Глава 52
Когда Каупервуд явился в тюрьму, Джасперс уже был там и радостно встретил его, главным образом испытывая облегчение от того, что его репутация шерифа никак не пострадала. Из-за общей срочности судебных разбирательств было решено отправиться в суд к девяти утра. Эдди Сондерс был снова уполномочен проследить за тем, чтобы Каупервуд был благополучно доставлен к судье Пейдерсону, а затем препровожден в тюрьму. Все документы по делу находились в его ведоме до передачи шерифу.
– Полагаю, вам известно, что Стинер тоже здесь, – обратился к Стэджеру шериф Джасперс. – Сейчас у него нет денег, но я выделил ему отдельную комнату. Не хочу помещать такого человека в камеру.
Джасперс явно симпатизировал Стинеру.
– Это правильно, и я рад это слышать, – отозвался Стэджер, улыбаясь про себя.
– Судя по тому, что я слышал, не думаю, что мистер Каупервуд захочет встречаться со Стинером, поэтому я решил отправить вас по отдельности. Джордж ушел несколько минут назад вместе с другим моим заместителем.
– Вот и хорошо, – сказал Стэджер. – Так и следовало поступить.
Он был рад за Каупервуда, что шериф проявил тактичность в этом вопросе. Очевидно, между Джорджем Стинером и шерифом наладились очень дружелюбные отношения, несмотря на горестное положение и отсутствие средств у бывшего казначея.
Они прошли небольшое расстояние до городского суда, стараясь беседовать об обычных вещах, избегая сложных вопросов.
– Все не так плохо, – обратился Эдвард к отцу. – Стэджер говорит, что губернатор обязательно помилует Стинера через год или еще меньше, а если он это сделает, то будет обязан выпустить и Фрэнка.
Старик Каупервуд уже не раз слышал об этом, но готов был слушать снова и снова. Это напоминало колыбельную для убаюкивания младенцев. Снег, на удивление не таявший, ясное и светлое утро, надежда, что в суде будет мало народу, – все это отвлекало внимание Каупервуда-старшего и его сыновей. Он даже отпустил замечание насчет воробьев, дерущихся за кусок хлеба на улице, подивившись их бодрости в зимнее время. Сам Каупервуд, шагавший впереди вместе со Стэджером и Сондерсом, говорил о предстоящих судебных слушаниях в связи с его бизнесом и с тем, что еще нужно было сделать.
Когда они вошли в зал суда, Каупервуда ожидала та же небольшая загородка, за которой он находился несколько месяцев назад в ожидании вердикта присяжных.
Его отец и братья нашли места в зале. Эдди Сондерс остался со своим подопечным. Стинер и другой представитель шерифа по фамилии Уилкерсон тоже находились в зале, но они делали вид, будто не замечают друг друга. Фрэнк не возражал против беседы со своим бывшим партнером, но он видел, что Стинер выглядел робким и униженным, так что предпочел обойтись без лишних слов. Через три четверти часа унылого ожидания боковая дверь распахнулась, и в зал вошел судебный пристав.
– Всех подсудимых прошу встать для слушания приговора, – провозгласил он.
Всего было шесть подсудимых, включая Каупервуда и Стинера. Двое из них были взломщиками-конфедератами, которых застигли с поличным во время ночной облавы.
Другой арестант, молодой человек лет двадцати шести на вид, был конокрадом, осужденным за кражу и продажу лошади бакалейщика. Последним был высокий, неуклюжий, неграмотный негр, который унес вроде бы забытый кусок свинцовой трубы, найденной на складе пиломатериалов. Он собирался продать трубу или обменять на выпивку. На самом деле ему вообще не следовало находиться здесь, но после того как он был задержан бдительным сторожем и сначала отказался признать свою вину в краже чужой собственности, по недоразумению не был наказан в обычном порядке, а отправился в суд. Потом он сообразил, что к чему, и признал свою вину, но был вынужден предстать перед судьей Пейдерсоном для обвинительного или оправдательного приговора. Суд нижней инстанции, куда его направили, утратил свою юрисдикцию, передав его дело на рассмотрение в этот суд. Эдди Сондерс, назначивший себя охранником и наставником Каупервуда, поведал ему эти подробности, пока они стояли в ожидании.
Зал суда был полон. Для Каупервуда было унизительно стоять в очереди у бокового прохода вместе с остальными, включая Стинера, который выглядел больным и безутешным.
Негр Чарльз Экерман был первым по списку.
– Каким образом этот человек предстал передо мной? – брюзгливо осведомился Пейдерсон, когда обратил внимание на стоимость имущества, предположительно украденного Экерманом.
– Ваша честь, – поспешил объяснить помощник окружного прокурора, – этот человек предстал перед судом низшей инстанции и отказался признать свою вину, поскольку был пьян. Поскольку истец не отказался от обвинения, местный суд был вынужден направить его сюда для вынесения приговора. С тех пор он изменил свое мнение и признал вину перед окружным прокурором. Его не следовало приводить сюда, но у нас не оставалось выбора. Он должен был предстать перед вами для соблюдения отчетности.
