к таким вроде вас. Сейчас они благоволят вам, но это продлится до тех пор, пока они будут пользоваться вашими услугами, чтобы забить меня до смерти. Но как вы думаете, после этого долго ли они будут считать вас полезным для себя?
– Возможно, не очень долго, – задумчиво ответил Гилган. – Но так устроен мир, и нам приходится принимать то, что есть.
– Совершенно верно, – согласился Каупервуд, не обескураженный таким ответом. – Но Чикаго есть Чикаго, и я здесь остаюсь. Строительство надземных дорог только для того, чтобы сократить мои прибыли и выдать концессии моим конкурентам, – не вытеснит меня из бизнеса и не нанесет мне серьезных потерь. Я собираюсь оставаться здесь, а нынешняя политическая ситуация не останется такой же раз и навсегда. Насколько я понимаю, вы честолюбивый человек. Я понимаю, что вы занимаетесь политикой не ради удовольствия. Скажите мне, чего именно вы хотите и смогу ли я это сделать для вас так же быстро, если не быстрее, чем другие? Что я могу сделать, чтобы вы убедились, что моя сторона ничуть не хуже, а возможно, и лучше? Здесь, в Чикаго, я играю по известным правилам. Я построил превосходные трамвайные линии для города. Я не хочу отвлекаться на козни недругов. Итак, что я могу сделать, чтобы уладить наши отношения?
Каупервуд сделал паузу, и Гилган надолго задумался. Действительно, как сказал Каупервуд, он занимался политикой не ради удовольствия, а сложившиеся обстоятельства были не слишком благоприятны для достижения его первоначальных целей. Тирнан, Керриган и Эдстром пока еще казались доброжелательными, но уже выдвигали нескромные требования. Так называемые реформаторы, кого газетчики убедили, что Каупервуд негодяй и мошенник, настаивали на соблюдении строгой законности, обязательной в деятельности городского совета: чтобы никакие назначения, контракты или сделки не могли рассматриваться без освещения в прессе и публичного обсуждения. Уже после первого совещания с коллегами вслед за победой на выборах Гилган начал понимать, что он оказался между молотом и наковальней, но он нащупывал свой путь и не был склонен спешить.
– Вы делаете довольно откровенное предложение, – тихо сказал он через некоторое время. – Вы предлагаете мне бросить друзей, которые благодаря мне одержали победу. В политических играх так поступать не принято. Ваши слова во многом справедливы, но все-таки человек не может бегать из угла в угол, как затравленный кот. Есть люди, которые могут сохранять верность только кому-то одному. – Тут мистер Гилган замешкался, явно сконфуженный собственной мыслью.
– Ну что же, – сочувственно отозвался Каупервуд, – во всяком случае, подумайте об этом. Политика – непростое дело. Я, к примеру, занимаюсь ей только по необходимости. Если вы найдете какой-то способ помочь мне или получить мою помощь, дайте мне знать, и постарайтесь не думать плохо о моих словах. Я нахожусь в положении человека, прижатого к стене. Я сражаюсь за свою жизнь. Естественно, я собираюсь биться до последнего, но мы с вами не должны враждовать из-за этого. Мы еще можем стать друзьями.
– Я прекрасно понимаю это, – сказал Гилган. – И мне бы хотелось быть вашим добрым другом. Но даже если бы я мог управлять мнением олдерменов, чего я пока не могу достигнуть в одиночку, остается мэр города. Я с ним вообще не знаком, не считая формального обмена приветствиями, и насколько мне известно, он решительно настроен против вас. Скорее всего, при первой удобной возможности он поднимет шум и обратится в газеты. Такой человек может натворить много дел.
– Возможно, я смогу уладить этот вопрос, – отозвался Каупервуд. – Не исключено, что с мистером Слассом удастся найти общий язык, и тогда окажется, что он не так сильно настроен против меня, как думает сейчас. Никогда нельзя угадать заранее.
Глава 39Новая администрация
Молодой сыщик Оливер Маршбэнкс, которому Стимсон поручил уличить мистера Сласса в каком-нибудь неблаговидном поступке, в результате кропотливой работы наконец собрал достаточно сведений, чтобы поставить достопочтенного Чэффи в чрезвычайно неприятное положение, если он будет слишком послушным орудием в руках противников Каупервуда. Главным действующим лицом этого предприятия была некая Клаудия Карлсштадт, авантюристка и шпионка, продажная душа и при необходимости веселая проститутка, которая в то же время была очень приятной и опытной дамой. Не стоит и говорить, что Каупервуд ничего не знал об этих малозначительных подробностях, хотя его добродушное согласие с самого начала запустило механизм данного прегрешения.
