Беренис, когда он объявил ей о приобретении Чэринг-Кросс, решила отпраздновать событие: разве не она затеяла поездку в Лондон, не она натолкнула Каупервуда на мысль об этом новом начинании? И вот теперь, наконец, свершилось то, о чем она когда-то мечтала: она в самом деле приобщилась к миру больших дел! Чувствуя, какое приподнятое настроение у Каупервуда, она принесла бутылку вина, чтобы выпить за успех дела и пожелать друг другу удачи.
Когда они чокнулись, она не удержалась и спросила его с лукавым видом:
– А ты уже познакомился с этим твоим – или, вернее, нашим – лордом Стэйном?
– Нашим? – расхохотался он. – Не хочешь ли ты сказать: твоим лордом Стэйном?
– Моим и твоим, – ответила Беренис. – Ведь он может помочь нам обоим, разве не правда?
«Вот бесенок! – подумал Каупервуд. – Сколько дерзости и самоуверенности у этой девчонки!»
– Правда, – спокойно ответил он. – Нет, я пока еще не познакомился с ним, но признаю, что он важная для нас фигура. И я надеюсь, что он сыграет в наших делах существенную роль. Но со Стэйном или без Стэйна, я теперь уже всерьез взялся за осуществление нашей идеи.
– И со Стэйном или без Стэйна ты своего добьешься, – сказала Беренис. – Ты сам это знаешь, и я знаю. И тебе для этого решительно никто не нужен, даже я! – Она подошла к нему и взяла его руку в свои ладони.
Глава 29
Весьма довольный состоявшейся сделкой, которая открывала ему перспективы для дальнейшей деятельности в Лондоне, Каупервуд решил нанести визит Эйлин. Он уже давно не имел никаких сведений от Толлифера, и это несколько беспокоило его, ибо он не видел возможности снестись с ним, не выдавая себя.
Подойдя к двери в апартаменты Эйлин, расположенные рядом с его собственными, он услышал ее смех, а когда он вошел, то застал ее перед большим зеркалом, окруженную мастерицами и модельершами из шикарного лондонского магазина. Она с озабоченным видом рассматривала свое отражение, в то время как горничная суетилась вокруг нее, оправляя складки нового платья. Кругом были разбросаны бумаги, картонки, ярлыки и платья. Каупервуд с первого взгляда заметил, что элегантный наряд Эйлин отличается несомненно бльшим вкусом и изяществом, чем ее прежние туалеты. Две мастерицы, с булавками во рту, ползали вокруг нее на коленях, закалывая подол, под наблюдением весьма видной и прекрасно одетой дамы.
– Я, кажется, попал не вовремя, – сказал Каупервуд, – но, если дамы не возражают, я не прочь изобразить собой публику.
– Иди сюда, Фрэнк! – позвала Эйлин. – Я как раз примеряю вечернее платье. Мы сейчас кончим. Это мой муж, – сказала она, обращаясь к окружавшим ее женщинам. Они почтительно поклонились.
– Тебе очень идет этот светло-серый цвет, – сказал Каупервуд. – Он хорошо оттеняет твои волосы. Очень немногим женщинам к лицу такой цвет. Но я, собственно, зашел сказать тебе, что мы, по-видимому, задержимся в Лондоне.
– Вот как? – спросила Эйлин, слегка повернув голову в его сторону.
– Я только что заключил соглашение, о котором я тебе говорил. Остается еще оформить кое-какие мелочи. Я думал, тебе интересно будет это узнать.
– Ах, Фрэнк, как замечательно! – радостно воскликнула Эйлин.
– Ну я не хочу тебе мешать. Да и у меня еще столько дел.
Эйлин сразу почувствовала его желание уйти, и ей захотелось показать ему, что она не собирается его удерживать.
– Да, кстати, – небрежно сказала она, – мне только что звонил мистер Толлифер. Он вернулся, и я пригласила его к ужину. Я сказала ему, что ты, возможно, не будешь ужинать с нами, так как тебя могут задержать дела. Я думаю, он не обидится.
– Не знаю, удастся ли мне вырваться, во всяком случае, я постараюсь… – сказал Каупервуд, но Эйлин прекрасно поняла, что эта фраза ровно ничего не значит.
– Хорошо, Фрэнк, – сказала она.
Каупервуд помахал ей рукой и вышел.
Она знала, что не увидит его теперь до утра, а то и дольше, но это его обычное равнодушие на сей раз не так огорчило ее. Толлифер, разговаривая с нею по телефону, извинился, что он так долго не давал о себе знать, и очень интересовался, не собирается ли она приехать во Францию. Эйлин несколько недоумевала, чем, собственно, она могла пленить такого блестящего молодого человека. Что может его привлекать в ней? Деньги, конечно! А все же он очень обаятельный! Приятно, когда такой человек интересуется тобой – независимо от побудительных мотивов.
Однако главная причина, почему Толлифер добивался приезда Эйлин во Францию, – хотя это вполне совпадало с желанием Каупервуда спровадить ее куда-нибудь из Лондона, – заключалась в том, что он сам оказался в плену парижских чар. В те времена, когда автомобили были еще редкостью, в Париж стекались для развлечения богачи со всего света – американцы, англичане, русские, итальянцы, греки, бразильцы съезжались сюда развлекаться и сорить деньгами, на которые существовали все эти роскошные магазины, великолепные цветочные киоски, бесчисленные кафе с маленькими столиками, плетеными креслами и стульями под открытым небом, катания в Булонском лесу, скачки в Отейле, опера, театры, веселые кабаре, игорные заведения и всяческие притоны.