Судья Пейдерсон вопросительно посмотрел на негра, который, явно не смущенный подобным осмотром, удобно прислонился к перекладине, перед которой обычный арестант стоял бы навытяжку, в страхе ожидая приговора. Его уже несколько раз изобличали в мелких правонарушениях: пьянстве, буйном поведении и тому подобных вещах, – но его поза была воплощением грубоватой и равнодушной невинности.
– Итак, Экерман, – строго начал судья. – Вы признаете, что украли этот кусок свинцовой трубы стоимостью четыре доллара восемьдесят центов, как указано в обвинительном акте?
– Да, сэр, я это сделал, – отозвался тот. – Я вам расскажу, как все было. Днем в субботу я проходил мимо дровяного склада; глянь, за оградой валяется кусок трубы, а я как раз был на мели. Ну, я взял доску, подкатил трубу поближе да и забрал ее. А потом этот мистер, сторож, – он красноречивым жестом указал на место свидетеля, где стоял истец на тот случай, если судья захочет задать ему какие-то вопросы, – пришел ко мне домой и обвинил в краже.
– Но вы взяли трубу, не так ли?
– Да, сэр, я забрал ее.
– Что вы с ней сделали?
– Сбыл с рук за двадцать пять центов.
– То есть вы продали ее, – уточнил судья.
– Верно, сэр, так оно и было.
– Разве вы не знаете, что это дурной поступок? Когда вы подкатили трубу к ограде и забрали ее, разве вы не понимали, что совершаете кражу? Да или нет?
– Да, сэр, я знал, что это плохо, – застенчиво ответил Экерман. – Тогда я не думал насчет кражи, но знал, что это плохо. Не стоило мне так поступать.
– Разумеется, вы знали. В том-то и дело; вы знали, что совершаете кражу, и все равно забрали трубу. Того человека, которому этот негр продал трубу, уже задержали? – резко обратился судья к помощнику окружного прокурора. – Он должен быть задержан по более тяжкому обвинению как скупщик краденого.
– Да, сэр, – ответил помощник. – Его дело рассматривает судья Ягер.
– Так и должно быть, – сурово произнес Пейдерсон. – По моему мнению, скупка краденой собственности – одно из тяжелых правонарушений.
Судья снова повернулся к Экерману.
– Послушайте, Экерман! – воскликнул он, раздосадованный тем, что ему приходится возиться с таким ничтожным делом. – Я хочу вам кое-что сказать и хочу, чтобы вы слушали внимательно. Встаньте прямо! Не опирайтесь на дверцы! Вы находитесь в судебном присутствии!
Экерман удобно опирался на локти, как будто прислонился к забору, болтая с приятелем, но, услышав окрик судьи, немедленно выпрямился с глуповатой извиняющейся улыбкой.
– Вы не так глупы и должны понять, что я собираюсь сказать. Правонарушение, которое вы совершили, украв кусок свинцовой трубы, – это настоящее преступление. Это уголовное преступление, за которое я могу покарать вас самым суровым образом. Вы меня слышите? Я могу приговорить вас к году заключения в исправительном учреждении, если приму такое решение, – к одному году исправительных работ за кражу свинцовой трубы. Если у вас есть немного здравого смысла, вы внимательно выслушаете мои слова. Прямо сейчас я не собираюсь отправлять вас в тюрьму. Это может немного подождать. Я собираюсь приговорить вас к одному году тюрьмы, к одному году. Понятно? – Экерман немного побледнел и нервно облизнул губы. – А потом я собираюсь отсрочить этот приговор и держать этот дамоклов меч над вашей головой, так что если вы еще когда-нибудь возьмете чужое и попадетесь на этом, то вас накажут и за прошлое преступление, и за содеянное. Вы это понимаете? Понимаете, что я имею в виду? Скажите, вы понимаете?
– Да, сэр, я понимаю, – ответил негр. – Я так понимаю, что сейчас вы собираетесь отпустить меня.
Люди в зале суда заулыбались, и судья ухмыльнулся, чтобы самому удержаться от улыбки.
– Я собираюсь отпустить вас только при условии, что вы больше ничего не украдете, – грозно произнес он. – В тот момент, когда вы совершите новую кражу, то вернетесь в этот суд и отправитесь в тюрьму на год и другой срок за следующее преступление. Вы это понимаете? Итак, я хочу, чтобы вы покинули суд и вели себя достойным образом. Больше никогда и ничего не крадите. Найдите себе работу. Не крадите, вы слышите? Не прикасайтесь к тому, что вам не принадлежит! Не возвращайтесь сюда! Если вы это сделаете, я точно отправлю вас в тюрьму.
– Да, сэр! Нет, сэр, я не буду! – нервно отозвался Экерман. – Я не буду брать ничего, что мне не принадлежит.
Он побрел прочь, подталкиваемый направляющей рукой пристава, и был выведен из зала суда под смех и улыбки с комментариями о его простодушии и чрезмерно суровом обращении судьи Пейдерсона. Но вскоре было оглашено следующее дело, захватившее интерес публики.
Это было дело двух взломщиков, на которых Каупервуд смотрел с большим любопытством. За всю свою жизнь он не наблюдал за вынесением такого приговора. Он ни разу не был в полиции или в уголовном суде и редко бывал в гражданских судах. Ему понравилось, что освободили негра, и воздал должное Пейдерсону за его здравый смысл и большее сочувствие, чем он ожидал.