– Вы побывали во всех банках? – спросил он. – Что говорит Лоуренс из «Прери Нэшнл»?
– Все говорят одно и то же, – ответил Стэкпул, похоже, впавший в отчаяние. – То же, что и вы. У них больше нет резервов под залог акций. А все эта проклятая «серебряная лихорадка», только она, и ничего больше. Но в наших акциях нет ничего плохого. Курс восстановится через несколько месяцев. Он обязательно восстановится.
– В самом деле? – кислым тоном осведомился мистер Хэнд. – Это зависит от того, что произойдет в следующем ноябре. – Он имел в виду предстоящие выборы.
– Да, я знаю, – вздохнул мистер Стэкпул, понимавший, что он столкнулся не с теорией, а с обстоятельствами. – Черт бы побрал этого выскочку! – неожиданно воскликнул он и воздел правую руку, сжатую в кулак. (Он имел в виду апостола свободного обращения серебра.) – Это он во всем виноват. Ну что ж, если ничего нельзя поделать, то я пойду. Нам нужно где-то заложить акции, купленные сегодня. Даже если мы получим по сто двадцать долларов за штуку, это уже будет кое-что.
– Совершенно верно, – отозвался Хэнд. – Желаю вам успеха. Лично я больше не могу дать денег, но почему бы вам не обратиться к Шрайхарту и Арнилу? Я разговаривал с ними, наши позиции близки, но, если они изъявят готовность помочь, я присоединюсь. Сейчас я не вижу, что можно поделать, но, пожалуй, вместе мы могли бы найти какой-то способ избежать завтрашней резни на бирже. Но лишь в том случае, если курс не рухнет слишком сильно.
Мистер Хэнд подумывал, что Халла и Стэкпула можно будет заставить расстаться с теми активами, которые у них еще оставались, выкупив акции по пятьдесят центов или дешевле. Тогда можно будет разместить в доверенных, его, Шрайхарта и Арнила, банках и впоследствии продать с хорошей прибылью, частично компенсировав потери. По требованию «большой четверки» банки можно принудить к расходам. Но как именно это нужно сделать? Как?
Шрайхарт, устроивший Стэкпулу форменный допрос с пристрастием, когда тот наконец пришел к нему, выудил из него правду о визите к Каупервуду. По сути, Шрайхарт сам сделал нечестный ход, поскольку в этот же день выбросил на рынок две тысячи акций «Американской спички» втайне от своих коллег. Естественно, он хотел знать, есть ли у Стэкпула или у кого-то еще хоть малейшее подозрение на это. Именно поэтому он тщательно допросил Стэкпула, и последний, опасаясь повредить своей главной цели, решил покаяться в содеянном. Мысленно он оправдывался тем, что «большая четверка» все равно собиралась отвернуться от него.
– Почему вы пошли к нему? – воскликнул Шрайхарт, изображая крайнее изумление и досаду, хотя в определенном смысле он испытывал эти чувства. – Я думал, мы с самого начала достигли понимания, что его нельзя подключать к делу ни при каких обстоятельствах. Вы с таким же успехом могли обратиться за помощью к самому дьяволу!
В то же время он думал, как удачно все сложилось. Это была не только лазейка, позволявшая отмазаться от собственной грязной игры, но и, если пожелает «большая четверка», повод расстаться со злополучной фортуной Халла и Стэкпула.
– По правде говоря, в прошлый четверг у меня было пятнадцать тысяч акций, за которые мне нужно было выручить какие-то деньги, – застенчиво, но с некоторым вызовом откликнулся Стэкпул. – Ни вы, ни ваши коллеги не хотели и слышать об этом. Банки не принимали мои акции. Я решил позвонить мистеру Рэмбо, и он порекомендовал Каупервуда.
Как уже было сказано, на самом деле Стэкпул обратился к Каупервуду напрямую, но в таких обстоятельствах мелкая ложь выглядела уместной.
– Рэмбо! – ощерился Шрайхарт. – Он человек Каупервуда, как и остальные, кого вы назвали. Так вы могли бы обратиться к самому сатане! Без сомнения, вот кто выбрасывает акции на рынок. Этот тип и его друзья топят наши активы. Вы могли бы догадаться, что он это сделает; он ненавидит нас. Вы все испробовали, не так ли? Больше не осталось никаких уловок?
– Никаких, – мрачно подтвердил Стэкпул.
– Что же, очень жаль. Обратившись к Каупервуду, вы поступили самым неразумным образом, но мы посмотрим, что можно сделать.
Как и у Хэнда, у Шрайхарта возникла идея заставить Холла и Стэкпула отказаться от их активов за бесценок. Банки под давлением будут вынуждены принять акции, которые он и остальные оставят под залог и будут держать их до тех пор, пока конъюнктура рынка не позволит получить прибыль. В то же время он сильно злился на Каупервуда за его способность пользоваться любыми обстоятельствами, чтобы извлечь дополнительный доход. Ясно, что нынешний кризис был как-то связан с ним. После ухода Стэкпула Шрайхарт сразу же позвонил Хэнду и Арнилу и предложил им устроить совещание. Через час они вместе с Мерриллом собрались в конторе Арнила для обсуждения нового, чрезвычайного оборота событий. Надо сказать, что в течение дня эти джентльмены испытывали растущее беспокойство. Каждый из них мог бы смириться с собственными убытками, но общее банкротство на двадцать миллионов долларов, не говоря уже о их репутации и репутации города как финансового центра, было чрезвычайно нежелательным, если не катастрофическим событием. К тому же известие, что Каупервуду удалось хорошенько нажиться на этой ситуации, только усугубляло их страдания. Хэнд и Арнил были в гневе, когда услышали об этом, а Меррилл, как это обычно, задумался о поразительной изобретательности Каупервуда. Несмотря ни на что, этот человек ему нравился.
