– Весь вопрос в том, как нам сейчас за это взяться! – задумчиво сказал Каупервуд. – Вы говорите, что Гривс и Хэншоу в тупике, но ко мне они больше не обращаются. А между тем Джеркинс успел, по-видимому, поговорить с этим Джонсоном из Электротранспортной компании, и тот, при условии, что я пока ничего предпринимать не буду, обещал созвать группу пайщиков, заинтересованных в центральном кольце, – туда как будто входит и этот ваш Стэйн, – для встречи со мной и, по-видимому, для того, чтобы мы могли вместе обсудить всю схему подземных дорог в целом. Это значит, что я пока должен воздержаться от каких бы то ни было переговоров с Гривсом и Хэншоу и примириться с тем, что линия Чэринг-Кросс, за отсутствием средств, опять вернется к ним, в Электротранспортную. А это мне совсем не улыбается, потому что они, конечно, воспользуются этим как дубинкой, которой они будут махать у меня над головой.
Тут Сиппенс вскочил, как ужаленный.
– Не допускайте этого, патрон! – срывающимся голосом вскричал он. – Не допускайте! Послушайте, вы потом пожалеете. Эта здешняя публика так друг за дружку и держится! Между собой они и грызутся, и ссорятся, но как только дело доходит до иностранца, они все скопом готовы на него наброситься. Тяжкое это будет для вас дело, если вы с ними голыми руками драться полезете. Вы лучше подождите до завтра или до послезавтра, может быть, Гривс и Хэншоу еще дадут о себе знать. Они ведь сегодня в газетах прочтут о вашем приезде, и вот вы посмотрите, они непременно свяжутся с вами, им нет никакого расчета тянуть с этим делом, никакого расчета. Скажите Джеркинсу, чтобы он погодил встречаться с Джонсоном, а сами пока займитесь другими делами, но только прежде давайте посмотрим со мной эту линию Чэринг-Кросс.
В эту самую минуту Джемисон, занимавший номер рядом с апартаментами Каупервуда, вошел с письмом, которое ему только что вручил рассыльный. Прочтя имя отправителя на конверте, Каупервуд улыбнулся, потом быстро пробежал глазами письмо и передал его Сиппенсу.
– Вы угадали, де Сото, – весело сказал он. – Ну и что же нам теперь с этим делать?
Письмо было от Гривса и Хэншоу. Оно гласило:
«Дорогой мистер Каупервуд!
Мы узнали из сегодняшних газет о Вашем приезде в Лондон. Если Вы считаете это удобным и желательным, мы хотели бы встретиться с Вами в понедельник или во вторник на следующей неделе для обсуждения вопроса, о котором мы беседовали с Вами 15 марта в Нью-Йорке.
Поздравляем Вас с благополучным прибытием и желаем приятного времяпровождения.
Сиппенс торжествующе щелкнул пальцами.
– Что! Говорил я вам! – прокудахтал он. – Значит, они идут на ваши условия. И ведь это самый важный участок лондонской подземки. А когда он у вас будет в руках, шеф, вы сможете спокойно выжидать, в особенности если вам удастся подцепить еще кое-какие концессии, потому что, стоит только этим спекулянтам пронюхать про вас, они сами к вам явятся. А этот субъект Джонсон! Какое нахальство – требовать от вас, чтобы вы и не шевелились, пока с ним не увидитесь! – негодующе добавил он, ибо уже слышал, что Джонсон – властный и самоуверенный человек, и заочно невзлюбил его. – Конечно, у него есть кое-какие связи, – продолжал он. – И у этого Стэйна – тоже. Но без вашего капитала и опыта, без вашей изобретательности что они смогут сделать? Даже эту Чэринг-Кросс не могли открыть, не говоря уже о других линиях. Ничего у них без вас не получится!
– Очень может быть, что вы и правы, де Сото, – сказал Каупервуд, весело улыбаясь своему преданному помощнику. – Я повидаюсь с Гривсом и Хэншоу, вероятно, во вторник. И можете быть уверены, я ничего не упущу. Ну а насчет Чэринг-Кросс – поедем завтра? По-моему, следовало бы сразу осмотреть не только эту, но и обе главные линии.
– Отлично, патрон! В час дня вам будет удобно? Я вам все покажу, и к пяти вы уже будете здесь.
– Идет! Да, вот еще что: вы помните Хэддонфилда? Лорда Хэддонфилда, который несколько лет назад приезжал в Чикаго и такой шум там поднял? Палмеры, Филды, Лестеры – как они тогда все вокруг него увивались, помните? Я его тоже принимал у себя. Такой молодцеватый, самоуверенный тип.
– Как же! Конечно, помню, – сказал Сиппенс. – Он, кажется, тогда хотел стать пайщиком этого мясоконсервного предприятия.
– Да, и к моим предприятиям он тоже хотел примазаться. Я, по-моему, вам об этом никогда не рассказывал.
– Нет, не рассказывали, – поспешно сказал Сиппенс, сгорая от любопытства.
– Так вот, сегодня утром от него пришла телеграмма: приглашает к себе в поместье, в Шропшир, кажется. На субботу и воскресенье. – Каупервуд взял телеграмму со стола. – Да, Бэритон-мэнор, Шропшир.
