Беда Эйлин состояла в том, что она не занималась этими вещами с легкостью, которая служит признаком уверенности в себе. Она не столько возвышалась над ситуацией, сколько позволяла ситуации господствовать над собой. Иногда ее спасала лишь превосходная непринужденность и элегантность Каупервуда. Когда он находился поблизости, она ощущала себя великосветской дамой, вхожей в любое общество. Когда она оставалась одна, ее мужество исчезало, и она готова была покинуть поле боя. Мысли о прошлом никогда по-настоящему не покидали ее.
В четыре часа Кент Маккиббен, подтянутый и щеголеватый в своем вечернем сюртуке, с одного взгляда оценивший усилия, потраченные на представление, занял место в приемной, где поговорил с Тейлором Лордом, который завершил последний осмотр и теперь собирался уехать, чтобы вернуться вечером. Если бы эти двое были близкими друзьями, они бы напрямую обсудили светские перспективы Каупервудов и ограничились вялыми формальностями. В этот момент появилась сияющая Эйлин, ненадолго спустившаяся вниз. Кент Маккиббен подумал, что еще никогда не видел ее столь прекрасной. По сравнению с некоторыми надменными особами, вращавшимися в высших кругах, – худосочными, несгибаемыми, расчетливыми, извлекавшими выгоду из своего устойчивого положения, – она была восхитительна. Очень жаль, что ей не хватает уравновешенности; ей нужно быть жестче, не такой дружелюбной.
– Право же, миссис Каупервуд, – сказал он вслух, – все это выглядит очаровательно. Я как раз говорил мистеру Лорду, что считаю ваш дом настоящим триумфом.
Слова Маккиббена, принадлежавшего к высшему обществу, да еще в присутствии Лорда, стоявшего поблизости, пьянили Эйлин. Она лучезарно улыбнулась.
Среди первых прибывших были миссис Вебстер Израэль, миссис Брэдфорд Канда и миссис Уолтер Райсэм Коттон, которые предложили помощь с приемом гостей. Эти дамы не знали, что они держат в руках свою будущую репутацию прозорливых и разборчивых женщин; они были увлечены роскошной жизнью Эйлин, растущими финансовыми успехами Каупервуда и блеском нового дома. У миссис Вебстер Израэль был странной формы рот, и Эйлин всегда чудилось что-то рыбье, но ее нельзя было назвать некрасивой, а сегодня она выглядела оживленной и привлекательной. Миссис Бредфорд Канда, чье слегка выцветшее розовато-серебристое платье скрывало ее худобу, была очень любезна и уверяла Эйлин, предстоящий прием будет очень значительным. В миссис Уолтер Райсэм Коттон, самой молодой, чувствовался налет образования, полученного в колледже в Вассаре, она была «выше предрассудков». Она полагала, что Каупервуды вряд ли достигнут высоких стандартов, но, поскольку очень стараются, со временем, возможно, превзойдут других соискателей.
Иногда жизнь переходит от частности и отдельности к подобию цветовой тональности на картинах Монтичелли, где детали утрачивают смысл, а блеск целостности затмевает все остальное. Новый дом, с его замечательными створчатыми окнами от пола до потолка на первом этаже, тяжелыми гирляндами каменных цветов и заглубленным полом с растительным орнаментом, вскоре заполнился пестрым живым потоком гостей.
Многие, с кем Эйлин и Каупервуд были вообще не знакомы, получили приглашения через Маккиббена и Лорда; они пришли, и теперь их представляли хозяевам. Соседние переулки и площадка перед домом были заполнено гарцующими лошадями и украшенными экипажами. Все, с кем Каупервуд имел более или менее близкое знакомство, явились пораньше, и, сочтя обстановку живописной и увлекательной, не спешили уходить. Местный ресторатор Кинсли предоставил нескольких вышколенных официантов, расставленных как часовые на посту под бдительным присмотром дворецкого. Новая столовая, выдержанная в гамме древнеримских фресок, сияла хрусталем и ломилась от блюд с искусно расставленными деликатесами. Дамские вечерние наряды всех оттенков серого и коричневого, зелени и багрянца прекрасно вписывались в светло-бежевый колорит прихожей и хорошо сочетались с темно-серым и золотым в отделке главной гостиной, с бледным пурпуром в античном стиле столовой и бело-золотистыми стенами музыкальной комнаты.
Эйлин, поддерживаемая ободряющим присутствием Каупервуда, который в мужской компании обходил столовую, библиотеку и художественную галерею, стояла у всех на виду в тщеславной красоте, как скорбный памятник, воплощающий суетность всех зримых вещей. Гости, чередой проходившие мимо, скорее любопытствовали, чем были заинтересованы ею и казались скорее завистливыми, чем симпатизирующими, и скорее критичными, чем благожелательными, словно пришли посмотреть на выставку.
– А знаете, миссис Каупервуд, – беззаботно заметила миссис Симмс, – ваш дом напоминает мне модную художественную выставку. Уж не знаю почему.
Эйлин, почувствовавшая скрытую насмешку, не нашлась с остроумным ответом. У нее не было такого дара, она едва подавила гнев.
– Вы так думаете? – язвительно осведомилась она.
Миссис Симмс, довольная произведенным впечатлением, победоносно удалилась в сопровождении молодого художника, подобострастно семенившего за нею.