Клаудия Карлсштадт, орудие соблазна и погибели достопочтенного Чэффи, была стройной блондинкой, свежей в свои двадцать шесть лет, безжалостной и бездушной, какими бывают лишь алчные и легкомысленные люди. Чтобы понять суть ее характера, нужно своими глазами видеть бездушный мир Саут-Холстид-стрит, где она выросла, – улица с обветшавшими домами, где туда-сюда шатаются шлюхи и алкаши, на одной петле болтаются ставни. В детстве Клаудию посылали с бидоном за разливным пивом, отправляли торговать газетами на углу Холстид-стрит и Харрисон-стрит и покупать кокаин в ближайшей аптеке. На ней всегда были нищенские платья и белье, драное и грязное, сквозь дырявые чулки просвечивали бледные худые ноги, старая растрескавшаяся обувь промокала от воды и снега. Ее товарищами были скверные уличные мальчишки из домов по соседству, у которых она научилась непристойной ругани, узнала порок, хотя, как это часто бывает с детьми, она еще не была совершенно испорченной и развращенной. В одиннадцать лет, когда умерла ее мать, она убежала из сиротского приюта, куда ее отправили, и придумала жалостливую историю, которая помогла ей найти пристанище в ирландской семье с Западной стороны, где две дочери работали продавщицами в большом магазине. С их помощью Клаудия устроилась на работу кассиршей. Ее дальнейшая карьера была такой же странной и изменчивой, как и все, что происходило с ней раньше. Достаточно сказать, что от природы Клаудия обладала изрядным умом. В двадцать лет благодаря связи с сыном обувщика и с богатым ювелиром она смогла отложить немного денег и завела хороший гардероб. Именно тогда недавно избранный конгрессмен приятной наружности пригласил ее в Вашингтон на должность в правительственном бюро. Эта работа требовала знания стенографии и умения писать на машинке, которыми она вскоре овладела. Впоследствии один сенатор с Запада ознакомил ее с весьма прибыльной, но незаконной частью секретной службы. Лестью и хитростью она научилась добывать секреты там, где не помогали обычные взятки. Определение тайных финансовых связей конгрессмена из Иллинойса наконец привело ее обратно в Чикаго, где молодой Симсон с ней и познакомился. От него она узнала о политическом и финансовом сговоре против Каупервуда и увлеклась этим делом на свой необычный манер. Из разговоров друзей своего конгрессмена она уже кое-что знала о Слассе. Симсон указал, что, если ей удастся скомпрометировать мэра, она получит тысячи три долларов, не считая компенсации расходов. Таким образом, Клаудия Карлсштадт аккуратно и умело вошла в безупречную жизнь мистера Сласса.
Решение задачи было несложным делом. Маршбэнкс через достопочтенного Джоэла Эйвери получил письмо от соратника мистера Сласса, ходатайствовавшего о молодой вдове, испытывавшей временные денежные затруднения, – опытной стенографистке, машинистке и так далее, – которая хотела получить место в новой городской администрации. Заручившись рекомендацией, Клаудия явилась в кабинет мэра, во всеоружии – в нарядном платье из плотного черного шелка, с жемчугами на шее и руках, с изысканно уложенными светлыми волосами. Мистер Сласс был очень занят, но назначил ей встречу. В следующий раз ее корсаж украшала бархатная чайная роза. У нее была хорошая фигура, пышная грудь, она умела держать осанку, соблазнительно двигаться. Мистер Сласс сразу же заинтересовался ею, но решил действовать осмотрительно. Теперь он был мэром огромного города, примером и оплотом. Ему показалось, что он уже встречался с миссис Брэндон, как представилась дама, и она напомнила ему об этом. Это произошло два года назад в ресторане «Ришелье». Он сразу же вспомнил подробности этого интересного случая.
– Ах, да! С тех пор, как я понимаю, вы вышли замуж, а вскоре ваш муж скончался. Очень прискорбно.
Мистер Сласс обращался к ней в непринужденной светской манере, по его мнению, подобающей его высокому положению.
Миссис Брэндон скромно кивнула. На ее лице был тщательный макияж, смягчающий черты, на щеке виднелась родинка, сделанная с помощью оранжевой восковой палочки. Она являла собой образ хрупкой женщины, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, однако опытной во всем остальном.
– Кажется, во время нашего знакомства вы были на службе в правительственном учреждении в Вашингтоне.
– Да, у меня была небольшая должность в казначействе, но при новой администрации меня уволили.
Она подняла взгляд и подалась вперед всем телом. Она давала понять, что занималась не только своими прямыми обязанностями. Она обратила внимание, что мистер Сласс пристально ее изучает. Он обратил внимание на ее кожаные туфли на кнопках и мягким верхом, на ее лакированные перчатки из черной кожи с белой шнуровкой и темными гранатовыми пуговицами, на коралловое ожерелье, которое она надела по такому случаю, на чайную бархатную розу. Верная, опытная вдова даже в своей недавней утрате.
– Давайте разберемся, – протянул мистер Сласс. – Где вы живете? Дайте-ка я запишу ваш адрес. Я получил письмо с хорошей рекомендаций от мистера Бэрри. Если позволите, я посмотрю, что можно сделать. Сегодня вторник; приходите в пятницу. Если что-то появится, я позабочусь об этом.
Он проводил ее до двери и отметил, что ее походка была легкой и пружинистой. При расставании она одарила его особенным нежным взглядом, и он сразу же решил, что найдет ей какое-нибудь место. Она была самой привлекательной соискательницей из тех, что обращались к нему.
После этого падение Чэффи Тейера Сласса было не за горами. Миссис Брэндон вернулась по первому вызову; ее наряд на этот раз был отмечен нижней юбкой из красного шелка, кокетливые оборки которой выглядывали из-под черного платья.