К размышлениям о предстоящем финансовом триумфе примешивались другие мысли – о Бернис Флеминг. Воображение приносит плоды даже в умах титанов. Он думал о Бернис утром и вечером; она даже снилась ему. Временами он насмехался над собой, что попался в силки юной девушки, сплетенные из ее медно-каштановых волос, но, даже напряженно работая в Чикаго, он постоянно поминал о ней: о том, что она делает, куда собирается поехать, и представлял, как он был бы счастлив, если бы они поженились.
Увы, во время летней поездки в Наррагансет Бернис, наряду с другими увлечениями, заинтересовалась флотским лейтенантом Лоренсом Брэксмором, который там слонялся без дела, хотя вообще-то служил на военно-морской базе в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир. Каупервуд, в это время приехавший на несколько дней, чтобы еще раз полюбоваться своим идеалом, был сильно обеспокоен при виде Брэксмора и того, что могло означать его присутствие. До сих пор он не уделял особого внимания ее молодым знакомым мужчинам. Увлеченный ее личностью, он не мог даже вообразить, что кто-то может встать между ним и исполнением его заветных желаний. Бернис должна была принадлежать ему. Этот лучезарный дух, заключенный в столь прекрасную оболочку, должен обрести счастье вместе с ним. Тем не менее она была еще очень молода и так переменчива в своих настроениях, что он иногда терзался сомнениями. Как сблизиться с ней? Что именно следует говорить? Что делать? Бернис совсем не была очарована его богатством и славой. По его милости (она и не представляла, до какой степени) она привыкла к более блестящему и стабильному обществу, чем его собственное окружение. Когда Каупервуд присмотрелся к Брэксмору во время их первой встречи, ему понравилось лицо молодого человека, который показался ему умелым и неглупым, поэтому он сразу же задумался, как избавиться от него. Глядя на Бернис и лейтенанта, прогуливавших на летней приморской веранде, он вдруг почувствовал себя одиноким и вздохнул. Непостоянство Бернис порой тяжко угнетало его. Он желал снова стать молодым и холостым человеком.
Эта мысль снова и снова приходила сегодня вечером, вгоняя в уныние, когда в половине двенадцатого вечера телефон зазвонил еще раз, и он услышал ровный, низкий голос.
– Мистер Каупервуд? Это мистер Арнил.
– Слушаю вас.
– Многие ведущие чикагские финансисты сегодня вечером собрались у меня дома. Мы обсуждаем средства и способы предотвращения завтрашней паники. Наверное, вам известно, что господа Стэкпул и Холл находятся в беде. Если до утра ничего не будет сделано для них, завтра они, несомненно, обанкротятся на двадцать миллионов долларов. Нас не так заботит вопрос банкротства, как влияние этого события на рынок акций в целом и на банки. Насколько я понимаю, к этому имеет отношение целый ряд ваших банковских займов. Собравшиеся здесь джентльмены предложили мне позвонить вам, чтобы вы, если пожелаете, приехали сюда и помогли нам принять решение. Необходимы радикальные меры, которые нужно предпринять до завтрашнего утра.
Во время этой речи мозг Каупервуда работал, как хорошо отлаженный механизм.
– Мои займы? – вкрадчиво осведомился он. – Какое они имеют отношение к этой ситуации? Я ничего не должен мистеру Холлу и мистеру Стэкпулу.
– Совершенно верно. Но многие банки давали вам ссуды под залог ваших ценных бумаг. Есть мнение, что некоторые из этих займов, по сути, большинство, должны быть погашены, если вы не найдем какой-то иной способ спасти положение.
– Понятно, – язвительно отозвался Каупервуд. – Есть мнение, что нужно пожертвовать мной ради спасения мистера Стэкпула и мистера Халла. Не так ли?
Его глаза недобро сверкали, как будто Арнил находился прямо перед ним.
– Ну, не совсем так, – сдержанно произнес Арнил. – Но что-то обязательно придется сделать. Вам не кажется, что было бы лучше приехать сюда?
– Очень хорошо, я приеду, – последовал любезный ответ. – Так или иначе это не та тема, которую можно обсуждать по телефону.
Каупервуд повесил трубку и вызвал свой экипаж. По пути он благодарил себя за предусмотрительность, которая побудила его в предчувствии подобной атаки отложить в резервных сейфах Чикагской трастовой компании несколько миллионов долларов в виде низкодоходных государственных облигаций. Теперь, если произойдет худшее, ими можно будет воспользоваться в качестве залога. Скоро эти люди наконец убедятся в его могуществе и в прочности его положения.
Когда Каупервуд вошел в дом Арнила, он представлял собой живописный и воистину представительный портрет героя тех дней. В легком летнем костюме из светло-серой саржи, соломенной шляпе с бело-голубой лентой и желтых полуботинках из мягчайшей кожи, он выглядел образцом элегантной, хорошо ухоженной самоуверенности. Когда его пригласили в комнату, он огляделся по сторонам с величавым и бесстрашным видом.
– Прекрасный вечер для совещания, джентльмены, – сказал он, направляясь к стулу, указанному мистером Арнилом. – Должен сказать, что раньше я никогда не видел столько соломенных шляп на похоронах. Насколько я понимаю, имеются в виду мои похороны. Чем могу быть полезен?
