– Да, это я знаю, – сказал Стэйн.
– Между прочим, я тут прочел о нем статью, которую эти господа оставили мне. Вот она. – И, вытащив из кармана страницу «Нью-Йорк сан», Джонсон развернул ее – всю середину полосы занимал громадный, сделанный пером и очень похожий портрет Каупервуда.
Стэйн расправил страницу и стал внимательно вглядываться в портрет.
– Недурно выглядит, а? – заметил он, переводя взгляд на Джонсона. – Энергичный малый…
И, снова уткнувшись в газету, он пробежал глазами таблицу с данными о чикагских предприятиях Каупервуда.
– Двести пятьдесят миль… и все это в течение двадцати лет. – Затем он прочитал столбец с описанием его нью-йоркского дома. – К тому же, видимо, знаток искусства, – добавил он.
– Вы там посмотрите дальше насчет этой его истории в Чикаго, – сказал Джонсон. – У них все это с такой политико-общественной окраской подано… – Он замолчал, дожидаясь, когда Стэйн кончит читать.
– Ну и грызня у них там идет! – воскликнул Стэйн, откладывая газету. – Они, я вижу, оценивают его капиталовложения в двадцать миллионов!
– Да, да, так и эти маклеры говорили. Но вот что самое интересное: они заявили, что он сам пожалует сюда через неделю-другую. И для этого-то они ко мне и явились – чтобы я с ним встретился и потолковал, и не только насчет линии Чэринг-Кросс, – между прочим, они, по-видимому, как-то разнюхали, что нам придется ее обратно взять, – но и насчет объединения всей системы подземного транспорта, – словом, насчет того, о чем мы с вами думали.
– А что это за господа, Джеркинс и Клурфейн? – поинтересовался Стэйн. – Кто они, собственно, такие? Друзья Каупервуда?
– Нет, нет, отнюдь! – поспешил объяснить Джонсон. – Они сами говорят, что они просто агенты по банковским делам. И рассчитывают на комиссионные – либо от Гривса и Хэншоу, либо от Каупервуда, либо от нас с вами – словом, от того, кого они сумеют в этом деле заинтересовать. А еще лучше, если от всех сразу. Так или иначе, Каупервуда они не представляют.
Стэйн иронически пожал плечами.
– По-видимому, они как-то пронюхали, – продолжал Джонсон, – что мы с вами интересуемся проектом объединения линий, и вот им хочется, чтобы я собрал акционеров и рекомендовал им Каупервуда на роль, так сказать, лидера, а ему постарался бы преподнести эту нашу с вами идею так, чтобы он ею заинтересовался. И разумеется, они хотят получить за это комиссионные.
Стэйн, явно забавляясь, смотрел на него.
– Словом, все будут невероятно счастливы!
– Разумеется, я эту комбинацию отклонил, – устало продолжал Джонсон, – но мне что пришло на ум: а не кроются ли тут и в самом деле кое-какие серьезные возможности, которых так сразу не разглядишь. Может статься, что у Каупервуда действительно есть интерес к этому делу и мы с вами могли бы этим воспользоваться. Ведь этот жернов – Чэринг-Кросс – так до сих пор и висит у нас на шее. Конечно, я прекрасно понимаю, никто у нас здесь не допустит, чтобы американские миллионеры вмешивались в наши дела и распоряжались нашей подземкой. Но, может быть, мы сумели бы организовать какую-то единую компанию – ну, скажем, вы, лорд Эттиндж, Хэддонфилд – и выработать сообща какую-то форму совместного контроля. – Он замолчал и выжидательно поглядел на Стэйна.
– Правильно, Элверсон, совершенно правильно, – сказал Стэйн. – Если среди наших акционеров есть люди, которые все еще этим делом интересуются, как несколько лет тому назад, их, безусловно, можно будет активизировать. А без их помощи Каупервуд зацепиться здесь не сможет.
Он встал и подошел к окну, а Джонсон продолжал говорить. Джеркинс и Клурфейн должны прийти к нему через несколько дней, он обещал дать им тот или иной ответ. Пожалуй, неплохо было бы припугнуть их немножко, сказать им, что если они рассчитывают иметь дело с ним или с кем-либо из тех, кого ему удастся привлечь, пусть помалкивают, чтобы это никуда не просочилось, и предоставят пока что действовать ему, Джонсону.
– Верно! – согласился Стэйн.
Ведь тут речь идет не только о Чэринг-Кросс, продолжал Джонсон, но и об Электротранспортной компании, поскольку она-то, в сущности, и является хозяином этой линии или ответственной за нее фирмой. И вот когда они со Стэйном прощупают хорошенько Хэддонфилда, Эттинджа и других, тогда только и можно будет решить, стоит ли затевать все это. И если они между собой сговорятся, Каупервуд, вероятнее всего, предпочтет иметь дело со Стэйном, Джонсоном и их друзьями, чем со всеми этими Джеркинсами, Клурфейнами, Гривсами и Хэншоу, – ведь они же сами по себе ничего не весят, их можно преспокойно сбросить со счетов.
Стэйн слушал рассуждения Джонсона и во всем соглашался с ним. Так они беседовали до темноты. За окном сгустился лондонский туман. Стэйн вспомнил, что его ждут к чаю, а Джонсон – что ему пора идти на конференцию юристов. Они расстались – оба в несколько приподнятом настроении и с ожившими надеждами.
