– Я уже встретил его, – ответил он, дивясь сложности и оригинальности ее мышления, – а впрочем, и своего, и любого другого. Это была бездна бездн, иногда поражавшая его своей непостижимой глубиной. – Надеюсь, вы серьезно отнесетесь к тому, что я собираюсь сказать, поскольку это многое объяснит. Когда я заинтересовался вашей фотографией, это произошло потому, что она совпала с моим мысленным идеалом – с той самой вещью, которая, как вы думаете, подвержена быстрому изменению. Это было примерно семь лет назад. С тех пор ничего не изменилось. Когда я впервые увидел вас в той школе на Риверсайд-Драйв, то был совершенно убежден в своем выборе. Хотя я ничего не сказал, убеждение оставалось при мне. Вероятно, вы думаете, что я не имею права на подобные чувства, и большинство людей согласились бы с вами. Но я испытывал их тогда, как и теперь, и это объясняет мое отношение к вашей матери. Однажды, когда она пришла ко мне в Луисвилле и рассказала о своих трудностях, я был рад помочь ей ради вашего блага. В некоторых отношениях, Бернис, ваша мать довольно недалекий человек. Все это время я любил вас, и любил очень сильно. Сейчас, когда вы стоите передо мной, то кажетесь изумительно прекрасной, как тот идеал, о котором я говорил. Не беспокойтесь: я не собираюсь привлекать к вам никакого внимания. (Бернис слегка шевельнулась. Она беспокоилась за него не меньше, чем за себя. Его власть была столь велика, что она не могла несерьезно отнестись к его словам, особенно когда он был так серьезен.) Все, что я предпринял в связи с вами и вашей матерью, я сделал из любви к вам и потому, что хотел увидеть вас блестящей женщиной и не сомневался, что вы можете ею стать. Конечно, вы этого не знали, но именно вы являетесь главной причиной строительства моего нового дома на Пятой авеню. Я хотел построить нечто достойное вас. Мечта, фантазия? Безусловно. Все, что мы делаем, имеет какое-то отношение к нашим мечтам. Если этот дом красив, то благодаря вам. Я сделал его красивым, потому что думал о вас.
Он ненадолго замолчал, но Бернис никак не отреагировала на его слова. Ее первым побуждением было запротестовать, но ее тщеславие, ее любовь к искусству и ее стремление к власти – все это было глубоко затронуто. В то же время теперь ей было любопытно, собирается ли он просто сделать ее своей любовницей или будет ждать, пока не окажет ей честь стать его женой.
– Полагаю, вы гадаете, собираюсь ли я при этом жениться на вас или нет, – продолжал он, словно читая ее мысли. – В этом отношении я не отличаюсь от многих мужчин, Бернис. Буду с вами откровенен: я хотел получить вас любым способом. Все это время я жил надеждой, что вы полюбите меня так же, как я полюбил вас. Когда на сцене появился Брэксмор, я возненавидел его, но даже не помышлял о вмешательстве. Я был вполне готов отступиться от вас. Я завидовал любому мужчине, которого видел рядом с вами, молодому или пожилому. Я завидовал вашей матери, которая так близка к вам, как я не смею и помыслить. В то же время я хотел, чтобы вы имели все необходимое для своего будущего. Я не хотел вмешиваться в том случае, если вы найдете человека, которого сможете по-настоящему полюбить, и, если я буду знать, что вы меня не любите. Вот и вся история, не считая того, что вам уже известно. Но сегодня я приехал по другой причине. Не для того, чтобы сказать вам все это.
Он помедлил, словно ожидая ее слов, но она ограничилась коротким вопросом:
– Да?
– Я приехал сообщить вам о моем желании, чтобы вы продолжали жить, как раньше. Что бы вы ни думали обо мне и что бы я ни сказал вам минуту назад, я хочу, чтобы вы поверили в мою искренность и бескорыстность, что касается вашего обеспечения. Моя мечта, связанная с вами, еще не умерла. Случайность или ваша благосклонность могут сделать меня подходящим кандидатом. Но я хочу, чтобы вы продолжали двигаться дальше и были счастливы независимо от меня и моих чувств к вам. Я много мечтал, но смею сказать, это было ошибкой с моей стороны. Держите голову выше: вы имеете на это право. Будьте настоящей леди. Выйдите за любого мужчину, которого вы действительно полюбите. Я позабочусь о том, чтобы у вас было достойное приданое. Я люблю вас, Бернис, но теперь я постараюсь сделать это чувство отцовской любовью. Когда я умру, то оставлю ваше имя в моем завещании. А вы продолжайте жить, как и раньше. Я правда не буду счастлив, если не буду уверен в том, что вы счастливы.
Он сделал паузу, по-прежнему глядя на нее и на какое-то время уверовав в свои слова. Если он умрет, ее имя окажется в его завещании. Если она будет продолжать светскую жизнь, то может найти достойного любви человека, но она также будет думать о нем с большей теплотой, чем раньше. Какова будет цена его попечительства по сравнению с радостью и довольством от ее дружелюбия, симпатии, расположения и доверия?