Тогда-то и возник там международный отель «Ритц», изысканные рестораны для ценителей тонкой кухни – «Кафе де ля Пэ», «Вуазен», «Маргери», «Жиру» и полдюжины других. А для поэтов, мечтателей, литераторов без сантима за душой был и оставался Латинский квартал. Для натуры тонкой, артистической Париж был просто родной стихией, которая влекла и вдохновляла в любое время года – в дождливые и снежные дни, солнечной весной и жарким летом, и туманной осенью. Париж пел. Пела молодежь – песни ее подхватывали старики, и честолюбцы, и богачи, и даже неудачники, и отчаявшиеся.
Не следует забывать, что в этом городе Толлифер впервые в жизни оказался с деньгами. Какое это было наслаждение – иметь возможность прекрасно одеться, остановиться в шикарном отеле, – вот как сейчас в «Ритце», – зайти, когда хочешь, в первоклассный ресторан, заглянуть в кулуары театров, в бары, раскланяться с друзьями, знакомыми!
Как-то раз в воскресенье в Булонском лесу Толлифер неожиданно встретился со своей бывшей пассией Мэриголд Шумэкер из Филадельфии, ныне миссис Сидни Брэйнерд. Когда-то девчонкой она была страстно влюблена в него, но он был беден, и она предпочла ему лонг-айлендского миллиардера Брэйнерда, чье состояние казалось неисчерпаемым. Теперь у нее была своя яхта, стоявшая на якоре в Ницце. Увидя Толлифера, безупречно одетого, прогуливавшегося с явным намерением развлечься, она сразу вспомнила волнующее и романтическое увлечение своей юности. Она дружески окликнула его, познакомила со своей свитой и дала ему свой парижский адрес. Эта встреча с Мэриголд и ее друзьями распахнула перед Толлифером многие двери, которые столько времени были для него закрыты.
Но как же теперь быть с Эйлин? Не так-то все это просто. Ему придется пустить в ход всю свою изобретательность, чтобы, занимая Эйлин, не упускать из вида в то же время и собственные интересы. Придется поискать для нее рыбешку помельче, которую, однако, можно было бы выдать за самое что ни на есть великосветское общество. Он сразу же бросился наводить справки в разных отелях о знакомых актрисах, музыкантах, танцовщицах, певицах. Ему без труда удалось сговориться с ними, так как он обещал им возможность попировать за чужой счет. Обеспечив, таким образом, средства для развлечения Эйлин, если она приедет в Париж, он перенес свое внимание на модных портних: туалеты Эйлин казались ему далеко не удовлетворительными, но Толлифер полагал, что, если осторожно дать несколько тактичных советов, это легко поправить, а тогда уж ему можно будет, не стесняясь, ввести ее в круг своих друзей.
Один из его чикагских приятелей представил его некоему аргентинцу, Виктору Леону Сабиналю, и это оказалось весьма полезным знакомством. Сабиналь, молодой человек из хорошей состоятельной семьи, приехал в Париж несколько лет назад с деньгами и рекомендательными письмами, которые сразу открыли ему доступ в самые разнообразные круги этой космополитической столицы. Но, очутившись в Париже, молодой аргентинец дал волю своей необузданной натуре и пустился во все тяжкие: он промотал все, что у него было, и в конце концов истощил терпение своих великодушных родителей. Они наотрез отказались давать ему деньги на его разгульную жизнь, и Сабиналю, так же как и Толлиферу, пришлось изворачиваться самому. Бесконечные займы и попытки поживиться за счет друзей мало-помалу привели к тому, что все его бывшие знакомые, приличные солидные люди, захлопнули перед ним двери.
Однако кое-кто из друзей не забывал, что Сабиналь – сын весьма состоятельных родителей, которые, наверно, когда-нибудь сменят гнев на милость и простят его. А это значит, что со временем у него будут деньги, и тогда кое-что перепадет и его друзьям. Поэтому около него остался кружок легкомысленных и более или менее способных на все руки приятелей: актеры, военные, прожигатели жизни всех национальностей, интересные молодые люди и дамы из породы искателей приключений и легкой наживы. В то время, когда Толлифер познакомился с ним, аргентинцу благодаря связям с французской полицией и политическими деятелями Франции удалось открыть некое веселое, приятное и вполне приличное заведение, куда допускались только его знакомые, которые в то же время являлись и попечителями этого предприятия.
Сабиналь был высокий стройный брюнет. В его длинном, узком, смуглом лице было что-то почти зловещее. Под необыкновенно высоким лбом один глаз, наполовину закрытый опущенным веком, казался узенькой черной щелкой, другой, блестящий, широко раскрытый и совершенно круглый, производил впечатление стеклянного. Верхняя губа у него была тонкая, а нижняя, не лишенная приятности, забавно выдавалась вперед; ровные крепкие зубы сверкали ослепительной белизной. Его длинные узкие руки и ноги, как и все его длинное, тонкое тело, отличались необыкновенной гибкостью и силой. В нем как-то странно сочетались неуловимая грация, хитрость и своеобразное, но опасное обаяние. Чувствовалось, что этот человек не остановится ни перед чем, и плохо придется тому, кто перейдет ему дорогу.