Однако ее голос пресекся, завершившись чем-то похожим на всхлип, и ее глаза наполнились горячими, сердитыми слезами. Увидев эти слезы, Каупервуд подошел ближе, рассчитывая, что настроение ее переменилось. Сейчас он искренне раскаивался и хотел, чтобы она снова почувствовала хотя бы каплю нежности к нему.
– Эйлин, – просительно произнес он, – пожалуйста, не будь такой жестокой. Не нужно так сердиться на меня, я не исчадие ада. Будь благоразумней!
Он протянул руку, но она резко отпрянула.
– Не прикасайся ко мне, подлец! – сердито прошипела она. – Даже не думай об этом! Я не буду жить с тобой. Я не останусь под одной крышей с тобой и твоей любовницей. Иди и живи со своей драгоценной Ритой, если тебе так хочется. Мне все равно. Полагаю, ты уже побывал в нижней комнате и утешил ее. Мерзавец! Жаль, что я не успела убить ее, о господи! – она с яростью дернула ворот жакета, пытаясь застегнуть пуговицу.
Каупервуд был ошеломлен. Раньше ему не приходилось видеть таких бурных вспышек. Он не верил, что Эйлин способна на такое. Теперь он невольно восхищался ею. Тем не менее его возмущало ее жестокое нападение на Риту и обвинения в распутстве, брошенные ему в лицо. И он не удержался от слов, о которых пожалел:
– На твоем месте, Эйлин, я не стал бы так жестко судить о любовницах, – сказал он. – Скорее, я бы задумался о собственном опыте.
Он мгновенно понял, что совершил непростительную ошибку. Напоминание о прошлом, когда она была его любовницей, стало последней каплей, переполнившей чашу. Она моментально выпрямилась, и ее глаза страдальчески заблестели.
– Значит, вот как ты заговорил со мной? – спросила она. – Я знала! Я знала, что так и будет!
Она повернулась к высокому секретеру, где хранилось серебро, шкатулки с драгоценностями, щетки, гребни и расчески, уронила голову на руки и расплакалась. Это доконало ее. Он превратил ее беззаконную девичью любовь в обвинение, брошенное ей в лицо.
– Ох! – простонала она и содрогнулась в пароксизме безнадежного горя и отчаяния.
Каупервуд был огорчен.
– Я не то хотел сказать, Эйлин, – объяснил он. – Я вовсе не собирался ни о чем напоминать, а тем более укорять тебя. Ты была моей любовницей, но бог знает, как сильно я любил тебя. Ты сама знаешь. Я хочу, чтобы ты поверила, потому что это правда. Другие женщины не имели для меня такого значения.
Он беспомощно смотрел на нее, когда она отошла в сторону, чтобы он не прикоснулся к ней. Он был расстроен, сконфужен и преисполнен безмерной жалости к ней. Он отошел в середину комнаты, ее негодование внезапно улеглось, но сменилось гневом. С нее было достаточно.
– Значит, вот как ты говоришь со мной после всего, что я для тебя сделала? – воскликнула она. – Ты говоришь мне это после того, как я ждала тебя и плакала по тебе почти два года, пока ты сидел в тюрьме? Это твоя награда?
Ей вдруг на глаза попалась шкатулка с драгоценностями. В гневе, отвергая его подарки, купленные для нее в Филадельфии, в Риме, в Париже и в Чикаго, она откинула крышку, и начала пригоршнями хватать что попадалось ей под руку и швырять ему в лицо. На него посыпался град безделушек, подаренных ей с любовью: нефритовое ожерелье и нежно-зеленый браслет в оправе из витого золота с застежками из слоновой кости, превосходное жемчужное ожерелье, искрившееся в вечернем свете, пригоршни колец и брошей с бриллиантами, рубинами, опалами и аметистами, ожерелье с изумрудами и алмазная диадема. Она с восторгом бросала в него все эти побрякушки, рассыпавшиеся по полу, но сначала попадавшие ему в руки, шею и в лицо.
– Забирай это! И это! И это! Вот они! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Мне не нужно ничего твоего. Слава богу, у меня хватает собственных денег на жизнь! Я ненавижу тебя. Я презираю тебя. Я больше не хочу видеть тебя!
Она попыталась придумать что-то еще, но не смогла, поэтому быстро вышла в коридор и устремилась вниз по лестнице, пока он ошеломленно замер на месте. Потом он устремился следом.
– Эйлин! – крикнул он. – Вернись, Эйлин! Не уходи!
Но это лишь подстегнуло ее; она распахнула дверь, захлопнула ее и выбежала в темноту с мокрыми глазами и рвущимся на части сердцем. Значит, таков был конец ее прекрасной девичьей мечты. Ее собственное прошлое швырнули ей в лицо ради других женщин! Ей дали понять, что она ничем не лучше их! Она задыхалась и всхлипывала на ходу, уверенная, что никогда не вернется и больше никогда не увидит его. Но ей не пришлось этого сделать, потому что Каупервуд выбежал на улицу и погнался за ней, на этот раз уверенный, что, несмотря на всю свою неправоту, он не может допустить, чтобы все закончилось подобным образом. Она все же любила его, думал он. Теперь она возложила на алтарь своей любви все дары его страсти и привязанности к ней. То, что случилось, было несправедливо. Он должен был убедить ее, чтобы она осталась. Наконец, он поравнялся с ней и подошел ближе под темной сенью ноябрьских деревьев.