– Любопытно! Ведь он из той публики, что входит в компанию «Сити – Южный Лондон». Пайщик, а может быть, директор – словом, как-то с ними связан! Я вам к завтрашнему дню все о нем разузнаю. Может быть, он тоже заинтересован в расширении лондонской подземки и хочет потолковать с вами об этом. Ну, если так и если он к вам расположен – так это находка! Для иностранца в чужой стране, сами понимаете…
– Да, да, я знаю, – отвечал Каупервуд. – Может быть, это в самом деле удача. Надо поехать. Так вы попробуйте выяснить все, что можно, а завтра в час приезжайте за мной.
Выходя, Сиппенс столкнулся в дверях с Джемисоном, который нес еще целую пачку писем и телеграмм, но Каупервуд замахал на него руками.
– Нет, нет, Джемисон. Ничего больше слушать не буду до понедельника. Напишите Гривсу и Хэншоу, что я рад буду видеть их у себя во вторник утром, в одиннадцать. И еще свяжитесь с Джеркинсом и скажите ему, чтобы он ничего не делал, пока я не дам знать. Телеграфируйте лорду Хэддонфилду, что мистер и миссис Каупервуд с удовольствием принимают его приглашение, узнайте, как туда добраться, и закажите билеты. Если еще что-нибудь без меня придет, положите ко мне на стол. Я завтра посмотрю.
Он спустился в лифте и, выйдя на улицу, окликнул экипаж, сказав кучеру ехать на Оксфорд-стрит, но, проехав два квартала, приподнял окошечко и крикнул:
– Остановитесь на углу Оксфорд-стрит и Юбери-стрит, слева!
Когда они подъехали, Каупервуд вышел и окольным путем направился к отелю «Клэридж».
Глава 24
В чувстве Каупервуда к Беренис пылкость любовника сочеталась с отеческой нежностью. Молодость Беренис, ее одаренность и красота неизменно вызывали у него чувство восхищения, желание защитить ее, предоставить возможность развиться этой богатой натуре. Вместе с тем он со свойственным ему пылом упивался ее любовью, хотя эта сторона их отношений иной раз невольно смущала его – так удивительно казалось ему сочетание его шестидесяти лет с ее юностью. С другой стороны, ее трезвая предусмотрительность, ее здравомыслие, – а в этом она иной раз не уступала ему самому, – наполняли его гордостью, внушали уверенность в своей силе. Ее самостоятельность, ее энергия, ее даровитость пробуждали в нем желание не просто растить капитал, а предоставить ей все возможности проявить себя, обеспечить ей положение в обществе. Вот почему он и решил поехать в Лондон, и это путешествие имело для него такое значение.
Когда она встретила его, цветущая, сияющая, и он схватил ее в свои объятья, ему словно передалась частица ее радостной уверенности в том, что все будет хорошо.
– Добро пожаловать в Лондон! Итак, Цезарь перешел Рубикон! – приветствовала она его.
– Спасибо, Беви, – сказал он, выпуская ее. – Я получил твою телеграмму и берегу ее. Ну-ка дай мне посмотреть на тебя! Пройдись по комнате.
Он смотрел на нее с нескрываемым восхищением, когда она с легкой усмешкой отошла в другой конец комнаты, а потом медленно направилась к нему, слегка поворачиваясь на ходу, наподобие модели из модного магазина, и наконец, остановившись перед ним, сделала реверанс и сказала:
– Прямехонько от мадам Сари! И стоит всего – ах, это тайна! – и надула губки.
На ней было облегающее темно-синее бархатное платье, отделанное мелким жемчугом у ворота и на поясе.
Каупервуд взял ее за руку и подвел к маленькому диванчику, на котором только и можно было уместиться двоим.
– Чудесно! – сказал он. – Слов не нахожу, как я рад, что опять с тобой. – Он справился о здоровье ее матери, а затем продолжал: – Ты знаешь, Беви, для меня это какое-то совершенно небывалое ощущение. Никогда мне, по правде сказать, не нравился этот Лондон, но в этот раз, зная, что ты здесь, я прямо одурел от восторга, когда увидел его!
– Ах, когда увидел его!
– Ну и, разумеется – тебя! – широко улыбнувшись, воскликнул он и стал целовать ее глаза, волосы и губы, пока она не отстранила его, сказав, что любовь надо пока отложить, пусть он сначала расскажет все.
Вынужденный подчиниться, он начал рассказывать, как они доехали и все, что за это время произошло.
– Эйлин со мной в отеле «Сесиль». Ее только что рисовали для газеты. А твой приятель Толлифер, надо сказать, действительно старался вовсю развлекать ее дорогой.
– Мой приятель! Да я с ним даже незнакома!
– Ну разумеется, еще бы тебе быть с ним знакомой! Но во всяком случае, он малый неглупый. Вот бы ты посмотрела на него, каким он пришел ко мне в первый раз в Нью-Йорке и какой это был блистательный кавалер на пароходе! Превращение Аладдина! Только волшебной лампой на этот раз были деньги. Кстати сказать, он поехал в Париж, вероятно – с целью замести следы. Я, конечно, позаботился, чтобы денег у него было достаточно.
– А ты с ним встречался на пароходе? – полюбопытствовала Беренис.
– Да, он нам был представлен капитаном. Ну это такой человек, который и сам сумеет все устроить. У него положительно дар нравиться женщинам. Он прямо-таки завладел всеми самыми хорошенькими.
– Так я и поверила! А где же в это время был ты?
– Ну знаешь, бывают иной раз чудеса! Но он в самом деле чародей. У него на это какое-то особенное чутье. Я-то, признаться, мало его видел, но Эйлин он сумел так пленить, что она жаждет пригласить его поужинать с нами.