Судя по этому и другим незначительным эпизодам, Эйлин могла понять, что местное светское общество ее практически не считает своей. Высшие круги до сих пор не удостаивали ее или Каупервуда серьезного внимания. Она почти возненавидела скучную миссис Израэль, которая в то время стояла рядом с ней и слышала обмен репликами; однако миссис Израэль была гораздо лучше, чем ничего. С ней миссис Симмс обошлась равнодушным вопросом «как поживаете?».
Приветствия от прибывающих Эддисонов, Следдов, Кингслендов, Хоксэмов и других ничего не значили; Эйлин так и не обрела уверенность в себе. Однако после ужина, когда молодежь, подбадриваемая Маккиббеном, отправилась на танцы, Эйлин смогла проявить себя во всем блеске, несмотря на неуверенность в себе. Она была веселой, задорной, привлекательной. Кент Маккиббен, бывший мастером тайн и тонкостей бальных танцев, с удовольствием повел ее во главе этой воздушной, сказочной процессии, за ними следовал Каупервуд, предложивший руку миссис Симмс. Эйлин, облаченная в белый атлас с серебряными блестками, с бриллиантами в ушах, на шее, на руках и в волосах, казалась сказочной принцессой. Она была само сияние. Маккиббен был совершенно очарован ею.
– Это такое наслаждение! – шепнул он ей на ухо. – Вы великолепны! Просто мечта!
– Вы можете убедиться, что я вовсе не бесплотна, – отозвалась Эйлин.
– Хотелось бы! – он весело рассмеялся, и Эйлин, до которой дошел скрытый смысл этого обмена репликами, игриво улыбнулась. Миссис Симмс, занятая беседой с Каупервудом, тщетно пыталась услышать, о чем говорит ее супруг.
После этого танца Эйлин, окруженная несколькими разгоряченными, легкомысленными юношами и девушками, повела их посмотреть на свой портрет. Гости постарше обсуждали вино, которое текло рекой, картину Жерома с обнаженными наложницами в одном конце комнаты, буйство красок на портрете Эйлин и развязность некоторых молодых людей из ее окружения. Миссис Рэмбо дружелюбно заметила мужу, что Эйлин, по ее мнению, «жаждет вкусить радостей жизни». Миссис Эддисон, пораженная богатством Каупервудов, по крайней мере по внешнему блеску, сказала мужу, что «должно быть, он очень быстро делает деньги».
– Это человек – прирожденный финансист, Элла, – наставительно пояснил Эддисон. – Он умеет спекулировать, и у него обязательно будет много денег. Не знаю, сможет ли он вписаться в высшее общество. Будь он один, я бы не сомневался с этим. Она красавица, но боюсь, ему нужна женщина другого рода. Она слишком хорошенькая.
– Я тоже так думаю. Она мне нравится, но едва ли ей удастся правильно отыграть свои карты. Это печально.
Как раз в этот момент появилась Эйлин в сопровождении улыбающихся юношей. Ее собственное лицо тихо сияло от радости, вызванной бесконечными комплиментами. Они направлялись в бальный зал, которым служили объединенная малая гостиная и музыкальная комната. Толпа гостей расступалась перед ней. Воздух был наполнен цветочными ароматами, звуками музыки и голосов.
– Миссис Каупервуд – одна из самых хорошеньких женщин, которых я когда-либо видел, – обратился мистер Брэдфорд Канда к редактору светской газеты Хортону Биггерсу. – Она слишком хороша.
– Вы полагаете, она очаровательна? – поинтересовался осторожный Биггерс.
– Очень хороша, но, боюсь, недостаточно сдержанна и не слишком умна. Здесь подошел бы более серьезный типаж. Пожалуй, она слишком пылкая. Пожилые женщины избегают ее – она заставляет их казаться старухами. Лучше бы она не была такой юной и хорошенькой.
– Именно так я и думаю, – сказал Биггерс. Он вовсе так не думал, ему не хватало умственных способностей для таких обобщений. Но поскольку так сказал мистер Бредфорд, он должен был верить в это.
Глава 11Плоды дерзаний
На следующее утро за чаем у Норри Симмса и в других местах обсуждалась попытка Каупервудов вписаться в высшее общество города и тщательно взвешивалась проблема их приятия.
– Беда миссис Каупервуд в том, что она не умеет себя вести, – заметила миссис Симмс. – В целом прием довольно вульгарным. Только подумайте, кому пришла в голову мысль повесить ее портрет и этого Жерома напротив друг друга! А потом эта статья в газете сегодня утром! Можно подумать, они уже считают себя избранниками судьбы.
Миссис Симмс немного сердилась за то, что, по ее мнению, Эйлин позволила Тейлору Лорду и Кенту Маккиббену использовать себя, хотя они оба были ее друзьями.
– Как твое впечатление о гостях? – поинтересовался Норри, намазывая масло на рогалик.
– Разумеется, там были далеко не все. Мы с тобой были наиболее знатными гостями, и теперь я жалею, что мы пришли. Да и вообще, кто такие эти Израэлсы и Хоксэмы. Что за ужасная женщина! – она имела в виду миссис Хоксэм. – Никогда в жизни не слышала более глупых замечаний.
– Вчера до нашего визита я разговаривал с Хейгенином из «Пресс», – сказал Норри. – По его словам, Каупервуд обанкротился в Филадельфии, прежде чем переехать сюда, и против него было выдвинуто множество исков. Тебе приходилось слышать об этом?