Выждав дня три, что, по мнению Джонсона, было необходимо для поддержания престижа, дабы произвести впечатление на этих маклеров, он пригласил к себе Джеркинса и Клурфейна и сообщил им, что он беседовал на интересующую их тему кой с кем из своих друзей и что они не прочь познакомиться с проектами и предложениями Каупервуда. В связи с этим он по получении личного приглашения от Каупервуда – не иначе – готов встретиться и потолковать с ним. Однако он ставит условием, чтобы Каупервуд до встречи с ним ни в коем случае не вступал ни в какие переговоры или какие бы то ни было деловые отношения ни с кем другим, потому что люди, которых он, Джонсон, пытается заинтересовать, – это крупные пайщики, которые, разумеется, никаких шуток над собой не потерпят!
На этом они и расстались, после чего Джеркинс и Клурфейн бросились сломя голову в ближайшее телеграфное отделение. Они вместе сочинили телеграмму, в которой уведомляли Каупервуда о блестящих результатах, которых им удалось добиться, настаивали, чтобы он как можно скорее ехал в Лондон, и в весьма почтительных выражениях просили отложить всякие другие переговоры до приезда сюда, ибо предстоящее здесь совещание будет, несомненно, носить всеобъемлющий характер.
Каупервуд прочитал эту телеграмму и невольно усмехнулся, вспомнив, как он тогда напугал Джеркинса. Он телеграфировал в ответ, что сейчас очень занят, рассчитывает выехать в середине апреля и тогда охотно повидается с ними и поговорит об их предложении. Одновременно он послал шифрованную телеграмму Сиппенсу о том, что скоро будет в Лондоне, что он отклонил предложение Гривса и Хэншоу, но пусть Сиппенс постарается сделать так, чтобы они стороной услышали о том, что он едет в Лондон в связи с одним серьезным предложением насчет подземного транспорта, не имеющим никакого отношения к линии Чэринг-Кросс. Каупервуд полагал, что это известие подействует на Гривса и Хэншоу отрезвляюще и заставит их прийти к нему с таким предложением, которое он сможет принять, прежде чем ему предложат что-либо другое. Таким образом, у него будет в руках оружие, с помощью которого он сможет держать в узде своих новых партнеров.
И все это время Каупервуд, готовясь к отъезду, устраивал дела Беренис, Эйлин и обдумывал роль Толлифера в своих планах на будущее.
Глава 21
Эйлин при всей своей подозрительности и мрачных сомнениях, одолевавших ее, не могла не поразиться внезапной перемене, происшедшей с ее супругом. Воодушевленный своими лондонскими проектами, близостью Беренис и предстоящим путешествием, Каупервуд и в самом деле стал гораздо теплее относиться к Эйлин. Его желание, чтобы она поехала с ним в Лондон, его завещание, в котором он поручал ей заботиться о его доме и назначал ее одним из своих душеприказчиков, – все это, как-то по-своему преломляясь в сознании Эйлин, казалось ей несомненным следствием чикагской катастрофы. Жизнь, рассуждала Эйлин, нанесла ему жестокий, но отрезвляющий удар, и в такой момент, когда он острее всего мог почувствовать силу этого удара. И он вернулся к ней или, во всяком случае, на пути к тому, чтобы вернуться. Этого уже было почти достаточно, чтобы воскресить в ней веру в любовь и в прочность человеческих привязанностей.
Она с увлечением занялась приготовлениями к предстоящему путешествию. Накупила роскошных чемоданов новейшего образца, целыми днями разъезжала по магазинам, портнихам, модисткам, мастерским, обнаруживая, как и прежде, – к собственному удовольствию и к неизменному ужасу Каупервуда, – поистине ненасытную страсть к бьющей на эффект роскоши и чрезмерному блеску. Узнав о том, что они поедут в лучшей каюте «люкс» на океанском пароходе «Кайзер Вильгельм», отплывавшем в ближайшую пятницу, Эйлин с лихорадочной поспешностью готовила себе гарнитуры белья, подобающие разве что невесте, хотя она прекрасно знала, что ни о каких нежных супружеских отношениях между нею и Каупервудом и речи быть не может.
Между тем Толлифер, все попытки которого познакомиться с Эйлин пока что не увенчались успехом, неожиданно не без чувства облегчения обнаружил в своем почтовом ящике ценный пакет: в нем оказался план пассажирского парохода «Кайзер Вильгельм», билет и, что больше всего успокоило и обрадовало его, – три тысячи долларов новенькими банкнотами. Это сильно повысило рвение и энтузиазм Толлифера к предстоящей ему ответственной миссии. Он решил приложить все усилия, чтобы произвести самое благоприятное впечатление на Каупервуда, – вот человек, который, по-видимому, прекрасно знает, как пользоваться жизнью и брать от нее то, что хочешь! Поспешно пробежав глазами несколько последних газет, Толлифер вскоре убедился, что его предположения вполне обоснованны: чета Каупервудов действительно отправляется в Европу на том же пароходе «Кайзер Вильгельм», отходящем в пятницу.
Беренис, которая, разумеется, была в курсе всех дел Каупервуда, решила выехать с матерью двумя днями раньше на пароходе «Саксония». Они условились с Каупервудом, что будут ждать его в Лондоне в отеле «Клэридж», где они уже останавливались в прежнюю свою поездку.