Юность Стефани и кажущаяся ее наивность, отсутствие явного светского лоска, показались Эйлин безопасными, и она стала вполне дружелюбно относиться к девушке. Будучи гораздо более тонкой и проницательной, чем Эйлин, Стефани составила свое мнение о ней, о ее интеллектуальных способностях и о том, как добиться ее расположения. Она подружилась с Эйлин, изготовила экслибрис для нее и набросала ее портрет. Она призналась Эйлин, что хотела бы поступить на сцену, если позволят родители. В свою очередь, Эйлин пригласила ее осмотреть художественную коллекцию Каупервуда, когда они вернутся в Чикаго. Она не догадывалась, какую роль предстояло сыграть Стефани в жизни ее мужа.
Каупервуды, сошедшие на берег в Гетеборге, больше не видели Плэтоу до конца октября. Эйлин, чувствуя себя одинокой, нанесла визит Стефани, вскоре после этого Стефани приехала на Южную сторону в гости к Каупервудам. Ей понравилось бродить по дому и предаваться задумчивым мечтаниям в каком-нибудь уголке богатого интерьера за компанию с книгой. Ей понравились картины Каупервуда, его коллекция нефрита, миниатюрных книг и сияющего старинного хрусталя. Из разговоров с Эйлин она поняла, что супруга Каупервуда не испытывает подлинного интереса к этим вещам, что выражение восхищения – чистое притворство, за которым скрывается только тщеславная гордость стоимостью этой собственности. Для самой Стефани некоторые богато иллюстрированные книги и хрустальные вазы были предметом почти чувственного наслаждения, понятного только артистическим натурам. Они открывали для нее дверь в мир таинственных фантазий и пышных обрядов. Ее душа откликалась на эти образы, жила с ними них и испытывала необычный восторг, как от стройного звучания оркестровой музыки.
При этом она часто думала о Каупервуде. Действительно ли ему нравятся эти вещи или он покупает их только ради, чтобы приобрести? Она много слышала о псевдоценителях искусства, выставляющих напоказ то, в чем они сами ничего не смыслили. Она вспоминала Каупервуда, прогуливающегося по палубе «Центуриона». Она помнила его большие, проницательные, глубокие глаза, в которых сквозил ум. Он казался ей более сильным и значительным человеком, чем ее отец, хотя она не могла объяснить почему. Он всегда хорошо выглядел, собран и казался целеустремленным. Во всем, что он говорил или делал, ощущалась дружелюбность, хотя в ее присутствии он мало что говорил или делал. Иногда его взгляд казался ей насмешливым, и она подозревала, что в глубине души он постоянно посмеивается над чем-то, что ей не понять.
Спустя полгода после возвращения Стефани в Чикаго, она редко видела Каупервуда, который занимался своим проектом городского транспортного строительства. По воле случая она попала в сети другого интереса, который на какое-то время отдалил ее от Каупервуда и Эйлин. На Западной стороне в кругу друзей и подруг ее матери был учрежден любительский театральный кружок, имевший недостижимую цель поднять драматическое искусство на новый уровень. Эта старая как мир проблема неизменно привлекает интерес неопытных театралов. Все началось в доме Тимберлейка, одного из нуворишей Западной стороны. В их просторном особняке на Эшленд-авеню имелась сцена, и Джорджия Тимберлейк, романтическая девушка двадцати лет с рыжеватыми волосами, воображала себя актрисой. Миссис Тимберлейк, толстая, добродушная мамаша, потакавшая желаниям дочери, потворствовала ей. После нескольких неуклюжих постановок «Комоса» и «Пирама и Фисбы» Мильтона, а также импровизированного выступления Арлекина и Коломбины, сценарий для которого написал один из членов общества, эта труппа переместилась в студийную обстановку Нью-Артс-Билдинг. Портретист по имени Лэйн Кросс, который в гораздо меньшей степени был художником, нежели театральным режиссером, хотя не блистал ни в том, ни в другом, и зарабатывал на жизнь, объявив себя живописцем и надувая простаков, получил лестное для себя предложение стать режиссером.
Мало-помалу «Актеры Гаррика», как они теперь стали называться, добились немалого мастерства и умения в постановке классических и псевдоклассических произведений. Они поставили «Ромео и Джульетту» почти без декораций, «Ученых женщин» Мольера, «Соперников» Шеридана и «Электру» Софокла. Обнаружились таланты, и в конце концов в труппе появились две актрисы, которые в дальнейшем получили известность на театральной сцене США. Одной из них была Стефани Плэтоу. Среди активных членов любительского общества насчитывалось около десяти девушек и женщин и примерно столько же мужчин разного рода и племени, которых мы не будем подробно обсуждать здесь. Имелся также театральный критик Гарднер Ноулз, весьма привлекательный и щеголеватый молодой человек, имевший тесный контакт с «Чикаго Пресс». Шикарный в своих хорошо сидящих брюках, с яркой тросточкой в руке, он появлялся в студийных комнатах во время традиционных чаепитий по вторникам, четвергам и субботам, и обсуждал достоинства постановок. Таким образом, новости об «Актерах Гаррика» постепенно просочились на страницы газет. Лэйн Кросс, самозваный живописец, возглавлявший труппу, по природе своей был распутником и хитрым соблазнителем, маскировавшим свою безнравственность своим вкрадчивыми благопристойными манерами. Он интересовался девушками, в том числе Джорджией Тимберлейк, Ирмой Оттли, напористой румяной девицей, исполнявшей комические роли, а также Стефани Плэтоу. Они и еще одна девушка по имени Этель Такерман, очень эмоциональная и романтичная, умеющая замечательно танцевать и петь, дружили между собой. Завязались интимные отношения, но в такой обстановке никто не думал о заключении брака, и они приводили к лишь к половой распущенности. Этель Такерман стала любовницей Лэйна Кросса, Ирму Оттли отдалась молодому светскому хлыщу Блиссуму Бриджему, а Гарднер Ноулз, пылкий поклонник Стефани, овладел ею как-то вечером в ее собственном доме, когда пришел якобы для того, чтобы взять у нее интервью, а потом напал на нее. Он нравился ей, но она не была влюблена в него. Но, будучи щедрой, страстной, эмоциональной, неопытной, молчаливой и любопытной, не имея представления о границах дозволенности, она позволила свершить весьма жесткий акт насилия над собой. Она не была трусихой; просто ее воля была слишком слабой и неопределенной. Ее родители так ничего и не узнали. Когда это произошло, другой мир – мир плотских наслаждений – распахнулся перед ней.
