и речи. Однако Каупервудов следовало немедленно исключить из списков и поставить в известность об этом всех друзей, что и было сделано. Престиж Каупервудов в обществе был поколеблен, хотя и не слишком заметно.
Первый признак наступившей перемены заметила Эйлин: стали реже приносить визитные карточки и приглашения на приемы, которые еще недавно поступали в изобилии. Затем количество гостей, приходивших на ее собственные, слишком поспешно учрежденные, но регулярные приемы по средам, уменьшилось до жалкой кучки. Сначала она не могла этого понять, отказываясь верить, что после столь очевидного триумфа на новоселье в собственном доме, недавние почитатели ее красоты вдруг охладели к ней. Из семидесяти пяти или пятидесяти человек, которые могли нанести визит или прислать приглашение, через три недели после новоселья откликнулись только двадцать. Еще через неделю их количество сократилось до десяти, а через пять недель – практически никого. Правда, несколько человек, еще искавших ее внимания, а также Тейлор Лорд и Кент Маккиббен, обязанные ее мужу своим финансовым благополучием, сохраняли верность, но на самом деле это было даже хуже, чем ничего. Эйлин была вне себя от разочарования, обиды и стыда. Есть люди с толстой кожей и железной выдержкой, способные перенести любые испытания, не имея душевных страданий и надеясь на победу, но она не принадлежала к их числу. Несмотря на врожденную смелость, на способность мало прислушиваться к общественному мнению и пренебрежение правами бывшей миссис Каупервуд, она со временем стала осознавать, чем может обернуться ее прошлое для ее будущего. Она могла найти себе оправдание юной страстью и мужской неотразимостью Каупервуда. При других обстоятельствах она могла бы спокойно, без скандала, выйти замуж. Теперь же только прочное положение в обществе должно было оправдать ее в собственных глазах и, как она думала, в глазах своего мужа.
– Можешь убрать сэндвичи в ящик со льдом, – обратилась она к дворецкому Луи после одного из первых неудачных приемов. Она имела в виду щедрый запас деликатесов, перевязанных розовыми и голубыми ленточками на превосходных тарелках севрского фарфора. – Цветы можно отослать в больницу. Слуги могут выпить кларет и лимонад. Пирожные можно подать к ужину.
Дворецкий церемонно кивнул.
– Да, мадам, – сказал он. Потом, словно желая подбодрить расстроенную хозяйку, добавил: – День выдался непогожий.
Эйлин вспыхнула. Она уже была готова поставить его на место, но в последний момент передумала.
– Полагаю, что так, – сухо ответила она и поднялась к себе. Если даже одно неудачное домашнее мероприятие вызывает у слуг сочувствие, значит, дела принимают нехороший оборот. На следующей неделе она убедилась, что дело не в погоде, а в действительной перемене общественного мнения. На этот раз вышло еще хуже. Певицам, которых она пригласила, пришлось заплатить, не воспользовавшись их услугами. Кент Маккиббен и Тейлор Лорд, осведомленные о слухах, уже доносящихся со всех сторон, все-таки пришли, но находились в подавленном состоянии духа. Эйлин сразу же заметила это. Вечер, на который из приглашенных откликнулись, кроме этих двоих завсегдатаев, только миссис Вебстер Израэль и миссис Генри Хаддлстоун, было печальным свидетельством катастрофы. Эйлин пришлось притвориться больной и извиниться перед ними. На третью неделю, опасаясь окончательного краха, она продолжала соблюдать «постельный режим». Потом она увидела, что прислали лишь три визитные карточки. Это был конец. Ее домашние приемы завершились полным провалом.
В то же самое время и Каупервуд получил свою долю недоверия и общественной изоляции, которые теперь были почти повсеместными.
Его первая догадка об истинном положении вещей пришла в связи с одним званым ужином, где им пришлось присутствовать, так как приглашение было получено давно, когда Эйлин была еще не уверена в неудаче своих вечеров. Ужин был устроен супругами Сандерленд Следд, которые не имели особого влияния в светском обществе и до которых еще не дошли безобразные слухи о Каупервудах или хотя бы о перемене в отношении к ним. В то время уже многим, в том числе Симмсам, Коттонам и Кингслендам, было известно, что Следды поступили неосмотрительно и что с Каупервудами нельзя иметь никаких дел.
На этот ужин был приглашены многие светские знакомые Следдов. Но, когда они узнали, что там ожидается появление Каупервудов, то все, выразив сожаление, отказались от приглашения. Кроме Следдов, там присутствовала лишь супруги Хоксэм, не представлявшие ни для кого особого интереса. Это был невыносимо скучный вечер. Эйлин пожаловалась на головную боль, и они отправились домой.
Вскоре после этого случая на приеме у соседей Хаадштадтов, куда они уже давно были приглашены, Каупервуды столкнулись с явной холодностью по отношению к себе, хотя хозяева оставались дружелюбными. Еще недавно бомонд был рад познакомиться с Каупервудами, потому что всех восхищала красота Эйлин. Но в тот день Эйлин и Каупервуд недоумевали (хотя у обоих имелись подозрения), потому что им никто не был представлен. Многие знакомые ограничивались ничего не значащими фразами и старались держаться подальше. Каупервуд быстро понял затруднительность их положения.
