Нужно признать, что почтенный Чэффи не имел особых изъянов, не считая самодовольства и чрезмерной кропотливости в плане своих перспектив и возможностей. Однако у него имелась одна слабость, которая, с учетом строгих и близких к пуританству представлений его молодой жены, а также религиозных наклонностей его отца и тестя, была очень тревожной для него. Он питал склонность к женской красоте в целом, но особенно к пухлым блондинкам с золотистыми волосами. Время от времени, несмотря на идеальную жену и двух очаровательных детей, он бросал задумчивые и мечтательные взгляды на соблазнительные формы, которые попадаются на пути любого мужчины и манят скорее невысказанными обещаниями, нежели открытыми предложениями.
Однако лишь через несколько лет после женитьбы мистера Сласса, когда его считали человеком, утвердившимся на стезе добродетели, он попробовал примерить на себя роль беспутного повесы. Несколько экспериментов с заурядными и вольными уличными девицами, осторожный любовный роман с девушкой из его конторы, имевшей опыт в подобных делах и поощрявшей его поведение, и начало было положено. Поначалу он изображал глупую претензию на подлинную любовь, но разумные молодые женщины воспринимали это с изрядной иронией. Развлечения, подарки или продвижение по службе, которое он мог обеспечить, считались достаточной наградой. Впрочем, одной девушке, которую он действительно соблазнил, пришлось выплатить компенсацию в пять тысяч долларов, и это, после всех пережитых ужасов и тревог (на заднем плане угрожающе маячила жена, ее семья и его собственные родители), навсегда излечило его от тяги к стенографисткам и вообще к наемным сотрудницам. Он уже давно ограничивался знакомствами, которые мог завести через посредников, с которыми вел свои дела и которые иногда приглашали его на развеселые вечеринки.
Со временем он стал осмотрительнее, но, увы, его пыл ничуть не поубавился. Благодаря знакомству с торговцами и некоторыми видными политиками, с которыми ему приходилось встречаться, а также в силу того, что его избирательный округ сыграл ключевую роль на выборах, он от случая к случаю стал выступать с публичными речами. Это привело его к смутному пониманию, что жизнь подобна языческой оргии, а религия и общественные условности – облачения, которые человек надевает или снимает в зависимости от настроения, предпочтений или прихоти. Дело не в том, что Чэффи Тейер Сласс понимал истинный смысл происходящего; его ум был слишком мал для этого. Конечно, мужчины ведут двойную жизнь, но, что ни говори, с учетом его собственного неблаговидного поведения, это очень плохо. По воскресеньям, когда он ходил в церковь вместе с женой, он чувствовал необходимость веры и ее очистительное воздействие. В собственном бизнесе он часто сталкивался с разными мелкими изъянами вроде незаконной прибыли, ошибочных толкований и тому подобных вещей, но, что ни говори, Бог был всемогущ, нравственность была абсолютом, а церковь имела важное значение. Нужно быть лучше своего ближнего, или, по крайней мере, делать вид, что ты лучше.
Что можно поделать с таким напыщенным и занудливым моралистом? Несмотря на свое распутство и сопутствующие терзания из страха быть разоблаченным, он преуспевал в бизнесе и в известной мере упрочил свое общественное положение. По мере того как он чувствовал себя все более свободным, он становился более терпимым, добродушным и в целом более сносным человеком. Он был хорошим республиканцем, последователем Норри Симмса и молодого Трумэна Лесли Макдональда. Его тесть был богатым и умеренно влиятельным человеком. Занимаясь предвыборной агитацией и партийной работой, он показал себя с лучшей стороны. Благодаря всем этим качествам: ораторским способностям, сговорчивости и несомненной респектабельности, – его выдвинули кандидатом на пост мэра в республиканском партийном списке, он и одержал победу вместе с остальными.
