– Ты дашь мне слово, что у тебя не будет ничего серьезного с этими мужчинами, пока мы вместе? – Он почти умолял, что было крайне странно для него. – Я не хочу делить тебя ни с кем. Я этого не потерплю. Мне все равно, что ты совершила в прошлом, но я не хочу, чтобы ты была неверной в будущем.
– Разумеется, я не буду. Но если ты не веришь мне… О Боже!
Она тяжело вздохнула, и лицо Каупервуда омрачилось от хорошо скрываемой, но невольной ревности и подозрения.
– Вот что я тебе скажу, Стефани. Сейчас я верю тебе. Я собираюсь поверить тебе на слово. Но если ты изменишь мне и я узнаю об этом, то немедленно расстанусь с тобой. Я не собираюсь делить тебя ни с кем. Чего я не могу понять, так это почему ты готова на эти интрижки, если в самом деле любишь меня? Неужели тобою движет только страсть к представлениям?
– Ты снова хочешь поссориться со мной? – простодушно спросила она. – Ты не веришь, когда я говорю, что люблю тебя?
Актерские таланты пришли ей на выручку, и она бурно разрыдалась.
Каупервуд заключил ее в объятия.
– Ну, не надо, – приговаривал он. – Правда, я верю тебе. Думаю, я тебе не безразличен. Просто я не хочу, чтобы ты порхала как мотылек над горячей лампой, Стефани.
Эта размолвка закончилась временным перемирием.
Глава 28Разоблачение Стефани
В то же время мысль как-то упорядочить отношения с мужчинами, чтобы избежать разлада с Каупервудом, даже не приходила в голову Стефани. Никому не стоило ссориться с ней. Она представляла собой нестабильное химическое соединение, артистичное до мозга костей, непонятое и оставленное без должного внимания членами ее семьи. Ее интерес к Каупервуду, к его силе и способностям, был неподдельным. Но таким же был ее интерес к Форбсу Гарни и к поэтической ауре, окружавшей его. Она с любопытством глядела на него при каждой встрече, и, окончательно убедившись в его застенчивости, решила соблазнить его. Она ощущала его одиночество, его бедность и подавленность, и природное женское сочувствие подталкивало ее быть нежной с ним.
Она без труда достигла цели. Однажды вечером, когда все они вышли на прогулку по озеру на одномачтовой яхте Блисса Бриджа, Стефани и Форбс Гарни сидели на носовом отсеке и смотрели на серебристую луну, светившую над головой. Остальные находились на корме, откуда доносилось пение и взрывы смеха. Всем было совершенно ясно, что Стефани увлеклась Форбсом Гарни, и поскольку он был очаровательным юношей, а она своевольной девицей, никто не мешал им, если не считать беззлобных шуток в их адрес. Гарни, новичок в искусстве любви и ухаживания, просто не знал, с чего начать и что думать о свалившейся на него удаче. Он рассказал Стефани о своем детстве посреди пшеничных полей Миннесоты, куда его семья переехала из Огайо, когда ему было три года, и о том, с какую тяжелую работу ему приходилось делать. Он рассказывал, как не раз на него снисходило вдохновение во время полевых работ, и тогда он укрывался под деревом, чтобы записать стихи без всякой правки, как он наблюдал за птицами или помечтал о поступить в колледж в Чикаго. Она мечтательно смотрела на него, и ее смуглая кожа отливала бронзой в лунном свете, ее черные волосы странно отсвечивали в голубоватом лунном сиянии. Форбс Гарни, чувствительный к красоте во всех ее проявлениях, наконец осмелился прикоснуться к ее руке, знавшей прикосновения Ноулза, Кросса и Каупервуда, и она затрепетала от вожделения. Это мальчик был таким ласковым! Светлые кудрявые волосы придавали ему невинность юного греческого божества. Она не двигалась и ждала, когда он позволит себе нечто большее.
– Хотелось бы мне рассказать вам о моих чувствах, – хрипло произнес он.
Она накрыла ладонью его руку.
– Ах, мой дорогой!
Тогда он понял, что может все, и едва не задохнулся от восторга. Он погладил ее руку, потом обнял за талию, потом осмелился поцеловать смуглую щеку, уже подставленную для поцелуя. Она картинно склонила голову ему на плечо, и он принялся бормотать всякую чепуху: какая она дивная и талантливая, какая замечательная! С ее точки зрения, это могло закончиться единственным возможным образом. Она заманила его к себе домой и отвела в верхнюю гостиную, где они рассматривали ее книги, а потом она пела ему. Когда она оказалась в его объятиях, все остальное произошло так, как можно было предположить. Он узнал, что она не девственница.
Между тем Каупервуд занимался устройством силовых станций, огромных буровых машин, проблемой шкалы заработной платы для двух тысяч рабочих, которые уже грозили устроить забастовку, укреплением и оснащением туннеля на Ласаль-стрит и транспортной петлей на Манро-стрит, Дирборн-стрит и Рэндольф-стрит, хотя его мысли постоянно возвращались к тому, чем занимается в это время Стефани Плэтоу. Ему удавалось лишь время от времени встречаться с ней. От него не ускользнуло, что, после того как он узнал о ее друзьях и местах, где она часто бывала, Стефани почти перестала упоминать имена Гарднера Ноулза, Лэйна Кросса и Форбса Гарни, зато чаще рассказывала о Джорджии Тимберлейк и Этель Такерман. Откуда эта внезапная скрытность? Однажды она сказала о Форбсе Гарни, что «милому бедняжке приходится очень тяжело, он одевается совсем не так хорошо, как следовало бы». Сама Стефани, благодаря подаркам Каупервуда, в те дни выглядела блистательно. У нее было достаточно денег, чтобы пополнять гардероб в соответствии со своими вкусами.
