это были газетные сплетни и домыслы. В то время как общие статьи пестрели упоминаниями о капиталах Каупервуда, в специальных колонках для высшего света, где речь шла о персонах и модах, о нем не упоминалось. Влияние недругов, персон из Чикаго, распространявших слухи о его прошлом, распространялось на клубы и даже на церкви, членство в которых обеспечивает нечто вроде пропуска в земной рай, если не на небеса. Его собственные подручные были достаточно деятельны, но вскоре стало понятно, что цели не достичь в короткие сроки. Многие из них выжидали, готовые вступить в игру с той репутацией, какой Каупервуды пока не могли похвастаться. После вежливого отказа в двух-трех эксклюзивных клубах, после того как его прошение о личной скамье в церкви Св. Фомы было тихо положено под сукно, а несколько мультимиллионеров, с которыми он имел коммерческие дела, отклонили его предложения, ему начало казаться, что его великолепный особняк, помимо главной цели превращения в музей искусств, представляет небольшую ценность.
В то же время финансовый гений Каупервуда множил свои прибыли, главным образом за счет наступательно-оборонительного союза, который он заключил с банкирским домом «Хекльмейер, Готлиб и Кº». Убедившись в железной хватке, позволившей ему извлечь победу из поражения на первых серьезных выборах, эти джентльмены вдруг прониклись к нему благосклонностью и заявили, что теперь с радостью поддержат финансовые и любые другие новые предприятия, которые задумает Каупервуд. Как и многие другие финансисты, они слышали о его триумфе в связи с банкротством «Американской спички».
– Должно быть, этот Каупервуд умный человек, – с улыбкой сказал мистер Готлиб нескольким своим партнерам. – Интересно будет познакомиться с ним.
Так Каупервуд был препровожден в огромный кабинет банкира, где мистер Готлиб радушно протянул ему руку.
– Я много слышал о Чикаго, – произнес он со своим еврейским акцентом. – Но больше всего я наслышан о вас. Вы и впрямь собираетесь проглотить все эти трамвайные линии и эстакады?
Каупервуд улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой.
– Вы хотите, чтобы я оставил немного вам?
– Не совсем, но я не прочь войти в долю с вами.
– Вы можете присоединиться ко мне в любое время, мистер Готлиб. Эта дверь всегда будет широко открыта для вас.
– Мне нужно еще немного вникнуть в это. Выглядит многообещающе. Очень рад знакомству с вами.
Главным фактором финансового успеха Каупервуда, который он сам предвидел с самого начала, было то обстоятельство, что Чикаго неуклонно рос и расширялся. То, что во время его приезда представляло собой грязную заболоченную равнину, застроенную лачугами и дощатыми тротуарами, наспех сколоченным деловым центром, теперь представляло собой громадный метрополис, переваливший за миллионную отметку населения и занимавший большую часть федерального округа Кук. На месте убогого, хаотично застроенного района с немногими деловыми зданиями, отелями или муниципальными учреждениями теперь были проложены прямые улицы с пятнадцатиэтажными и восемнадцатиэтажными зданиями, с верхних этажей которых, как с дозорных башен, можно было наблюдать громадные, постоянно расширяющиеся жилые кварталы. Дальше начинались районы особняков, парков и фешенебельных пригородов, железнодорожные депо и производственные зоны. Фрэнк Алджернон Каупервуд поистине стал фигурой огромного значения в коммерческом сердце этого мира. Удивительно наблюдать, как люди растут, пока не становятся подобны колоссам, перешагивающим через континенты, или древу, пускающему корни от каждой ветви и превращающемуся в лес, густой лес коммерческой деятельности, свидетельством которой служат тысячи материальных вещей. Его городская транспортная сеть была похожа на паутину, плотоядную канитель, раскинутую по улицам и высасывающую денежные соки в двух из трех важных сторон города.
В 1886 году, когда Каупервуд создал свой первый плацдарм в этом бизнесе, городские железные дороги, их общая капитализация составляла шесть – семь миллионов долларов (все возможности дополнительной капитализации на недвижимое имущество были исчерпаны). Теперь под его управлением их общая капитализация составляла шестьдесят – семьдесят миллионов. Большая часть выпущенных и проданных акций распределялась таким образом, что обладатель двадцати процентов акций контролировал остальные восемьдесят. Каупервуд держал этот двадцатипроцентный пакет и занимал под него деньги, пользуясь им в качестве залогового обеспечения. Выпуск корпоративных ценных бумаг железнодорожной компании Западной стороны превышал тридцать миллионов долларов. Благодаря огромной пропускной способности трамвайных линий и наплыву пассажиров, расстающихся с честно заработанными десятицентовиками в утренние и вечерние часы, эти акции имели рыночную цену, которая обеспечивала трамвайным линиям гарантированную восстановительную стоимость, в три раза превышающую стоимость их строительства. Северная Чикагская компания, которая в 1886 году имела восстановительную стоимость немногим более миллиона долларов, теперь не могла быть дублирована менее чем за семь миллионов, а ее капитализация достигала пятнадцати миллионов. Каждая миля путей оценивалась более чем на сто тысяч долларов дороже, чем стоимость их фактической замены. Остается лишь пожалеть бедных трудяг на самом дне, которым не хватает мозгов для понимания, а тем более для управления тем, что создается за счет их собственной жизни и потребностей.