По некоторым замечаниям в ходе недавней избирательной кампании Каупервуд был хорошо знаком с неодобрительной позицией мэра Сласса. Он уже обсудил это в разговоре с достопочтенным Джоэлем Эйвери (бывшим сенатором штата), который в то время состоял у него на службе. В последнее время Эйвери занимался всевозможной корпоративной работой и знал все входы и выходы судебной системы – адвокатов, судей, политиков – не хуже, чем свой новый статус. Он был коротышкой, с широким лбом, рыжеватый, карими кошачьими глазами и выпяченной нижней губой, которая обжимала верхнюю, когда он задумывался. Устремив взор в пространство, он пошлепывал нижней губой по верхней и изрекал одни и те же выводы тяжеловесными фразами. Именно мистер Эйвери в эти трудные дни сделал полезное предложение.
– Думаю, кое-что можно сделать, – обратился он к Каупервуду во время конфиденциальной беседы. – В первую очередь стоит заглянуть в… скажем так, в сердечные дела почтенного Чэффи Тейера Сласса. – Кошачьи глаза мистера Эйвери хитро блеснули. – Если я не сильно заблуждаюсь, судя лишь по его внешности, он принадлежит к тому роду мужчин, которые имеют или легко могут быть вовлечены в компрометирующую связь с женщиной, загладить которую можно, только пойдя на значительные жертвы. Все мы уязвимы, – тут нижняя губа мистера Эйвери закрыла верхнюю и опустилась обратно, – и никому из нас не подобает быть излишне высоконравственным и лицемерным. Мистер Сласс – благонамеренный человек, но немного сентиментальный, насколько я понимаю.
Когда мистер Эйвери сделал паузу, Каупервуд продолжал смотреть на него, не меньше позабавленный его внешностью, чем его предложением.
– Неплохая идея, – наконец сказал он. – Хотя я предпочитаю не путать сердечные дела с политикой.
– О, да, – задушевно произнес мистер Эйвери. – Но, возможно, в этом что-то есть. Я не знаю, но кто может знать заранее?
Итогом этого разговора стала задача составить отчет о привычках, вкусах и наклонностях мистера Сласса, возложенная на мистера Бартона Стимсона, теперь уже довольно степенного юриста, который, в свою очередь, препоручил ее своему помощнику. В некотором отношении это была поразительная ситуация, но те, кто понаторел в хитросплетении политики, финансов и корпоративного контроля, какими они были в те счастливые времена, не станет удивляться изощренности, глубинам страдания и трясинам бедствий, которые они собой представляли.
Со своей стороны, мистер Патрик Гилган не замедлил откликнуться на послание Каупервуда. Независимо от своих политических связей и предпочтений, он не осмеливался пренебрегать мнением такого могущественного человека.
– Чем я могу быть полезен вам сегодня, мистер Каупервуд? – поинтересовался он, свежий и благоухающий, одетый с иголочки после победы.
– Послушайте, мистер Гилган, – просто сказал Каупервуд, окинув председателя республиканской окружной комиссии пристальным взглядом и вращая большими пальцами переплетенных рук, сложенных домиком на крышке стола. – Позволите ли вы городскому совету протащить постановление о привилегиях «Дженерал Электрик» и о строительстве надземной дороги на Южной стороне, не поставив меня в известность?
Каупервуд знал, что мистер Гилган был лишь одним из членов нового квартета, намеренного управлять городом, но изобразил уверенность, что последнее слово остается за ним и что он обладает всей полнотой власти и авторитета, как, например, Маккенти.
– Мой дорогой друг, вы мне льстите, – кокетливо заметил Гилган. – Городской совет не болтается в моем жилетном кармане. Это правда, я был председателем окружной комиссии и помог избрать некоторых из этих людей, но я не командую ими. Почему они не должны принять постановление о «Дженерал Электрик»? Насколько мне известно, это достойный проект, и все газеты его одобряли. Что касается постановления о строительстве надземной дороги, я не имею к этому никакого отношения и почти ничего не знаю о нем. Об этом заботится мистер Шрайхарт и мистер Макдональд-младший.
