стыдно будет перед родственниками, если начнут у них интересоваться мною и моей машиной.
— Молодец! Это ты хорошо придумал. А что еще спрашивали?
Старик задумался:
— Больше, кажется, ничего. Ну, а ты как?
— Нормально, — усмехнулся сын. — Живу, не скучаю.
— И веселого, видать, мало?
— А почему же?
— Так, как ты живешь, — это все время в страхе жить, в поту спать. — И старик неожиданно для самого себя спросил: — Жора, ты людей убиваешь?
Страшен был вопрос. В большой, полуосвещенной комнате он прозвучал как-то по-особому зловеще. Но не смутил он Крокета-младшего.
— Людей? Зачем их убивать? — кисло улыбнулся он. — Сами подохнут. — Немного помолчав, ночной гость добавил: — Хотя нож в тело человеческое, как в масло, входит и сделать это совсем нетрудно. — Крокет снова вспомнил Мужлина. В воображении вспыхнул момент, когда он осветил фонариком сломанную ногу. Краб скрипнул зубами и зло взглянул на отца: — Чего ты вдруг на эту тему разговор завел? Гляди у меня, старик! Продашь — не посмотрю, что батька…
— Что ты! Что ты, Жора! Да разве я хотел! Я просто так. Чует мое сердце — не оставил свое ремесло… За тебя переживаю.
— За меня переживать не надо. Я давно — не сосунок. Сам выбрал дорогу. Сам по ней и пойду, пока не остановят.
Отец смотрел на сына, словно впервые видел его. Кто знает, может, парик, грим, странная одежда заставили Крокета-старшего по-другому посмотреть на свое создание.
Было видно, что старика уже давно мучает роковой вопрос, и он не выдержал:
— Скажи, Жора, почему ты стал таким?
Сын измерил его с ног до головы презрительным взглядом и бросил в упор:
— Каким воспитал, таким и стал.
Старик потупил голову и, преодолев смущение, задал еще один вопрос:
— Помню, была у тебя девушка. Где она сейчас?
— Не знаю. Не нужен был ей, когда отсидел первый срок.
Неожиданно Краб сам спросил:
— Вот ты, отец, спрашиваешь, почему я таким стал. Так вспомни, каким ты был раньше. Разве забыл, как мать бил? Это ты загнал ее в могилу. Мы с тобой, как видишь, люди одинаковые. Ну да ладно уж. В общем — держи язык за зубами. Всего!
Отец провел его до калитки…
Встреча с Николаевым
Николаева они дождались на улице, когда тот шел после работы домой.
Горелов подошел к нему сбоку и окликнул. Николаев остановился и, увидев друга, заулыбался:
— А, Саша? Привет!
— Знакомься. Кореш мой. Пойдем в сторонку — поговорить надо.
Они прошли к небольшому скверику и присели на садовую скамейку.
Разговор вел Горелов:
— Давно видел Краба?
— В последние дни что-то не появлялся.
— Он тебя просил по пластилиновому слепку ключ сделать?
— А ты почему интересуешься?
— Да ты не дрейфь! Этот слепок мы вот с ним делали, поэтому и спрашиваем. Краб как в воду канул. А мы на мели сидим. Башни нужны.
— Ну, я сделал ключ. А что?
— Да ничего. Мы тебя хотим в долю взять.
— А Краб?
— Без него обойдемся. Хитрый он больно! О нас все знает, а мы — что о нем? Вот то-то! Даже фамилию темнит.
— Это ты верно сказал, — согласился Николаев. — Мы о нем ничего не знаем. Я с ним вон уже сколько соли съел. Сколько ключей, отмычек сделал. Даже на «дело» с ним и Мужиком ходил, а веры ко мне все равно нет у него. Конечно, я бы тоже согласился, чтобы обо мне никто ничего не знал: ни фамилии настоящей, ни адреса. Тогда и спать можно спокойно.
— А ты что? Спишь неспокойно? — спросил Скалов.
— А ты как думал? Разве будешь спокойным, когда тебя в любой момент за мягкое место схватить могут. Ты сам-то не местный?
— Нет — проездом. Вот у друга остановился.
— Тебе легче. Замолотишь пару краж и — бывайте здоровы. А нам здесь каждый день живи и бойся. Ну, ладно. Так какое дело ко мне?
Горелов ответил:
— Надо пару ключей да набор отмычек сделать. Есть у нас одна квартира. Хозяева уехали, а она, бедненькая, ждет нас не дождется. И касса колхозная тоже умоляет, чтобы в гости пришли.
— Сделать, конечно, можно… Время надо. Тяжело сейчас на заводе этим делом заниматься. Вокруг глаза, чуть что — сразу замечают.
— А из старых запасов ничего не осталось? — спросил Скалов.
— Нет. Сделал Крабу и Мужику один набор — пальчики оближешь. Так потеряли где-то.
— Набор?
— Все, что надо для сейфов любой конструкции, — хвастливо заявил «мастер».
Скалов видел, что Николаева, измученного долгим безделием, начало изрядно заносить. В пылу безудержного бахвальства он готов был во все тяжкие пуститься. Лейтенант продолжал осторожно вытягивать из него нужные сведения.
Николаев рассказал, что длинный фонарик и надетый на его верхнюю часть фотообъектив позволяют регулировать толщину луча света и не дают ему распыляться, быть видимым с улицы.
— Молодец! — похвалил его Скалов. — А какой ты объектив ставишь?
— В принципе можно почти любой. Крабу поставил «Гелиос». У сестры валялся старый фотоаппарат, и я продлил жизнь этому объективу.
Горелову не сиделось. Он был не против такой беседы, но если бы к ней еще и бутылочку.
— Слушайте, огольцы! А что, если продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте? Захватим пару бутылок.
— Брось ты! Бутылок, бутылок! — перебил его Скалов. — Поздно, в магазинах водка уже не продается.
— А зачем водка? Возьмем пару «фаустов» — это не хуже.
— Хреновину порешь, Сашка! — проговорил, вставая, Николаев. — Жить надо уметь. Вот для тебя пара «фаустов» — и вся услада жизни. Возьми меня. Чем я лучше тебя? Ничем. Но меня на «чернило» не тянет. Другое дело — ресторан, девочки, музыка, коньячок. Понимаешь? Когда это все есть, чувствуешь себя человеком. Поэтому, если хотите, пошли в ресторан. Там найдем что надо и вечер проведем красиво.
Такая перспектива Скалову не улыбалась. Не хватало еще, чтобы к приезжему человеку подошел кто-либо из знающих его людей.
— Нет, в ресторан идти сегодня не стоит, — возразил Василий. — Ты лучше подумай над нашими предложениями. Если согласишься, то готовь инструменты. На днях мы тебя встретим на том же месте.
Они попрощались и разошлись…
Дома у Шубака
Во все эти дни Ветрову пришлось активно поработать. В вильнюсском архиве он изучал уголовное дело, по которому привлекался к ответственности Шубак. Вместе с местными оперативными работниками участвовал в проверках его связей. Несколько раз беседовал с Чеховским. Сейчас он направлялся к родителям Шубака. Было решено, что Игорь Николаевич под видом знакомого побеседует с ними и попытается собрать дополнительные сведения.