– Протест отклонен, – почти равнодушно откликнулся судья Пейдерсон, и Стэджер, который произнес свою речь лишь ради того, чтобы приуменьшить значимость показаний Стинера в сознании присяжных, опустился на свое место.
Шэннон снова обратился к Стинеру.
– Теперь, мистер Стинер, насколько вы можете припомнить, я прошу вас рассказать присяжным заседателям, что еще мистер Каупервуд сообщил вам во время той встречи. Ведь он не остановился на замечании, что вы тоже разоритесь и отправитесь за решетку. Какие еще выражения он использовал в разговоре с вами?
– Насколько я помню, он сказал, что разные политические махинаторы попытаются запугать меня и что если я не дам ему триста тысяч долларов, то мы оба разоримся. Он сказал: «Вас не могут больнее зарезать за то, что вы оказались бараном, чем за то, что вы всю жизнь были овцой».
– Ха! – воскликнул Шэннон. – Он так сказал, верно?
– Да, сэр, так оно и было, – подтвердил Стинер.
– Как он выразился? Вы точно воспроизвели его слова? – требовательно спросил Шэннон, направив указующий перст на Стинера во избежание оговорок.
– Да, насколько я помню, именно так он и сказал, – дрожащим голосом отозвался Стинер. – «Вас не могут больнее зарезать за то, что вы оказались бараном, чем за то, что вы всю жизнь были овцой».
– Вот именно! – опять воскликнул Шэннон и картинно развернулся перед присяжными, чтобы посмотреть на Каупервуда. – Я так и думал.
– Это выдумка, ваша честь, – заявил Стэджер, мгновенно поднявшийся на ноги. – Все это нужно для того, чтобы у присяжных сложилось предвзятое мнение. Я прошу вас предупредить сторону обвинения в необходимости придерживаться наглядных доказательств, и не лицедействовать ради своей пользы.
Зрители заулыбались, а судья Пейдерсон, заметивший это, строго нахмурился.
– У вас есть возражение, мистер Стэджер? – спросил он.
– Разумеется, ваша честь, – с энтузиазмом отозвался Стэджер.
– Протест отклонен. Ни защита, ни обвинение не ограничены специальной процедурой для словесного выражения своей позиции.
Стэджер был готов улыбнуться, но не осмелился на это.
Каупервуд, опасавшийся весомости такого свидетельства и сожалевший о нем, тем не менее с жалостью смотрел на Стинера. Вот образец слабости и безволия; вот то, до чего может довести их обоих трусость одного человека!
Когда Шэннон покончил с извлечением этих неутешительных показаний, Стэджер сам занялся Стинером, но не смог выжать меньше, чем надеялся. О том, что касалось данной ситуации, Стинер говорил абсолютную правду, которую трудно опровергнуть хитроумными толкованиями, хотя иногда это можно сделать. Стэджер с кропотливой дотошностью пересмотрел всю немалую историю взаимоотношений Стинера с Каупервудом и попытался представить дело таким образом, что Каупервуд каждый раз выступал в роли незаинтересованного посредника, а не организатора тонко продуманного преступного замысла. Это было трудно сделать, но он блестяще справился со своей работой. Однако в умах присяжных уже поселилось сомнение. Может быть, и несправедливо наказывать Каупервуда за готовность воспользоваться благоприятной возможностью для быстрого обогащения, так они думали, но определенно не стоит набрасывать покров невинности на столь явное свидетельство человеческой алчности. Наконец, оба юриста временно завершили допрос Стинера, и для дачи свидетельских показаний был вызван Альберт Стайерс.
Он был все тот же худощавый, бойкий и добродушный молодой человек, каким был на вершине своей чиновничьей карьеры, правда, немного взволнованный, но в остальном не изменившийся. Его невеликое имущество было спасено благодаря Каупервуду, который посоветовал Стайерсу проинформировать Ассоциацию муниципальных реформ о том, что начальство пытается конфисковать его активы ради собственной выгоды, когда на самом деле они подлежали изъятию в городскую казну, если бы против него были выдвинуты реальные обвинения, чего не было и в помине. Эта бдительная организация выпустила один из своих многочисленных отчетов по поводу злоупотребления полномочиями, и Альберт с радостью увидел, как Стробик и остальные поспешили отступиться от него. Естественно, он был благодарен Каупервуду, хотя теперь он был один в поле воин. Он был готов на все, чтобы помочь банкиру, но правдивая натура заставляла его придерживаться простых фактов, которые отчасти были благоприятными для Каупервуда, а отчасти нет.
Стайерс засвидетельствовал, что он помнит слова Каупервуда о покупке сертификатов и о его праве на получение денег, что Стинер был чрезмерно испуган и что ему лично не было причинено никакого ущерба. Он подтвердил точность определенных записей в бухгалтерских книгах городского казначея, а также в отчетности Каупервуда, подтверждавшей эти записи. Его показания насчет потрясения Стинера, который узнал, что его делопроизводитель выписал чек для Каупервуда, были не в пользу обвиняемого, но Каупервуд надеялся преодолеть это впечатление с помощью собственных показаний.
До сих пор Стэджер и Каупервуд справлялись вполне неплохо, и они бы не удивились своей победе на этом судебном процессе.
