– Нет, Беви, я только хочу рассказать тебе все, как было. А дальше – суди сама. Ты намерена выслушать меня?
– Не очень. Но если тебе так уж хочется поговорить об этом – пожалуйста. Мне кажется, я понимаю, как все случилось.
– Беви! – воскликнул он, останавливаясь и глядя на нее с восхищением и искренней любовью. – Мы не можем, во всяком случае я не могу так разговаривать. Знаешь, для чего я рассказываю тебе об этой истории? Чтобы ты поняла: думай обо мне что хочешь, но знай: я по-прежнему люблю тебя. Может быть, это звучит нелепо и фальшиво после всего, что случилось за то время, пока мы не виделись, но, по-моему, ты и сама знаешь, что я говорю правду. Мы оба понимаем, что человеческие достоинства не ограничиваются физической красотой или обостренной чувственностью. Если, к примеру, взять двух хорошеньких женщин и послушать, что скажут о них двое мужчин, то мнения будут очень разные – тут играют роль и характер, и наличие взаимопонимания, и единство целей и стремлений, и…
– В самом деле? – ледяным тоном прервала его Беренис. – Это так важно, что можно пойти на измену, на вероломство, забыть свое слово?
Глаза ее на миг вспыхнули негодованием, и Каупервуд понял, что надо бросить увертки.
– Это очень важно, Беви. Как видишь, я здесь с тобой, правда? А десять дней назад, в Нью-Йорке…
– Да, знаю, – прервала его Беренис. – Ты прелестно провел с нею лето, а потом бросил ее. Теперь она тебе надоела – вот ты и вспомнил о Лондоне, о своих планах, о том, как восстановить свою репутацию… – Презрительная усмешка искривила ее красивый рот. – Право, Фрэнк, незачем мне это объяснять. Я сама во многом похожа на тебя – ты же знаешь. Я могу объяснить что угодно не хуже тебя – разница лишь в том, что я тебе многим обязана и готова, пожалуй, идти на кое-какие жертвы, чтобы сохранить то, что у меня есть, а значит, мне нужно быть более осмотрительной, чем ты, куда более осмотрительной. Или… – Она умолкла и посмотрела на Каупервуда; у него было такое ощущение, словно он получил пощечину.
– Но, Беренис, это же правда. Я в самом деле расстался с нею. Я вернулся к тебе. Я готов все объяснить, а могу и не объяснять – как хочешь. Но одного я непременно хочу: помириться с тобой, получить твое прощение и больше никогда не расставаться с тобой. Ты можешь этому не верить, но я обещаю: подобные вещи больше не повторятся. Разве ты этого не чувствуешь? Неужели ты не поможешь мне хоть отчасти восстановить наши прежние честные и открытые отношения? Подумай, чем мы были друг для друга! Я могу помогать тебе, хочу и буду помогать, все равно – решишь ли ты порвать со мной или нет! Неужели ты не веришь этому, Беви?
Они стояли под старыми деревьями на маленькой зеленой лужайке, спускавшейся к самой Темзе; впереди виднелись низкие тростниковые кровли далекой деревушки, из труб подымался голубоватый дымок. Все кругом дышало миром и тишиной. Но не это занимало сейчас Каупервуда – он думал о том, что Беренис, хоть и сохраняет внешнее спокойствие и явно не намерена учинять скандал, ничего не простила ему. В то же время он невольно сравнивал ее с другими женщинами – как вели бы они себя на ее месте, Эйлин например. Беренис не дулась, не проливала слез, не устраивала сцен. И однако – эта мысль впервые пришла ему в голову, – когда женщина глубоко, по-настоящему любит, она дуется, проливает слезы, устраивает сцены, как бы пагубно ни действовали они на любимого – и в конце концов ее прощаешь!
С другой стороны, в его отношениях с Беренис было, бесспорно, много такого, чего нельзя ни зачеркнуть, ни преуменьшить. Конечно, он сам виноват, что все это потускнело в ее глазах… И он мгновенно стал тем хитрым, проницательным, изворотливым и напористым Каупервудом, каким его привыкли видеть финансисты на заседаниях и во время деловых переговоров.
– Выслушай меня, Беви! – твердо сказал он. – Примерно двадцатого июня я отправился по делам в Балтимору…
И он рассказал ей все, что произошло потом. Как он вернулся к себе в номер поздно ночью. Как постучала Лорна. Все. Он рассказал, как она захватила его своей красотой, где он бывал с нею и как ее развлекал, как комментировала это пресса. Он упорно оправдывал себя тем, что Лорна прямо околдовала его – совсем как в свое время Беренис. Он вовсе не собирался изменять Беренис. Это налетело на него, как ураган. И для полной ясности он принялся излагать ей теорию, до которой додумался на опыте и этого, и прежних своих романов: чувственное влечение обладает такою силой, что способно восторжествовать и над разумом, и над волей. Во всяком случае, когда его захлестывает, это уничтожает все ранее намеченные планы, смывает все.
– Говоря начистоту, – добавил тут Каупервуд, – пожалуй, есть только один способ избежать подобного рода срывов: не встречаться с интересными женщинами. А это, конечно, не всегда возможно.
– Да, конечно, – сказала Беренис.
– Сама понимаешь, – продолжал он, решив довести разговор до конца, – уж если столкнешься с такой Лорной Мэрис, надо быть настоящим святошей, чтоб не поддаться соблазну. Ну а я, ты знаешь, далеко не святой.
– О да! – сказала Беренис. – Но я согласна: она действительно очень хороша. Ну а как ты смотришь на мои отношения с другими мужчинами? Ты согласен предоставить мне такую же свободу? – Она пытливо посмотрела на него, и он ответил ей спокойным, твердым взглядом.
