– Неплохо разыграно! – заметил Каупервуд, обращаясь к мадам Резштадт.
– Ведь это Грелизан из «Трокадеро», самый остроумный клоун во всей Европе, – проронила она.
– Неужели! – воскликнула Мэриголд, чье мнение об искусстве комедианта сразу повысилось, стоило ей узнать, что он знаменит.
Эйлин, сначала опасавшаяся за успех своей затеи, теперь так и сияла от удовольствия. Каупервуд соблаговолил похвалить ее изобретательность, а заодно и Толлифера, и теперь все, что бы Грелизан ни вытворял, казалось ей забавным, хотя компания и замерла в испуге, когда клоун, войдя с большой серебряной миской, наполненной чем-то ярко-красным, похожим на суп с томатом, вдруг споткнулся и упал. В воздух взвился, осыпая гостей, рой блестящих оранжевых конфетти, искусно подброшенных рукою клоуна, раздались возгласы удивления, визг и смех.
Клоун снова бросился в буфетную и вскоре вынырнул оттуда, неся в сахарных щипчиках крошечный гренок; весь ужин он то исчезал, то появлялся, с озабоченным видом следуя за официантами и передразнивая каждое их движение.
На третье было подано нечто, похожее на суфле. Под верхней корочкой каждый обнаружил крохотный воздушный шарик с сюрпризом внутри; проколов его вилкой, Каупервуд нашел ключи Лондона; Эйлин – кланяющегося и улыбающегося мосье Ришара с ножницами в руках; мадам Резштадт – маленький земной шар, где пунктиром была нанесена линия, отмечавшая все города, которые она посетила; Ибрагим – шейха верхом на крошечном коне; Толлифер – колесо миниатюрной рулетки с указателем на нуле; Мэриголд – горсть игрушечных человечков: воина, короля, денди, художника и музыканта. Все до упаду смеялись над этой выдумкой; после кофе Грелизан откланялся под аплодисменты всех присутствующих, а Каупервуд и мадам Резштадт даже кричали: «Браво! Браво!»
– Восхитительно! – воскликнула мадам Резштадт. – Я непременно напишу ему и поблагодарю.
Потом в полночь в театре «Гран-Гиньоль» они смотрели, как прославленный Лялут изображает по очереди всех знаменитостей дня. После этого Толлифер предложил отправиться к Сабиналю. А на рассвете они разошлись, единодушно решив, что изумительно провели в Париже эту ночь.
Глава 39
Из всего этого Каупервуд заключил, что в Толлифере он нашел человека, даже более изобретательного, чем можно было надеяться. Он просто талант, этот Толлифер. Стоит только слегка намекнуть ему – ну и, конечно, снабдить деньгами, и он окружит Эйлин таким занимательным обществом, что она не станет слишком уж горевать, если ей придется расстаться со своим невнимательным супругом. Но об этом нужно еще подумать. В самом деле, если Эйлин узнает о существовании Беренис, она, по всей вероятности, обратится к Толлиферу за советом. И тогда придется покупать молчание обоих. Ну и заварил же он кашу! К тому же если у Эйлин будет свой собственный круг знакомых, среди которых она будет появляться почти всегда без мужа, постепенно пойдут разговоры о том, где же он проводит все это время, и в конце концов неминуемо выплывет имя Беренис. Пожалуй, лучше всего уговорить Эйлин вернуться с ним в Нью-Йорк, а Толлифера оставить в Европе. Это, естественно, положит предел дальнейшему сближению Эйлин с Толлифером, а то их отношения уж слишком стали бросаться в глаза.
Оказалось, что Эйлин ничего не имела против этой поездки. На то было много причин. Она опасалась, что если она откажется ехать, Каупервуд возьмет с собой другую женщину или заведет какую-нибудь интрижку в Нью-Йорке. К тому же какое сильное впечатление произведет такая поездка на Толлифера и его друзей! Ведь имя Каупервуда никогда еще так не гремело, и какая завидная роль быть его общепризнанной женой! Но больше всего ее интересовало, последует ли за нею Толлифер, ведь эта поездка может продлиться с полгода, а то и больше.
Поэтому Эйлин не замедлила сообщить Толлиферу о своем предстоящем отъезде. Новость пробудила в нем самые противоречивые чувства: как же быть с Мэриголд, которая предлагала ему отправиться на яхте к мысу Нордкап? Часто встречаясь с нею в последнее время, он понял, что если и впредь оказывать ей внимание, она, пожалуй, решится на развод и выйдет за него замуж, а у нее есть собственные средства, и не маленькие. Правда, он не любил ее и все еще мечтал о романе с какой-нибудь молоденькой девушкой. И к тому же вставал вопрос о том, на что жить сейчас и в ближайшем будущем. Стоит источнику его нынешних поступлений иссякнуть – и конец беззаботному существованию. Он считал почему-то, хотя ни малейшего намека на это сделано не было, что Каупервуд предпочтет иметь его под рукой в Нью-Йорке. Но Толлифер понимал, что, поедет он или останется, его отношения с Эйлин дальше так продолжаться не могут: он должен что-то сказать ей о своих чувствах, иначе его поведение может показаться ей странным. Он не сомневался, что Эйлин не поддастся на его пылкие речи, но это польстит ей, а значит, игра стоит свеч.
– Вот как? – воскликнул он, услышав от нее эту новость. – А я как же? Остался за бортом? – И он нервно принялся шагать из угла в угол, всем своим видом изображая величайшее огорчение и разочарование.
– Что с вами? – участливо спросила Эйлин. – Чем вы недовольны?