– Эйлин, – сказал он, обняв ее за талию и привлекая к себе. – Дорогая моя, дражайшая Эйлин, это просто безумие. Ты сейчас не в своем уме. Не уходи. Не покидай меня! Я люблю тебя, разве ты не понимаешь? Разве ты не видишь? Не убегай от меня, и пожалуйста, не плачь. Я очень люблю тебя, и ты это знаешь. Я всегда буду любить тебя. Вернись же, поцелуй меня. Я стану лучше, клянусь. Дай мне еще один шанс, и ты сама убедишься в этом. Пошли отсюда, ладно? Вот моя девочка, моя Эйлин. Пошли со мной, пожалуйста!
Она упорно двигалась дальше, но он удерживал ее, поглаживая ее руки, шею и лицо.
– Эйлин! – взмолился он.
Она потянула с такой силой, что он был вынужден шагнуть вперед и заключить ее в объятия. Всхлипывая, она стояла перед ним, все еще страдающая, но по-своему счастливая.
– Я не хочу возвращаться, – возразила она. – Ты больше не любишь меня, так что позволь мне уйти.
Однако он продолжал удерживать ее, пока она не прижалась головой к его плечу, как раньше.
– Не заставляй меня возвращаться домой сегодня вечером, – наконец сказала она. – Я не хочу. Я не могу. Отпусти меня. Может быть, потом я вернусь.
– Тогда я отправлюсь с тобой, – ласково предложил он. – Это неправильно. Я должен сделать многое, чтобы замять этот скандал, но все равно я буду с тобой.
И они вместе направились к остановке конного трамвая.
Глава 20Человек и сверхчеловек
Печальный итог большинства любовных союзов, кроме самых прочных, – этих багряных цветов страсти, распускающихся лишь ради трагического увядания, – состоит в том, что они не выдерживают житейских бурь, неизбежно настигающих их. Рита Сольберг, несомненно, испытывавшая глубокое чувство к Каупервуду, тем не менее вовсе не была очарована им, и этот удар по ее гордости и самолюбию послужил сильным успокоительным средством. Сокрушительное разоблачение, свидетельствовавшее не только о ее неосторожности, но и о неумении учесть возможность подобной катастрофы, оказалось превыше ее сил. Она была глубоко уязвлена и взбешена тем, как беспечно и неосмотрительно сама попалась в ловушку миссис Каупервуд, которая надругалась над ее красотой и превратила ее в посмешище. Эта женщина была чудовищем, настоящим демоном в юбке! Собственная физическая слабость в данных обстоятельствах не расстраивала миссис Сольберг; скорее это служило доказательством ее более возвышенного характера. Тем не менее она была жестоко избита, ее красота растоптана, и этого было достаточно. В тот вечер в санатории Лейк-Шор, куда ее отвезли на лечение, ее занимала только одна мысль: убраться подальше, пока все это не закончится, и постараться успокоить свои расстроенные чувства. Она больше не желала видеть Сольберга, как, впрочем, и Каупервуда. Подозрительный Гарольд, стремившийся докопаться до истины, уже начал донимать ее вопросами о странном нападении Эйлин и о его причине. Но когда прозвучало имя Каупервуда, Сольберг несколько поумерил свой тон, ибо независимо от своих подозрений он был не готов к ссоре с этим необыкновенным человеком.
– Я крайне сожалею об этом несчастном происшествии, – сказал Каупервуд, когда посетил их с кратким визитом. – Честно говоря, я не подозревал, что моя жена способна на такие странные выходки. Миссис Сольберг, я искренне надеюсь, что вы не сильно пострадали. Если я что-то могу сделать, что угодно для каждого из вас, – тут он дружелюбно посмотрел на Сольберга, – то с радостью сделаю это. Как вы отнесетесь к тому, чтобы на короткое время отвезти миссис Сольберг в санаторий, где она сможет отдохнуть? Я готов оплатить все издержки, связанные с ее выздоровлением.
Сольберг, погруженный в свои мрачные думы, ничего не ответил и только хмуро отвернулся. Рита, несколько ободренная присутствием Каупервуда, но ни в коей мере не успокоенная его словами, сомневалась и колебалась. Она боялась, что между двумя мужчинами произойдет ужасная сцена. Поэтому она заявила, что ей уже лучше и что все будет в порядке, она не хочет никуда уезжать, но ей хочется побыть одной.
– Все это очень странно, – угрюмо произнес Сольберг через некоторое время. – Я этого не понимаю! Почему она так поступила? Почему она говорила такие вещи? До сих пор мы были вашими лучшими друзьями. Теперь она внезапно нападает на мою жену и говорит все эти ужасные вещи.
– Но, мой дорогой мистер Сольберг, как я уже сказал, моя жена была не в своем уме. В прошлом она уже была подвержена таким припадкам, хотя они никогда не оказывались такими буйными, как сейчас. Она уже вернулась в нормальное состояние, но ничего не помнит. Но, наверное, если мы собираемся поговорить о делах, то лучше выйти. Вашей жене нужен хороший отдых.
Когда они оказались за пределами комнаты, Каупервуд с блестящим самообладанием продолжил свою речь:
– Итак, мой дорогой Сольберг, что я могу сказать? Чего вы хотите от меня? Моя жена выдвинула массу безосновательных обвинений, не говоря о том, что она самым тяжким и позорным образом оскорбила вашу жену. Я уже говорил, что невыразимо сожалею об этом. Уверяю вас, миссис Каупервуд страдает от приступов навязчивых фантазий. Насколько я могу понять, здесь абсолютно ничего нельзя поделать, только забыть об этой неприятности. Вы согласны?