В душе большинства членов процветающего общества живет чувство гражданской гордости, которое часто находит выход в самых трудных обстоятельствах. Эти четверо не были исключением. Шрайхарт, Хэнд, Арнил и Меррилл заботились о добром имени Чикаго не меньше, чем о своем положении в глазах финансистов из восточных штатов. Им было больно думать, что огромное предприятие, которое они недавно организовали, – вызов некоторым грандиозным проектам Нью-Йорка и других мест, – может безвременно и бесславно завершиться. Чикагский бизнес во что бы то ни стало нужно было избавить от такого позора. Поэтому, когда появился довольно разгоряченный и встревоженный мистер Шрайхарт, подробно рассказавший о том, что ему удалось узнать, его друзья обратились в слух.
Дело было между пятью и шестью вечера, и солнце еще ярко сияло в окна, хотя светло-серые стены зданий на противоположной стороне улицы отбрасывали длинные темные тени. Пронзительный голос мальчишки-газетчика, возвещавший о специальном выпуске, смешивался с шагами прохожих и лязгом трамваев, трамваев Фрэнка А. Каупервуда.
– Я скажу вам, что это такое, – заключил Шрайхарт. – Полагаю, мы уже достаточно долго терпели подлость этого человека. Я признаю, что ни Халл, ни Стэкпул не имели права обращаться к нему. Они сами подставились и подставили нас под его авантюру, которая сработала. – Мистер Шрайхарт был праведно разгневан, оскорблен и сдержанно-холоден. – Любой другой состоятельный человек, равного положения с нами, оказал бы любезность посоветоваться с нами и предоставить нам или хотя бы нашим банкам возможность выкупа этих ценных бумаг, – продолжал он. – Он бы помог нам ради блага Чикаго. Каупервуд поступил вероломно, когда выбросил эти акции на рынок, принимая во внимание общее состояние дел. Он прекрасно знает, к каким последствиям приведет банкротство. Пострадает весь город, но это его не волнует. Мистер Стэкпул заверил меня, что встретил полное его понимание, или скорее тех, кто стоит за ним. Ни одна из этих акций не должна была появиться на рынке. На самом деле, осмелюсь предположить, что в их сейфах не осталось ни единой акции «Американской спички». Я до некоторой степени могу посочувствовать бедняге Стэкпулу. Разумеется, он находился в очень затруднительном положении. Но такому мошенничеству со стороны Каупервуда нет никаких оправданий, абсолютно никаких! Это очередное подтверждение тому, что мы уже давно знаем: этот человек – разбойник с большой дороги. Мы должны найти способ покончить с его карьерой здесь, в Чикаго.
Мистер Шрайхарт вытянул свои длинные ноги, поправил мягкий отложной воротничок рубашки и пригладил короткие, жесткие усы, в которых уже поблескивала седина. Его черные глаза горели яростью.
В этот момент мистер Арнил, с его привычной рассудительностью, поинтересовался:
– Известно ли кому-нибудь о текущем финансовом состоянии мистера Каупервуда? Разумеется, мы знаем об эстакаде на Лейк-стрит и на северо-западе. Я слышал, что он строит особняк в Нью-Йорке, и это требует от него определенных затрат. Знаю, что у него есть заем на четыреста тысяч в Центральном банке Чикаго. Что еще?
– Он задолжал еще двести тысячи «Прери Нэшнл», – поспешно отозвался Шрайхарт. – Время от времени до меня доходили слухи о других займах, о которых я сейчас не могу припомнить.
Мистер Меррилл, седой мышонок в человеческом облике, элегантный в парижском стиле, ерзал в своем большом кресле, обводя остальных проницательным, но спокойным взглядом. Несмотря на старую обиду на Каупервуда за отказ проложить трамвайные пути возле его магазина, он всегда интересовался этим человеком. На самом деле, он не желал мстить Каупервуду, но считал необходимым сыграть свою роль в столь важном совещании.
– Недавно мистер Хилл, мой финансовый агент, ссудил ему сто тысяч долларов, – с некоторым сожалением произнес он. – Полагаю, у него есть много других срочных обязательств.
Мистер Хэнд раздраженно передернул плечами:
– Он задолжал Третьему Национальному банку и Лейк-Сити не меньше, если не больше, – заметил он. – Мне известно, где находятся его займы на полмиллиона долларов, о которых здесь не упоминалось. Он задолжал двести тысяч полковнику Бэллинджеру. Он задолжал Энтони Иверу. Он задолжал «Дроверс энд Трейдерс» на сто пятьдесят тысяч долларов.
На основе этих сведений Арнил сделал мысленный подсчет и установил, что Каупервуд задолжал примерно три миллиона долларов, если не больше, только по онкольным ссудам.
– Я не располагал всеми фактами, – наконец сказал он. – Если сегодня вечером мы сможем поговорить с президентами наших банков, то, наверное, найдем что-нибудь еще. Я не жестокий человек, но мы находимся в серьезном положении. Если что-то не будет предпринято уже сегодня, утром Халл и Стэкпул определенно станут банкротами. Все мы, разумеется, обязаны банкам нашими кредитами, и по долгу чести должны делать для них все возможное. Здесь затронуто доброе имя Чикаго и его финансовый статус. Я уже говорил мистеру Стэкпулу и мистеру Халлу, что больше никак не могу помочь им. Полагаю, то же самое относится и к вам. Единственным ресурсом, который у нас остается, являются банки, но они, насколько я понимаю, и так перегружены займами под залог ценных бумаг. По крайней мере, так обстоят дела в Национальном банке Лейк-Сити и в трастовом фонде Дугласа.