Глава 42
Суд продолжался. Один свидетель обвинения следовал за другим, пока штат Пенсильвания не выстроил позицию обвинения, убедившую Шэннона в том, что он в достаточной степени обосновал вину Каупервуда. Со своей стороны, Стэджер привел многочисленные аргументы в пользу отсутствия веских свидетельств, доказывающих те или иные вещи, но судья Пейдерсон остался непреклонным. Он знал, какое значение имеет это дело для городской политики.
– Не думаю, что вам стоит и дальше вдаваться в эти обстоятельства, мистер Стэджер, – устало произнес он после очередной долгой речи адвоката. – Я знаком с городскими порядками, но суть обвинения не связана с нашими традициями. Ваши аргументы обращены не ко мне, а к присяжным заседателям. Сейчас я не хочу вдаваться в это. Вы можете подать новое ходатайство о закрытии дела вашего подзащитного. Оно будет отклонено.
Окружной прокурор Шэннон внимательно выслушал слова судьи и сел на свое место. Понимая, что у него не осталось шансов смягчить мнение присяжных, Стэджер вернулся к Каупервуду, который только улыбнулся.
– Придется уповать только на присяжных, – сказал он.
– Я тоже надеюсь, – отозвался Каупервуд.
Затем Стэджер обратился к жюри присяжных. Кратко обрисовав суть дела, как он его видел, он стал объяснять им, что он думает о представленных доказательствах.
– По сути, джентльмены, между доказательствами обвинения и нашими доказательствами, представленными со стороны защиты, нет существенной разницы. Мы не собираемся оспаривать, что мистер Каупервуд получил от мистера Стинера чек на шестьдесят тысяч долларов, на который имел право в качестве посредника, или же что он не предоставил сертификаты городского займа на аналогичную сумму в амортизационный фонд, как ему следовало поступить, по словам стороны обвинения. Однако мы утверждаем и собираемся несомненно доказать, что, будучи представителем городских интересов, он в течение четырех лет вел дела с городской администрацией в лице казначейского департамента. По соглашению с городским казначеем все денежные платежи и депозиты сертификатов городского займа в амортизационный фонд проводились до первого числа каждого следующего отчетного месяца – первого месяца после каждой конкретной сделки. По сути, мы имеем и можем привести свидетельства, что многие банкиры и брокеры, которые вели дела с городским казначейством, поступали таким же образом. Сторона обвинения предлагает задать вопрос: знал ли мистер Каупервуд на момент получения чека, что ему предстоит приостановить свои финансовые операции; что он, по его собственному утверждению, не покупал сертификаты с намерением поместить их в амортизационный фонд; и, наконец, что, заранее зная о своем банкротстве, он умышленно обратился к сэру Альберту Стайерсу, секретарю мистера Стинера, сообщив ему о покупке сертификатов, а затем в силу подразумеваемой, но не прямо высказанной ложной информации получил чек и ушел?
Джентльмены, сейчас я не собираюсь вступать в долгую дискуссию обо всех этих вещах, так как свидетельские показания весьма быстро покажут, где правда. У нас имеется ряд свидетелей, и все мы хотим выслушать их. Прошу вас помнить, что ни одна крупица свидетельств, кроме уже приведенных со слов мистера Стинера, не может доказать, что во время визита к городскому казначею мистер Каупервуд знал о своем грядущем банкротстве, либо не приобрел указанные сертификаты, либо не имел права удерживать их при себе без депозита в амортизационный фонд до первого числа следующего месяца, когда он неизменно подводил баланс своих отношений с городской казной. Бывший городской казначей мистер Стинер может давать одни показания, а мистер Каупервуд, со своей стороны, волен излагать свое мнение. Только вы, джентльмены, можете решить, кому вы предпочитаете верить: бывшему городскому казначею мистеру Джорджу У. Стинеру – многолетнему коммерческому партнеру мистера Каупервуда, многие годы лично получавшему прибыль, исключительно из-за финансовых неурядиц, пожара и паники выступающему против бывшего коллеги, – или мистеру Фрэнку А. Каупервуду, известному банкиру и финансисту, который приложил все силы, чтобы в одиночку выстоять против этой бури, буквально исполнил все соглашения, каковые до сих пор имел с городской администрацией, и даже сейчас изо всех сил старается поправить несправедливые финансовые затруднения, связанные с пожаром и биржевой паникой. Вчера он объявил, что если бы он осуществлял контроль над своими делами, то со всей возможной быстротой возместил бы каждый доллар своей задолженности (на самом деле он не единственный должник), включая спорные пятьсот тысяч долларов по делу с мистером Стинером и городской администрацией, и доказал делом, а не словами, что для подозрений в его нечестных намерениях нет никаких оснований. Возможно, вам известно, что город отклонил его предложение, причины я постараюсь объяснить позднее, джентльмены. Теперь мы приступаем к свидетельствам защиты, и я прошу вас с самым пристальным вниманием отнестись к показаниям этих свидетелей. Внимательно прислушайтесь к словам мистера У. К. Дэвисона, когда он займет место свидетеля. Постарайтесь так же внимательно отнестись к словам мистера Каупервуда, когда мы вызовем его для свидетельских показаний. Посмотрите, сможете ли вы найти оправданный мотив для обвинения. Я не могу этого сделать. Премного благодарен, джентльмены, за внимание к моим словам.