сти об этих событиях, а также о банкротствах в Нью-Йорке, публикуемые на бирже, только укрепили позиции Каупервуда; теперь он продавал по максимальной цене и покупал по минимальной на плавно снижающемся рынке. К двенадцати часам он подсчитал, что вместе с помощниками заработал сто тысяч долларов, а к трем часам – еще двести тысяч. В интервале между тремя и семью часами он занимался тонкой настройкой своих операций, а после семи вечера и до часа ночи, даже не перекусив, собрал всю имеющуюся информацию и изложил свои планы на будущее. В субботу он повторил достижение предыдущего дня, в воскресенье занимался настройкой и подгонкой, а в понедельник – интенсивной торговлей. К трем часам дня в понедельник он прикинул, что за вычетом мелких убытков и неопределенностей он снова стал миллионером и что теперь перед ним открывается ясное и светлое будущее.
Вечером, когда он сидел за столом в своей конторе и глядел на Третью улицу, где по-прежнему суетились брокеры, курьеры и озабоченные вкладчики, он почувствовал, что филадельфийский период его жизни подошел к концу. Он больше не собирался когда-либо и где-либо заниматься брокерским бизнесом. Паника вроде этой и катастрофа после чикагского пожара излечили его от любви к биржевой игре и от теплых чувств к Филадельфии. Здесь он был очень несчастен, хотя раньше бывал здесь и счастлив, а опыт заключения заставил его ясно понимать, что стихия, к которой он раньше мечтал принадлежать, для него неприемлема. После того как он восстановил свои дела в Филадельфии, здесь больше нечего было делать. Он был помилован после отсидки за преступление, которое, как он надеялся объяснить людям, никогда не совершал, но теперь настала пора оставить этот город и открыть для себя новый мир.
– Пора покончить с этим, – сказал он себе. – Я отправляюсь на Запад и займусь каким-нибудь другим делом.
Он думал о трамвайных линиях, земельных спекуляциях, большом производственном проекте любого рода, даже о добыче руды, но только на законной основе.
– Я выучил урок, – снова сказал он себе, поднявшись на ноги и приготовившись уходить. – Я так же богат, как раньше, только стал немного старше. Однажды меня поймали, но больше этого не случится.
Он побеседовал с Уингейтом и посоветовал ему придерживаться избранной линии. Он даже намекнул, что сам собирается следовать ей со всевозможной энергией, но все это время у него в голове вертелась неотступная мысль: «Я миллионер. Я свободный человек. Мне всего лишь тридцать шесть лет, и будущее открыто передо мной».
С этой мыслью он отправился к Эйлин, чтобы строить планы на будущее.
Всего лишь три месяца спустя пассажирский поезд, спешивший через горы Пенсильвании и равнины Огайо и Индианы, привез в Чикаго некоего честолюбивого финансиста, который, несмотря на молодость, богатство и завидную энергию, был погружен в серьезные и сдержанные размышления о том, что ему готовит будущее. На Западе, как он и рассчитывал перед отъездом, таилось много возможностей. Недавно он изучил сводки нью-йоркской клиринговой палаты, состояние банковских балансов и поставки золота и убедился, что огромное количество этого металла доставляется в Чикаго. Он хорошо разбирался в финансах. Значение поставок золота было очевидным. Где есть деньги, там есть и торговля, а вместе с ней и оживленная, процветающая жизнь. Он хотел ясно убедиться, что мир может предложить ему.
Два года спустя после появления ослепительного молодого спекулянта в Дулуте и после того, как в Чикаго произошло пробное открытие комиссионной зерновой компании «Фрэнк А. Каупервуд и Кº», которая имела прямое отношение к огромным урожаям пшеницы на Западе, им было получено негласное разрешение на развод от миссис Фрэнк А. Каупервуд, которая явно желала этого. Время милостиво обошлось с ней. Ее финансовые дела, некогда столь удручающие, теперь пришли в полный порядок, и она поселилась в новом приятном, среднего класса доме со всеми удобствами в Западной Филадельфии, рядом с одной из своих сестер. Она снова стала довольно религиозной женщиной. Двое детей, Фрэнк и Лилиан, учились в частных школах и по вечерам возвращались к матери. Уош Симс снова стал ее камердинером. Частыми посетителями по воскресеньям были мистер и миссис Генри Уортингтон Каупервуд, более не имевшие материальных затруднений, но усталые и постаревшие; ветер покинул их некогда гордо натянутые паруса. Теперь у старика Каупервуда было достаточно денег на достойную жизнь без необходимости работать младшим клерком, но радость общения ушла из его жизни. Он был стар, разочарован и опечален. Его молодость и его мечты сгинули безвозвратно, и он терпеливо дожидался смерти.
Иногда туда приходила и Анна-Аделаида Каупервуд, сотрудница городского центра водоснабжения, которая много рассуждала о странных превратностях жизни. Она интересовалась судьбой своего брата, которому как будто было предназначено судьбой сыграть заметную роль в этом мире, но она не могла понять его. Убедившись, что все его близкие поднимаются или опускаются на дно вместе с ним, она не могла понять, как это согласуется с понятиями морали и справедливости. Это были общие принципы, – по крайней мере, так считало большинство людей, – но, очевидно, были исключения. Несомненно, ее брат не следовал никаким известным правилам, однако он снова находился на гребне успеха. Что это означало? Миссис Каупервуд, его бывшая жена, осуждала его поступки, однако принимала его деньги как должное. При чем тут этика?