Он излучал добродушную непринужденность, которая в любое другое время вызвала бы улыбку на лицах собравшихся. В нем ощущалась первозданная сила, которая втайне раздражала почти всех, кто присутствовал в комнате. Они ерзали на своих местах с нервным и враждебным видом. Некоторые из тех, кто лично знал его, кивали в знак приветствия, – Меррилл, Лоуренс, Симмс и другие, но в их глазах не было и тени дружелюбия.
– Итак, джентльмены? – осведомился он после двух-трех секунд зловещего молчания. Хэнд отвернулся, а Шрайхарт глядел в потолок.
– Мистер Каупервуд, – спокойно начал Арнил, немало не смущенный легкомысленной манерой Каупервуда. – Как я уже сказал вам по телефону, это собрание пытается предотвратить весьма вероятную утреннюю панику на фондовом рынке. Господа Халл и Стэкпул находятся на грани банкротства. Их непогашенные займы весьма значительны и составляют семь или восемь миллионов долларов только здесь, в Чикаго. С другой стороны, есть активы в виде акций «Американской спички» и другого имущества, достаточные для того, чтобы упомянутые господа могли еще какое-то время продержаться на плаву, если только банки не потребуют возврата их займов. Как вам известно, рынок падает, а банки испытывают нехватку свободных денег. С этим нужно что-то делать. Сегодня вечером мы подробнейшим образом обсудили сложившееся положение и пришли к выводу, что ваши займы относятся к числу самых крупных активов, которые можно быстро реализовать. Мы с мистером Шрайхартом, мистером Мерриллом и мистером Хэндом делали все возможное для предотвращения катастрофы, но обнаружили, что некий бизнесмен, профинансировавший мистера Стэкпула под залог акций «Американской спички», выводит их на биржу с целью обрушить рынок. Мы позаботимся о том, чтобы это не могло повториться в будущем (при этом он жестко посмотрел на Каупервуда), но сейчас нам срочно нужны деньги, а ваши займы – наиболее крупный и доступный источник их получения. Полагаю, вы располагаете средствами, чтобы к утру расплатиться по вашим займам?
Арнил поднял голову, помаргивая колючими голубыми глазами, в то время как остальные, подобно стае послушных, но голодных волков, молча сидели, рассматривая еще целую и невредимую, но обреченную жертву. Каупервуд, остро чувствовавший их настроение, невозмутимо и бесстрашно оглядывался по сторонам. Его соломенная шляпа с голубой лентой балансировала на его колене. Кончики его пышных усов были лихо и надменно закручены вверх.
– Я могу погасить свои займы, – решительно произнес он. – Но я не советую вам или кому-либо из присутствующих здесь джентльменов требовать их к оплате.
Несмотря на легкость, с какой он говорил, в его голосе звучали угрожающие нотки.
– Почему бы и нет? – мрачно поинтересовался Хэнд, тяжело повернувшись и упершись в него взглядом. – Не похоже, что вы оказали какую-то особую милость Халлу и Стэкпулу.
Его лицо было багровым и хмурым.
– Потому что мне известна причина этого совещания, – с улыбкой ответил Каупервуд, проигнорировав упоминание о его обмане. – Я знаю, что эти джентльмены, которые сидят здесь и помалкивают, просто ваши марионетки, мистер Шрайхарт, мистер Арнил и мистер Меррилл. Мне известно, что вы вчетвером рассчитывали нажиться на этих акциях; мне известны ваши вероятные потери, а также то обстоятельство, что ради спасения от дальнейших убытков вы решили назначить меня козлом отпущения. И вот что я хочу вам сказать. – Тут он встал и выпрямился в полный рост, возвышаясь над присутствующими. – Вы не сможете это сделать. Вы не заставите меня таскать ваши каштаны из огня, и никакое официальное совещание не поможет вам добиться успеха. Если вы хотите знать, что делать, я вам скажу: закройте Чикагскую фондовую биржу с самого утра и держите ее закрытой. Потом дайте Халлу и Стэкпулу обанкротиться или же найдите деньги для того, чтобы вытащить их. Если вы сами не можете, пусть ваши банки сделают это. Если вы потребуете погасить хотя бы один из моих займов, прежде чем я сам буду готов заплатить, я выпотрошу все банки отсюда до самой реки. Тогда у вас будет паника, такая паника, о какой вы и не мечтали. Спокойной ночи, джентльмены!
Он достал часы, посмотрел на них и быстрым шагом направился к двери, по пути надевая свою шляпу. Когда он бодро спустился по широкой лестнице вслед за лакеем, поспешившим распахнуть перед ним дверь, в покинутой им комнате поднялся недовольный ропот.
– Разбойник! – в очередной раз гневно воскликнул Норри Симмс, потрясенный демонстративным пренебрежением Каупервуда.
– Мерзавец! – заявил мистер Блэкмен. – Откуда у него деньги, чтобы так разговаривать с нами?
– Джентльмены, – произнес мистер Арнил, глубоко уязвленный такой поразительной наглостью, но настороженно относившийся к гневной вспышке Каупервуда. – Бесполезно обсуждать этот вопрос на горячую голову. Очевидно, мистер Каупервуд имел в виду обратные займы, которые он может предъявить к погашению и о которых мне ничего не известно. Я не представляю, что можно сделать, пока мы не узнаем. Возможно, кто-то из вас может рассказать об этих займах.