– Почему бы не прислать его ко мне? – спросил Каупервуд. – Я мог бы подыскать ему какую-нибудь работу. Он с радостью назначил бы этого юнца на такую должность, где было бы удобно присматривать за его передвижениями. Однако мистер Гарни так и не обратился к нему, а Стефани перестала сетовать на его бедность. После того как в июне Каупервуд подарил ей двести долларов, он случайно встретил ее в компании Гарни на Вашингтон-стрит. Мистер Гарни, бледный и приятный на вид, был прекрасно одет и носил заколку для галстука, некогда принадлежавшую Стефани. Она ничуть не смутилась. Вскоре Стефани проговорилась, что Лэйн Кросс, уехавший на лето в Нью-Хэмпшир, оставил ей студию. Каупервуд решил установить наблюдение за этой студией.
В то время на Каупервуда работал молодой газетчик, честолюбивый щеголь двадцати шести лет по имени Фрэнсис Кеннеди. Он написал довольно серьезную статью для воскресного выпуска «Инкуайер», где описал планы Каупервуда и отметил, какой это выдающийся человек. Каупервуду понравилось. Спустя некоторое время Кеннеди посетил его контору и сообщил, что собирается завязать с журналистикой, и поинтересовался, не найдется ли для него какое-нибудь занятие в городском транспорте. Каупервуд сразу понял, что молодой человек будет ему полезен.
– Могу предложить вам должность секретаря с испытательным сроком, – радушно сказал он. – Есть несколько особых вещей, которые нужно сделать. Если вы успешно справитесь с ними, то, возможно, я найду для вас что-нибудь поинтереснее.
Кеннеди проработал у него не более недели, когда Каупервуд обратился к нему:
– Фрэнсис, приходилось ли вам слышать о молодом человеке по имени Форбс Гарни, когда вы работали журналистом?
– Нет, сэр, – моментально ответил Фрэнсис.
– А вы знаете, что такое «Актеры Гаррика»?
– Да, сэр.
– Как полагаете, Фрэнсис, вы могли бы провести для меня небольшое детективное расследование и сделать это тихо и аккуратно?
– Думаю, да, – сказал Фрэнсис, который в то утро был самим совершенством – в коричневом костюме с темно-красным галстуком и сердоликовыми запонками, туфли начищены до блеска, молодое лицо преисполнено энтузиазмом.
– Я скажу, что от вас потребуется. Там есть молоденькая актриса – вернее, любительница, – по имени Стефани Плэтоу, которая часто посещает студию художника Лэйна Кросса в «Нью Артс Билдинг». Ее можно найти там даже в его отсутствие, хотя я точно не знаю. Хочу, чтобы вы выяснили, какие отношения между мистером Гарни и этой девушкой. У меня есть некий деловой интерес.
Молодой Кеннеди был само внимание.
– Вы не могли бы сказать, где я могу что-нибудь узнать об этом мистере Гарни? – поинтересовался он.
– Думаю, он дружит с художественным критиком по имени Гарднер Ноулз. Вы можете узнать у него. Полагаю, не стоит и говорить, что вы не должны упоминать мое имя.
– О, я прекрасно понимаю, мистер Каупервуд, – заверил молодой Кеннеди и удалился в некотором раздумье. Как лучше провернуть это дело? Обладая навыками опытного журналиста, он сначала обратился к другим газетчикам, от которых мало-помалу узнал об актерах и конкретно женщинах, посещающих студию. Он притворился автором одноактной пьесы, которую надеялся издать и увидеть на сцене.
Затем он посетил студию Лэйна Кросса, где представился репортером, желающим взять интервью. Лифтер сообщил ему, что мистер Лэйн уехал из города, его студия закрыта.
Мистер Кеннеди поразмыслил над этим фактом.
– Кто-нибудь еще пользуется этой студией в летнее время? – поинтересовался он.
– Да. Сюда приходит молодая женщина.
– Вы случайно не знаете, кто она такая?
– Ее фамилия Плэтоу.
– Послушайте-ка, – вдруг произнес Кеннеди, окинув потрепанного лифтера дружелюбным и понимающим взглядом. – Хотите без всяких затруднений заработать немного денег, скажем, пять или десять долларов?
Лифтер, чье жалованье составляло ровно восемь долларов в неделю, навострил уши.
– Я хочу знать, кто приходит сюда с этой мисс Плэтоу, когда они приходят, в общем, все такое. Если я выясню все, что мне нужно, дам вам пятнадцать долларов, а пять долларов вы получите прямо сейчас.
Лифтер, в кармане у которого в тот момент находилось шестьдесят пять центов, посмотрел на Кеннеди с некоторой неуверенностью и большим желанием.
– Но я ухожу отсюда после шести вечера, – сказал он. – С шести вечера до полуночи лифтом управляет вахтер.
– Рядом со судией есть какая-нибудь свободная комната? – задумчиво спросил Кеннеди.
Лифтер немного подумал.
– Да, сэр. Одна комната на другой стороне коридора, прямо напротив студии.