– Думаю, нам лучше уйти пораньше, – обратился он к Эйлин через некоторое время. – Здесь не очень интересно.
Они вернулись домой, и, чтобы избежать разговоров с Эйлин, Каупервуд уехал. Сейчас ему не хотелось обсуждать случившееся.
Накануне приема в клубе «Юнион» он получил первый удар в свою сторону, хотя и косвенный. Однажды утром Эддисон, с которым он беседовал в конторе банка «Лейк Нэшнл», доверительно обратился к нему, и его слова прозвучали как гром с ясного неба:
– Я хочу вам кое-что сказать, Каупервуд. Теперь вы кое-что знаете о чикагском высшем обществе. Вам известно мое отношение к перипетиям вашей жизни, о которых вы ме поведали при нашем знакомстве. Сейчас о вас ходит масса слухов и сплетен, а в клубах, в которых мы с вами состоим, полно лицемеров, возбужденных кривотолками в местных газетах. Несколько акционеров старых компаний, которые являются членами этих клубов, пытаются поставить вопрос о вашем исключении. Они раскопали историю, о которой вы мне рассказали, и теперь собираются предъявить обвинения в клубные советы. В любом случае из этого ничего не выйдет, поскольку они обратились ко мне, но до следующего приема, вы будете знать, что делать. Им придется включить вас в список приглашенных, хотя это противоречит их намерениям. (Каупервуд прекрасно понимал, о чем идет речь.) По моему мнению, эта нелепая ситуация рано или поздно забудется. Так обязательно случится, пока от меня что-то зависит, но пока…
Он дружелюбно посмотрел на Каупервуда, и тот улыбнулся в ответ.
– Джуд, по правде говоря, я ожидал чего-то в этом роде, – без смущения сказал он. – Я с самого начала ожидал этого. Не стоит обо мне беспокоиться, я все понимаю. Я видел, куда дует ветер, и знаю, когда нужно свернуть паруса.
Эддисон протянул ему руку и пожал ее.
– Но только не отступайтесь, что бы вы ни сделали, – озабоченно сказал он. – Это будет признанием вашей слабости, а они ждут этого. Я тоже этого не хочу. Стойте на своем, и все развеется, как дым. Думаю, они просто завидуют вам.
– Я и не собирался отступать, – ответил Каупервуд. – У них нет никаких оснований обвинять меня. И я понимаю, что вся эта шумиха утихнет и пыль осядет.
Однако он был глубоко огорчен, что дело дошло до подобного разговора хотя бы и с Эддисоном. Так называемое высшее общество имело способы навязывать свои взгляды и рекомендации.
Но больше всего возмутил Каупервуда, хотя он гораздо позже узнал об этом, некий от ворот поворот, который получила Эйлин в доме супругов Симмс, когда ей высокомерно сообщили, что миссис Симмс нет дома, хотя коляски других гостей стояли возле подъезда. Вскоре дней Эйлин слегла в постель, и Каупервуд (поскольку тогда он не знал о причине) сильно встревожился.
Если бы не триумфальный финансовый триумф Каупервуда над противниками – полная победа в борьбе за контроль над газовыми компаниями, – его положение действительно было бы очень тяжелым. Но Эйлин жестоко страдала; она ощущала, что основной удар был целенаправленно нанесен ей, и ситуация едва ли изменится в ближайшее время. Они в конце концов были вынуждены признаться друг другу, что каким бы прочным и роскошным их дом не казался со стороны, он готов рассыпаться, как карточный домик. Откровенные разговоры между близкими людьми, тесно связанными друг с другом, всегда бывают трудными. Человеческие души постоянно стремятся обрести друг друга, но редко достигают успеха.
– Ты знаешь, – наконец сказал он ей, когда неожиданно вернулся и обнаружил ее в постели с мокрыми от слез глазами, – я понимаю, что все это значит. По правде говоря, Эйлин, я ожидал этого. Мы с тобой слишком поспешили и преждевременно пожелали стать здесь своими. Но мне не нравится, что ты принимаешь это так близко к сердцу, моя милая. Битва еще не проиграна. Я считал тебя более храброй. Разреши мне напомнить кое-что, о чем ты вроде бы позабыла. Со временем деньги решат все эти проблемы. Сейчас я побеждаю в схватке, и впереди будут другие победы. Я уверен в этом. Так что, милая, не надо отчаиваться; ты еще очень молода. Тебе еще предстоят свои победы. Мы не можем избавиться от этого недоразумения сейчас и здесь, в Чикаго, но когда мы это сделаем, то заставим многих расплатиться по счетам. Мы уже богаты и станем еще богаче. Это решит все проблемы. А теперь тебе нужно сделать хорошенькое личико и выглядеть довольной: в этом мире есть много вещей, кроме светского общества, ради которых стоит жить. Вставай и одевайся, а потом мы поедем ужинать в ресторан. У тебя есть я. Разве это уже не кое-что?
– Да, – тяжело вздохнула Эйлин, но снова опустилась на подушку. Она обвила руками его шею и расплакалась и от радости утешения, и от горечи обиды. – Я хотела этого не только для себя, но и для тебя, – шептала она.
– Знаю, – шепнул он в ответ. – Но сейчас не нужно тревожиться об этом. С тобой все будет хорошо. С нами обоими. Полно тебе, вставай же!