Каждое действие Каупервуда, его местоположение и планы были известны Эйлин Батлер. Вскоре после развода с женой и после многочисленных поездок в новый мир, где он теперь жил, и обратно они вдвоем наконец уехали из Филадельфии. Эйлин объяснила своей матери, которая была готова жить отдельно с Норой, что влюбилась в бывшего банкира и хочет выйти за него замуж. Престарелая дама, едва понимавшая ее, согласилась на это.
Так Эйлин навсегда прервала свою долгую связь со старым миром. Перед ней был Чикаго, и, по словам Фрэнка, их ожидала гораздо более блестящая жизнь, чем та, что они могли иметь в Филадельфии.
– Разве не замечательно, что мы наконец-то уезжаем? – заметила она.
– Да, это к лучшему, – отозвался он.
О Mycteroperca Bonaci
Существует рыба, научное название которой Mycteroperca Bonaci, или, говоря проще, черный групер, которая заслуживает большого внимания и о которой полезно упомянуть здесь. Это крупное существо, часто достигающее двухсот пятидесяти фунтов веса и ведущее долгую благополучную жизнь благодаря способности адаптироваться к окружающей среде. Трудно уловимая вещь, которую мы называем жизненной силой и которую иногда наделяем божественным духом, предположительно обустраивает смертный мир таким образом, что в конечном счете побеждает лишь честность и добродетельность. В таком случае ознакомьтесь с любопытной манерой, в которой этот самый дух обустроил черного групера. Можно еще поискать и обнаружить другие примеры: ужасного паука, сплетающего ловушку для безмозглых мух; очаровательную Drosera, росянку, которая пользуется своей алой чашечкой для удушения и медленного поглощения жертв своей красоты; радужную медузу, которая распускает свои призматические щупальца как трепещущие протуберанцы, чтобы жалить и мучить все, что попадает в их сверкающие складки. Сам человек деловито копает ямы и расставляет себе ловушки. Он попадает в ловушку обстоятельств; его глаза находятся в плену иллюзий.
Mycopteroperca, плавающая в сумрачных зеленоватых водах, – замечательная иллюстрация созидательного природного гения, который лишен доброго начала, как может обнаружить любой человек. Ее огромное превосходство заключается в почти невероятной способности к имитации, связанной исключительно с пигментацией ее чешуи. В электромеханике мы гордимся нашей способностью за мгновение ока превращать одну блестящую сцену в другую; картинка за картинкой мелькает перед глазами наблюдателя, они появляются и исчезают, пока мы смотрим. Направленный контроль Mycopteroperca над своим внешним видом имеет куда более важное значение. Вы можете смотреть на эту рыбу, даже не ощущая, что видите нечто призрачное и неестественное, – так велика ее сила, обманывающая зрение. Будучи черной, она может мгновенно стать белой; будучи буро-коричневой, она может тут же приобрести восхитительный бледно-зеленоватый оттенок. Ее вид изменяется, как формы облаков на небе. Остается лишь дивиться разнообразию и изощренности этой силы.
Лежа на дне бухты, она может имитировать цвет окружающего ила. Скрытая среди колышущихся водорослей, она приобретает их оттенки. Попадая в луч света, она становится подобна самому свету, тускло мерцая в воде. Одна из удивительнейших ее способностей – незаметно наносить удар и ускользать.
Каким, по вашему мнению, было намерение той высшей, разумной, созидательной силы, которая наделила Mycopteroperca такой способностью? Быть правдивой рыбой? Являть подводному миру неизменный облик, который может распознать любая честная и порядочная рыба? Или это что-то, больше похожее на хитрость, изворотливость и явный обман? Поразмыслив, в этом можно увидеть орудие иллюзии, живую ложь – существо, которое кажется не тем, чем оно является на самом деле, маскируется под самые обычные вещи, зарабатывает на пропитание изощренной хитростью, дурачит своих врагов, от которых не может защититься другим способом. Это справедливый вердикт.
Можете ли вы утверждать перед лицом этого факта, что всеобъемлющая и благотворная творческая сила не желает создавать ничего коварного и обманчивого? Или вы скажете, что подобие материального мира, где мы обитаем, само по себе является иллюзией? Если нет, тогда откуда взялись Десять заповедей и иллюзия справедливости? О чем мечтали Силы и Престолы и какую пользу они принесли своими мечтаниями?
Волшебный кристалл
Если вы были мистиком, предсказателем или членом того таинственного братства, которое пользуется заклинаниями, толкованием сновидений, мистической чашей или хрустальным шаром, сейчас бы вы могли заглянуть в их загадочные глубины и предсказать события, связанные с этими двумя людьми, которые теперь, по всей видимости, так удачно обустроили свою жизнь. Пары над ведьмовским котлом или бездны сияющего кристалла могли бы показать многочисленные города, мир особняков, экипажей, красоты и драгоценностей; огромную метрополию, возмущенную властью одного человека; великий штат, раздраженный силой, которой он не в состоянии управлять; громадные залы с бесценными картинами; дворец несравненной красоты; целый мир, благоговейно повторяющий одно имя. И печаль, печаль, печаль.