Она заметила, что Толлифер подвыпил (действительно, он зашел к Эйлин после завтрака с Мэриголд в баре мадам Жеми), – хмель, конечно, мог омрачить его настроение, но не настолько, чтобы он совсем уж потерял самообладание.
– Это просто ужасно! – сказал он. – Вы уезжаете сейчас, когда мне начало казаться, что наши отношения могут стать какими-то иными.
Эйлин, изумленная этой тирадой, широко раскрыла глаза. Конечно, ее отношения с Толлифером были не совсем обычными, и она все сильнее привязывалась к нему. Она и сама не сознавала, как глубоко было это увлечение. Однако, присмотревшись, как он ведет себя в обществе Мэриголд и других, она пришла к заключению – и даже не раз высказывала это вслух, – что он и пяти минут не может быть верен женщине.
– Не знаю, чувствуете ли вы это, – продолжал меж тем Толлифер, взвешивая каждое слово, – но нас с вами связывает не только светское знакомство. Признаюсь, когда я впервые встретил вас, я не предполагал, что так будет. Вы заинтересовали меня как миссис Каупервуд – женщина, представляющая те круги общества, о которых я только слышал. Но после нескольких бесед с вами у меня возникло иное чувство. Я прожил очень трудную жизнь. У меня были свои взлеты и падения, и, наверное, они всегда будут. Но в те первые дни нашего знакомства на пароходе что-то заставило меня подумать, что и вы, пожалуй, знавали их. Вот поэтому я и стал искать вашего общества, хотя, вы сами знаете, там было много других женщин, которые могли бы составить мне компанию.
Он лгал с видом человека, который никогда не говорил ничего, кроме правды. И эта умелая актерская игра произвела впечатление на Эйлин. Она подозревала, что Толлифер из тех, кто гоняется за богатым приданым. Пожалуй, так оно и есть. Но если она ему на самом деле не нравится, с чего бы ему так заботиться о ее внешности, о том, чтобы вернуть ей прежнее обаяние? Яркое, сильное чувство внезапно вспыхнуло в Эйлин – в нем были и материнская нежность, и воскресший пыл молодости. Этот бездельник просто не мог не нравиться: он был такой приветливый, веселый, такой неназойливо внимательный.
– Но что же изменится от того, что я вернусь в Нью-Йорк? – несколько недоумевая, спросила она. – Разве это помешает нам остаться друзьями?
Толлифер задумался. Он сказал о своих чувствах – ну а дальше что? Мысль о Каупервуде не давала ему покоя. Чего, собственно, хотел бы от него сейчас Каупервуд?
– Но вы только подумайте, – начал он, – вы исчезаете в самое чудесное время – июнь и июль здесь лучшие месяцы. И как раз самый разгар веселья! – Он закурил сигарету и налил себе выпить. Почему Каупервуд не дал ему понять, хочет ли он, чтобы Эйлин оставалась в Париже, или нет? Может быть, он еще и сообщит что-нибудь на этот счет, но не мешало бы ему поторопиться.
– Фрэнк просил меня поехать с ним, и я не могу поступить иначе, – спокойно сказала Эйлин. – Что же до вас, то я не думаю, что вы тут будете страдать от одиночества.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Без вас Париж потеряет для меня всю свою прелесть. Вот уже много лет жизнь не давала мне столько радости и счастья, как сейчас. А если вы уедете, все рухнет.
– Какие глупости! Пожалуйста, не болтайте вздора! Откровенно говоря, я с удовольствием осталась бы. Но не представляю себе, как это можно устроить. Вот я приеду в Нью-Йорк, немного осмотрюсь и напишу вам. Впрочем, я уверена, что мы скоро вернемся. А если нет и если ваши чувства останутся неизменными, возвращайтесь домой, мы ведь и в Нью-Йорке можем встречаться.
– Эйлин! – с нежностью воскликнул Толлифер, решив воспользоваться представившимся случаем. Он подошел к ней и взял ее за руку. – Какое чудо! Вот этих слов я и ждал от вас. Вы в самом деле так думаете? – спросил он, вкрадчиво заглядывая ей в глаза.
И, прежде чем она успела воспротивиться, он обвил руками ее талию и поцеловал – не слишком пылко, но, казалось, вполне искренне. Эйлин ничего так не хотела, как удержать его при себе, и все же она мягко, но решительно высвободилась из его объятий, хорошо понимая, что не следует давать Каупервуду серьезного повода к неудовольствию.
– Нет, нет, нет, – сказала она. – Вспомните, что вы мне только что говорили. Мы должны быть друзьями, и только друзьями, если вы, конечно, хотите, чтобы наши отношения продолжались. Кстати, почему это мы сидим тут? Я сегодня еще не выходила, а мне хотелось бы надеть свое новое платье.
Толлифер, отнюдь не стремившийся ускорять события, был очень доволен таким оборотом дела и предложил прокатиться в Фонтенбло, где Эйлин еще ни разу не была. И они отправились туда.
Глава 40
Нью-Йорк. Каупервуд и Эйлин сходят на пристань с парохода «Саксония». Обычная толпа репортеров. Газеты, проведав о намерении Каупервуда прибрать к рукам лондонскую подземку, спешат разузнать, кто будут основные вкладчики, кого он намечает в качестве директоров компании, кого в управляющие и не его ли это люди вдруг начали усиленно скупать акции «Районной» и «Метрополитен» – как обыкновенные, так и привилегированные. Каупервуд ловко опроверг эти слухи, и когда его заявление было опубликовано, иные лондонцы, а также и американцы не могли сдержать улыбки.