Эти громадные капиталы, приносившие от десяти до двенадцати процентов дохода на каждую стодолларовую акцию, находились под контролем, если не в личной собственности, Каупервуда. Миллионные займы, которые не появлялись в бухгалтерской отчетности компаний, он превращал в наличные деньги, на которые покупал дома, землю, экипажи, картины и государственные облигации, обеспеченные чистым золотом. Так он обеспечил себе абсолютно надежное состояние, запертое в банковских сейфах и хранилищах. После долгой и тяжелой работы его перегруженного юридического отдела, он консолидировал все внешние линии в корпорацию под названием «Объединенная транспортная компания Иллинойса». Каждая из этих линий имела отдельную концессию и капитализацию, однако благодаря поразительному трюку с перекрестными контрактами и соглашениями они действовали как единое целое в гармоничном союзе с остальными его предприятиями. Теперь он предложил объединить компании Северного и Западного Чикаго в корпорацию под названием «Союзная транспортная компания». Принимая десятипроцентные и двенадцатипроцентные акции старой Северной и Западной компании и обменивая две старые акции на одну новую стодолларовую с гарантированным шестипроцентным доходом, он собирался удовлетворить нынешних акционеров, с виду получавших более надежные бумаги, но при этом обеспечить себе порядочную маржу в размере около восьмидесяти миллионов долларов. При обновлении его концессий сроком на двадцать, пятьдесят или на сто лет он мог наложить на Чикаго бремя процентного дохода на этот в некотором смысле фиктивный капитал и выйти из бизнеса с личным состоянием около ста миллионов долларов.
Но вопрос о продлении концессий был самым трудным и деликатным моментом. Здесь нужно было преодолеть или обмануть недавно возникшее и крайне враждебное к нему общественное мнение, особенно в связи со строительством его надземных дорог. К двум уже построенным линиям прибавилась третья под названием «Союзная петля»; она была предназначена для соединения с его собственными и другими надземными линиями, главной из них была эстакада мистера Шрайхарта на Южной стороне. Он собирался дать на откуп своим врагам право пользования этой новой транспортной развязкой. Расчет состоял в том, что, несмотря на ожесточение, они будут вынуждены воспользоваться предложенной возможностью, поскольку район, над которым проходила новая петля, был сплошной транспортной пробкой: здесь каждому нужно было проехать один или два раза в любое время дня и ночи. Таким образом, Каупервуд с самого начала обеспечил своему новому предприятию полную окупаемость.
Этот план возбудил беспрецедентную враждебность в сердцах противников Каупервуда. Для Арнила, Шрайхарта и Хэнда он был поистине дьявольским. Газеты, направляемые Хейгенин, Хиссоп, Ормон Риккет и Трумэн Лесли Макдональд (чей отец теперь был мертв и чьи помыслы в качестве редактора «Инкуайер» были почти целиком посвящены выдворению Каупервуда из Чикаго), подняли крик, как последнее прибежище гибнущей демократии. Свободные места для всех (на линиях Каупервуда), больше никаких поручней в часы пик, трехцентовые билеты для рабочего люда по утрам и вечерам, право бесплатной пересадки на всех линиях Каупервуда с севера на запад и с запада на север, двадцать процентов валового дохода с его линий на нужды города. Массам необходимо внушить понимание их личных прав и привилегий. Такой курс, хотя и решительно враждебный к интересам Каупервуда, поддерживаемый большинством его оппонентов, тем не менее вызывал сомнения в ультраконсервативных кругах, к которым принадлежал Хосмер Хэнд.
– Не знаю, что и думать об этом, Норман, – однажды сказал он Шрайхарту. – Одно дело – возбудить публику, но совсем другое – заставить людей обо всем забыть. Это беспокойная страна с сильными социалистическими настроениями, а Чикаго – рассадник и средоточие этих настроений.
Мистер Хэнд принадлежал к тем, кто рассматривал социализм как тлетворный импортный продукт из Европы, лишенной монархического правления. Почему простой народ не хочет, чтобы сильные, умные, богобоязненные люди устраивали все дела для него? Разве не в этом состоит смысл демократии? Безусловно, так и есть; он сам был одним из сильных людей. Он испытывал глубокое недоверие к любой радикальной болтовне. И все же сойдет что угодно, лишь бы навредить Каупервуду.
Каупервуд быстро сообразил, что газетная агитация может сплотить общественное мнение против него. Хотя срок действия большинства его концессий истекал не ранее 1 января 1903 года, но если дела будут разворачиваться в таком направлении, то он едва ли сможет одержать победу на следующих выборах с помощью законных или незаконных методов. Голодные олдермены и члены городского совета могут быть достаточно алчными и продажными, чтобы сделать все по его слову, но даже самый толстокожий, жадный и коррумпированный политик не может выстоять под взыскующим прожектором публичности и яростным возмущением общественного мнения. Обратиться в городской совет прямо сейчас и попросить о двадцатилетнем продлении концессий, до истечения срока которых оставалось еще семь лет, – это было уже слишком. Даже подкупленные члены совета не стали бы так рисковать. Некоторые вещи невозможны даже в политическом смысле слова.