Бернис, которая всегда более или менее интересовалась Каупервудом и симпатизировала ему всем складом своего характера – его деловитости, скромности, прямоте и силе духа, – сейчас была особенно тронута его абсолютной откровенностью и щедростью. В будущем она могла бы поставить под вопрос его способность контролировать свой темперамент, но сейчас ей не приходилось сомневаться в его искренности. Кроме того, мысль о том, что столь могущественный человек долго и тайно любил ее, мечтал о ней и восхищался ею, была очень лестной. В его откровенном признании было нечто благородное и глубоко трогательное. Она смотрела на его волосы, седевшие у висков, – наиболее привлекательное украшение некоторых мужчин для некоторых женщин, – и невольно проникалась нежностью, симпатией и материнской любовью к нему. Очевидно, он и впрямь нуждался в женщине, которая была бы ему ровней по духу, вкусам, образованности и сердечности, по крайней мере, он имел право мечтать о ней. Сейчас, когда он стоял перед ней, то казался одновременно сверхчеловеком и напроказившим мальчишкой – привлекательным, могущественным, исполненным надежды, старше ее, но не чрезмерно, движимым некой могучей внутренней силой, которая влекла его вперед и вверх. На самом деле ли он сильно любил ее? Способен ли он вообще любить? Насколько он может замечать обычных людей, тем более заботиться о них? Однако, как много он сделал, чтобы пробудить в ней интерес к себе. Что это значило? Зачем он все это говорил? Зачем он все это делал? Коричневая крыша его заснеженного автомобиля, стоявшего на улице, сияла на солнце. Он был великим Фрэнком Алджерноном Каупервудом из Чикаго – и он умолял ее, простую девчонку, быть доброй к нему и не гнать его навсегда из ее жизни. Это льстило ей, ее гордости и воображению.
– Теперь вы больше нравитесь мне, – сказала она вслух. – Я действительно верю в вас, как никогда не верила раньше. Но это не значит, что я должна позволить вам тратить деньги на меня или на мою мать; я так не думаю. Но я восхищаюсь вами. Вы сделали меня такой, какая я есть. Думаю, я понимаю, что это значит. Я знаю ваши намерения, кажется, я всегда их чувствовала. Но мне нужно подумать. Я хочу обдумать все, что вы сказали, и решить, могу ли я это принять или нет (она заметила, что при этих словах он словно с облегчением вздохнул). Пока мы больше не можем говорить об этом.
– Бернис, – в голосе его слышалась настоящая мольба, – понимаете ли вы меня. Я был так одинок.
– Да, я понимаю, – ответила она и протянула руку. – Что бы ни случилось, мы останемся друзьями, потому что вы мне действительно нравитесь. Но сегодня вы не должны просить меня о большем. Я не могу это сделать. Я не хочу и не собираюсь этого делать.
– Даже когда я открыто предлагаю вам все? Иначе к чему мне это нужно?
– Нет, пока я сама все не обдумаю. Впрочем, мне ничего не нужно. Нет, – выразительно добавила она. – Вот, мистер ангел-хранитель! – она рассмеялась и оттолкнула его руку.
Сердце Каупервуда громко стучало в груди. Он отдал бы миллионы долларов за то, чтобы обнять ее. Но сейчас он всего лишь приятно улыбнулся.
– Не хотите ли прокатиться в Нью-Йорк вместе со мной? Если вашей матери не будет на квартире, вы можете остановиться в «Нидерландах».
– Нет, не сегодня, но скоро я собираюсь быть в Нью-Йорке. Я дам вам знать, или моя мама сообщит, что я вернулась.
Попрощавшись с Бернис, он сел в автомобиль и помахал ей в свете розовеющего заката, и его машина тронулась. Он собирался приехать в Нью-Йорк к ужину. Если бы он только мог удержать ее дружелюбное и сочувственное отношение к себе! Если бы он только смог!
Глава 54Требуется: концессии на полвека
Независимо от мимолетного удовлетворения, которое испытал Каупервуд от благосклонного приема его исповеди, неопределенная позиция Бернис оставляла его на прежнем месте. По странной прихоти судьбы его молодой соперник Брэксмор был удален со сцены, и Бернис смогла видеть Каупервуда в его истинном ореоле любви и служения. Тем не менее она явно не хотела принимать его дары по его оценочной стоимости. Он с новой силой осознал факт, что попал в сети поразительной женщины, которая смотрела на жизнь с собственной, вполне определенной точки зрения и не собиралась склоняться перед его волей. Это обстоятельство, больше чем любое другое, – ибо ее красота и достоинство лишь подчеркивали его, – заставляло Каупервуда испытывать безнадежную страсть к ней.
Он снова и снова твердил себе: «Я постараюсь без нее», но теперь сама мысль об этом была как удар ножом в сердце. В конце концов, к чему жизнь, богатство и слава, если ты не можешь получить женщину, которой желаешь обладать? Откуда берется любовь – это неопределимое, безымянное смятение духа, которому сильные подвержены больше, чем слабые? Он ясно, как в волшебном шаре, увидел, что конечной целью славы, власти и жизненной энергии была красота, и эта красота представляла собой сплав чувства, врожденной культуры, страсти и мечтаний о такой женщине, как Бернис Флеминг. Это было так, и никак иначе. А за этим не было ничего, кроме старости, немощи, тьмы и безмолвия.
Между тем, благодаря заблаговременным мерам и умению его агентов и советников, воскресные газеты соперничали друг с другом в описании чудес его нового дома в Нью-Йорке: его цена, стоимость земельного участка и имена известных горожан, чьими соседями теперь станут Каупервуды. Там были фотографии Эйлин и Каупервуда с указанием об их присутствии в качестве светских персон, которые, несомненно, будут приняты и в нью-йоркском обществе из-за их громадного богатства. По сути,