– Теоретически – да, – ответил он. – Я люблю тебя, и потому должен буду примириться с этим и терпеть, пока выдержу, пока будет смысл терпеть. А потом, очевидно, отпущу тебя, как и ты отпустила бы меня, если бы почувствовала, что я не так уж тебе дорог. Но сейчас я хочу знать: после всего, что случилось, любишь ли ты меня, дорогая? Для меня это очень важно, ведь я-то люблю тебя по-прежнему.
– Ну, Фрэнк, ты задал мне такой вопрос, на который я сейчас ничего не могу ответить, я и сама не знаю.
– Но ты же видишь, это было просто мимолетное увлечение, – настаивал Каупервуд, – иначе меня бы не было здесь. И я говорю это тебе не для того, чтобы оправдаться, это на самом деле так.
– Другими словами, – сказала Беренис, – она не приехала с тобой на одном пароходе.
– Она всю зиму танцует в Нью-Йорке. Ты можешь прочесть об этом в любой американской газете. Пойми, Беви, мое чувство к тебе не только сильнее, но и серьезнее, глубже. Ты мне нужна, Беви. Мы одинаково думаем, одинаково чувствуем. Вот почему я сейчас снова здесь и хочу здесь остаться. То, другое, было неизмеримо мельче, я все время сознавал это. Когда ты перестала писать, я понял, что ты мне неизмеримо дороже Лорны. Ну вот, теперь, кажется, все. Так что же ты мне скажешь, Беви?
Сгущались сумерки. Он подошел к ней совсем близко, крепко обнял и поцеловал в губы. И она почувствовала, что сдается, слабеет и душой и телом. Но нет, она должна сказать ему все, что думает!
– Я люблю тебя, Фрэнк, да, люблю. Но для тебя ведь это только прихоть. И когда это у тебя пройдет… когда пройдет…
И они забылись в объятиях друг друга, дав чувству и желанию на время угасить слабый огонек, именуемый человеческим разумом, и одолеть вышедшую из повиновения, не управляемую рассудком человеческую волю.
Глава 49
Позже, ночью, в спальне у Беренис, Каупервуд продолжал доказывать, что самое разумное – оставаться на прежних ролях опекуна и подопечной.
– Понимаешь, Беви, – говорил он, – ведь именно так привыкли смотреть на нас и Стэйн, и все прочие.
– Ты что же, пытаешься выяснить, не уйду ли я от тебя? – спросила она.
– Не скрою, мне приходило в голову, что ты, возможно, подумываешь об этом. Ведь этот Стэйн в состоянии дать тебе все, чего бы ты ни пожелала.
Он сидел у нее на постели. Лунный свет, пробивавшийся сквозь щели в ставнях, не мог разогнать царивший в комнате сумрак. Беренис полулежала, облокотясь на подушки, и курила.
– И все же он не может дать мне то, что мог бы дать ты, захоти ты только, – сказала она. – Но если уж тебе так нужно знать, то изволь: я сейчас ни о чем другом не думаю, кроме той задачи, которую ты сам же мне навязал. Между нами был уговор, и ты его нарушил. Чего же ты от меня ждешь после этого? Чтобы я предоставила тебе свободу, не требуя ничего взамен?
– Я не жду от тебя ничего, что могло бы быть тебе неприятно или невыгодно, – твердо сказал Каупервуд. – Я просто предлагаю: в случае, если ты заинтересуешься Стэйном, – подумать, как нам остаться для всех опекуном и опекаемой до тех пор, пока ты не утвердишься в своем новом положении. С одной стороны, – он говорил это вполне искренне, – я был бы рад видеть тебя женой такого человека, как Стэйн. С другой стороны, мы с тобой вместе наметили определенную программу действий, и без тебя, Беви, откровенно говоря, она меня не слишком привлекает. Возможно, я доведу это дело до конца, а возможно, и брошу. Все зависит от настроения. Я знаю, после этой истории с Лорной Мэрис ты думаешь, что я в любую минуту могу создать себе приятную жизнь. Но я-то думаю иначе. Я ведь тебе уже говорил: это просто случайный эпизод, чувственное увлечение – и только. Будь ты со мной в Нью-Йорке, этого никогда бы не случилось. Но уж раз так вышло, остается одно: прийти к какому-то наиболее приемлемому соглашению. Говори, чего ты хочешь, ставь любые условия. – Он встал и начал шарить на столе, отыскивая сигары.
Беренис слушала в смятении. Что ответить на такой прямой вопрос? Каупервуд очень дорог ей – его дела, его успех для нее чуть ли не важнее, чем ее собственные. А все же надо подумать и о своей жизни, о своем будущем. Вряд ли он будет с ней, когда ей стукнет тридцать пять или сорок. Она лежала молча и думала, а Каупервуд ждал. И вот она ответила, подавив смутные предчувствия, шевельнувшиеся в душе. Да, все будет, как было; да, конечно, в их отношениях ничто не изменится, во всяком случае сейчас. А там кто знает? Ни он, ни она не могут предвидеть, какие еще планы и намерения у него возникнут.
– Во всяком случае, для меня, Фрэнк, ты дороже всех, – сказала она. – Лорд Стэйн мне, конечно, нравится, но я еще очень мало знаю его. Сейчас о чем-либо серьезном смешно и думать. Вообще же он человек интересный, даже обаятельный. И если ты и впредь намерен держать меня на задворках своей жизни, с моей стороны было бы очень непрактично пренебрегать Стэйном, ведь он в самом деле может жениться на мне. А полагаться на тебя – об этом и думать нечего. Я могу, конечно, остаться с тобой и постараюсь помочь тебе осуществить все, что мы задумали. Но ведь и в этом случае я должна рассчитывать на себя и только на себя. Я дарю тебе свою молодость, любовь, все силы ума и сердца и ничего не прошу взамен.