Были ли эти люди порочными по своей природе? Пусть философы ответят на этот вопрос. Но одно не вызывает сомнений: они не вступали в семейные отношения и не растили детей. Напротив, они радостно перепархивали с места на место, словно мотыльки, в течение примерно двух лет, а потом это кружение прекратилось. Этель Такерман разошлась с Лэйном Кроссом, так как обнаружила, что он изменяет ей с Ирмой Оттли. Ирма и Блисс Бридж отдалились друг от друга, и последний перенес свои страстные притязания на Джорджию Тимберлейк. Стефани Плэтоу, которая была более самостоятельной личностью, в своих поступках была и более непоследовательна. Ее роман с Гарднером Ноулзом начался, когда ей было около двадцати лет. Через некоторое время Лэйн Кросс, со своим довольно искренним стремлением к артистизму и театральности и более зрелым возрастом – ему было сорок лет, а молодому Ноулзу лишь двадцать четыре года, – показался Стефани более привлекательным, и он ответил взаимностью. Последовал необязательный, но страстный союз, который казался важным, но на самом деле не был таким. Стефани начинала смутно понимать, что на самом деле где-то есть настоящий мужчина, гораздо более замечательный, чем ее любовники. Но это было лишь мечтой. Иногда она думала о Каупервуде, но он казался ей слишком поглощен серьезнейшими делами, невероятно далекими от романтического мира любительского театра, в котором она обитала.
Глава 25Восточные веяния
Каупервуд составил свое первое настоящее впечатление о Стефани на спектакле «Актеров Гаррика», куда он однажды отправился вместе с Эйлин на премьеру «Электры». Она особенно понравилась ему в роли Электры, и он счел ее игру замечательной. Однажды вечером, вскоре после этого события, он увидел ее в собственном доме, рассматривавшей коллекцию нефрита, особенно браслеты и сережки. Ему понравились пританцовывающие ритмичные движения ее тела. Внезапно к нему пришло осознание, что это замечательная девушка, которой, возможно, суждено большое будущее. В это же время Стефани думала о нем.
– Вы находите эти вещицы интересными? – поинтересовался он, остановившись рядом с ней.
– Думаю, они восхитительны. Вот эти, темно-зеленые, и этот белый, с ярким сливочным оттенком! Могу представить, как прекрасно они бы смотрелись в китайской обстановке. Мне всегда хотелось, чтобы мы могли поставить китайскую или японскую пьесу.
– Да, эти серьги очень хорошо смотрятся с вашими черными волосами, – сказал Каупервуд.
Раньше он никогда не снисходил до замечаний насчет ее внешности. Стефани обратила на него взгляд своих почти черных глаз, бархатных с темным сиянием изнутри, и он заметил, как они прекрасны и как хороши ее руки, смуглые, как у малайца.
Он больше ничего не сказал, но на следующий день Стефани доставили на дом неподписанную шкатулку с нефритовыми сережками, браслетом и брошью, украшенными резными китайскими иероглифами. Стефани была вне себя от восторга. Она взяла их в руки и поцеловала, потом надела сережки и браслет, приколола брошку. Несмотря на опыт своих отношений с друзьями и родственниками, с коллегами по сцене и двумя любовниками, она все еще была неискушенной в повседневных делах. Ее сердце, по сути, оставалось невинным и романтичным. Она еще никогда не получала ценных подарков, даже от ее родителей. Ее деньги на карманные расходы до сих пор составляли жалкие шесть долларов в неделю, не считая одежды. Рассматривая в уединении своей комнаты эти чудесные вещи, она удивлялась неожиданно заинтересованному отношению Каупервуда. Разве мог такой серьезный деловой человек вдруг заинтересоваться ею? Она слышала, как отец говорил, что Каупервуд становится очень богатым и влиятельным человеком. Или она все-таки была большой актрисой, как говорили некоторые люди, и в конце концов привлекла к себе внимание сильных мира сего вроде Каупервуда? Она слышала о Рашели, о Нелли Гвинн, о божественной Саре Бернар и ее любовниках. Она взяла драгоценные подарки и заперла их в черной металлической шкатулке, где хранились ее секреты и другие безделушки.