В сущности, мистер Гилган говорил чистую правду. Подручный молодого Макдональда, который обучался игре в политику, – олдермен по фамилии Клемм, – был назначен кем-то вроде военачальника. Именно Макдональд, а не Гилган, Тирнан, Керриган или Эдстром должен был приструнить непокорных членов городского совета, напоминая об их долге. Квартет еще не отладил свой механизм, но его члены изо всех сил старались достичь этого.
– Правда, я помогал избрать каждого из них, но это не означает, что я могу руководить ими, – заключил Гилган. – Во всяком случае, не сейчас.
При этих словах Каупервуд улыбнулся.
– И тем не менее, мистер Гилган, – ровным тоном продолжал он. – Вы негласно возглавляете кампанию против меня, поэтому я вынужден обратиться к вам. Политика республиканской партии почти вся сосредоточена в ваших руках, и вы можете поступать по своему усмотрению. Если пожелаете, можете убедить членов совета повнимательнее отнестись к принятию постановлений. Я уверен. Не знаю, известно ли вам, мистер Гилган, хотя полагаю, что да, вся эта борьба направлена на выдворение меня из Чикаго. Вы человек здравомыслящий, с большим деловым опытом, поэтому я хочу вас спросить, справедливо ли это. Я приехал сюда около двадцати лет назад и занялся газовым бизнесом. Это было открытое поле для предпринимательства, которое я стал разрабатывать, – пригородные районы на Северной, Южной и Западной стороне. Но как только я приступил к делу, старые газовые компании начали вставлять мне палки в колеса, хотя тогда я и не помышлял вторгаться на их территорию.
– Я хорошо это помню, – отозвался Гилган. – Я был одним из тех людей, которые помогали вам получить концессию в Гайд-Парке. Вы никогда бы не смогли добыть ее без моего содействия. Этот Маккиббен, – с улыбкой добавил Гилган, – очень приятный малый. Такие всегда кажутся хитрой лисонькой… Полагаю, сейчас он с вами?
– Да, он где-то поблизости, – с важным видом ответил Каупервуд, – Но вернемся к прежнему вопросу. Большинство людей, которые стоят за постановлением о «Дженерал Электрик» и концессией на строительство надземной дороги занимались газовым бизнесом. Это Блэкмен, Жюль, Бейкер, Шрайхарт и другие; они злы на меня, потому что я пришел на их поляну, и еще больше обозлены, потому что в конце концов им пришлось выкупить мои предприятия. Теперь они злятся потому, что я реорганизовал устаревшие трамвайные компании и поставил их на ноги. Меррилл злится, потому что я не подвел трамвайную петлю возле его магазина, а остальные – потому что я вообще сконструировал и проложил эту петлю. Они все злы на меня за то, что мне удалось обустроить свой бизнес и сделать вещи, которые они сами уже давно должны были сделать. Короче говоря, я пришел сюда и обосновался здесь – вот и вся история. Мне пришлось заручиться поддержкой членов городского совета, чтобы я мог вообще что-то делать, а поскольку мне удалось добиться их дружелюбного отношения, мои противники ополчились на меня и перешли к боевым действиям. Я точно знаю, кто стоял за вами в этой схватке, мистер Гилган, – заключил Каупервуд. – Мне с самого начала было известно, откуда поступают деньги. Вы победили и сделали это красиво, поэтому я не держу на вас ни малейшей обиды за победу, но теперь я хочу знать, собираетесь ли вы и дальше помогать им в этом противостоянии. Собираетесь ли предоставить мне шанс на защиту? Через два года состоятся новые выборы. Политика – это не цветущий розарий, которая остается неизменным только потому, что вы однажды посадили эти розы. Люди, которые воспользовались вашей помощью – кучка богатых аристократов. Они не питают особой симпатии к вам или