Теперь он гадал, могла ли Эйлин каким-то образом оказаться здесь. Он возражал против ее прихода, но она могла ослушаться. В сущности, она находилась в самом дальнем конце зала, среди толпы рядом с дверью, скрывая лицо под густой вуалью. Она не смогла противостоять желанию как можно скорее и вернее узнать судьбу своего возлюбленного – быть рядом с ним в час его величайших страданий, как она думала. Она была крайне возмущена, когда увидела, что он стоит в очереди с обычными уголовниками и вынужден ждать в таких позорных обстоятельствах, но она не могла не восхищаться его достоинством и самоуверенностью даже в этом зале. Она видела, что он не изменился в лице и остался таким же спокойным и сдержанным, как всегда. Если бы он только мог увидеть ее сейчас; если бы он посмотрел на нее, чтобы она могла поднять вуаль и улыбнуться ему! Но он этого не сделал и не собирался делать. Он не хотел видеть ее здесь. Впрочем, когда они встретятся, она все равно расскажет ему об этом.
Судья быстро разобрался с двумя взломщиками, назначив каждому по году тюрьмы, и их увели, растерянных и явно не понимающих, что думать по поводу своего преступления или своего будущего.
Когда пришла очередь Каупервуда, судья жестко выпрямился, поскольку теперь он имел дело с человеком совершенно иного рода, с которым нельзя было обращаться обычным образом. Он точно знал, что собирается сказать. Когда один из агентов Молинауэра, близкий друг Батлера, высказал предположение, что пяти лет для Каупервуда, как и для Стинера, будет примерно достаточно, судья хорошо понял, что должен делать.
– Фрэнк Алджернон Каупервуд! – провозгласил судебный клерк.
Каупервуд быстро вышел вперед, немного стыдясь своего положения, но не показывая это ни жестом, ни мимикой. Пейдерсон окинул его взглядом, как и остальных.
– Ваше имя? – спросил пристав для протокола, который вел судебный стенографист.
– Фрэнк Алджернон Каупервуд.
– Место жительства?
– Джирард-авеню, 1937.
– Род деятельности?
– Банкир и брокер.
Стэджер стоял рядом чуть позади него, собранный и решительный, готовый сделать последнее заявление для суда и публики, когда настанет нужный момент. На своем месте в толпе у двери Эйлин впервые в жизни нервно кусала пальцы, а ее лоб покрылся крупными каплями пота. Отец Каупервуда был весь напряжен от волнения, а его братья быстро отвели взгляды, стараясь скрыть свой страх и горе.
– Были ли вы осуждены ранее?
– Нет, – тихо ответил Стэджер за Каупервуда.
– Фрэнк Алджернон Каупервуд, – гнусаво произнес пристав, – имеете ли вы что-либо сказать перед немедленным оглашением приговора? Если у вас есть возражения, огласите их.
Каупервуд хотел сказать «нет», но Стэджер поднял руку.
– С позволения суда, мой подзащитный, мистер Каупервуд, который сейчас стоит перед вами, невиновен как по собственной оценке, так и по мнению двух из пяти членов Верховного суда, суда последней инстанции, штата Пенсильвания, – громко и ясно произнес он, чтобы все могли слышать его.
Одним из заинтересованных слушателей и зрителей в данный момент был Эдвард Мэлия Батлер, который только что явился из другого зала суда, где беседовал с судьей. Угодливый судебный пристав предупредил его, что приговор Каупервуду вот-вот будет объявлен. Сегодня утром он на самом деле пришел в суд, чтобы не пропустить приговор, но скрыл свое истинное намерение под предлогом другого дела. Он не знал, что Эйлин тоже находится здесь, и не видел ее.
– Как он сам засвидетельствовал в этом суде, – продолжал Стэджер, – и как ясно показывают свидетельства по данному делу, он всегда был посредником для джентльмена, чье преступление впоследствии было установлено судом. В качестве посредника он по-прежнему утверждает, – и двое из пяти судей Верховного суда согласны с ним, – что он действовал строго в пределах своих прав и полномочий, когда не разместил сертификаты городского займа на шестьдесят тысяч долларов в то время и таким образом, который был обжалован людьми, действовавшими через окружного прокурора. Мой подзащитный – человек редких финансовых способностей. Благодаря различным рекомендательным письмам, полученным вашей честью в его защиту, вы можете видеть, что он пользуется уважением и симпатией значительного большинства самых влиятельных людей в банковских кругах. Он занимает видное положение в обществе и известен своими достижениями. Лишь непредвиденный и неблагоприятный удар судьбы вынудил его сегодня предстать перед вами – пожар и последующая паника, затронувшая самые устойчивые финансовые активы. Несмотря на вердикт присяжных и решение трех из пяти членов Верховного суда, я утверждаю, что мой подзащитный не является растратчиком, не присваивал чужую собственность, не должен был предстать перед этим судом и теперь не должен быть осужден за деяния, в которых он не виновен.
Надеюсь, ваша честь правильно истолкует мои побуждения, когда я подчеркну, что все сказанное мною здесь является правдой. Я не хочу бросить даже тень подозрения на компетентность этого суда, любого другого суда или процесс судопроизводства. Но я решительно осуждаю цепочку злополучных событий, которые привели к этой прискорбной ситуации, сложной для непросвещенных умов, которая вывела моего достойного клиента в сферу действия судебного производства. Я считаю, что будет справедливо объявить об этом здесь и сейчас. Я прошу вашу честь проявить снисходительность, и если вы не можете добросовестно отказаться от этого обвинения, то, по крайней мере, примете во внимание, что указанные мною факты и обстоятельства должны иметь определенный вес при определении меры наказания.
Стэджер отступил назад, и судья Пейдерсон кивнул ему, показывая, что он выслушал речь уважаемого адвоката и уделит ей надлежащее внимание, но не более того. Потом он повернулся к Каупервуду и, призвав на помощь все достоинство, какое позволяли его полномочия, начал свою речь:
– Фрэнк Алджернон Каупервуд, коллегия присяжных, собранная по вашему выбору, признала вас виновным в присвоении чужого имущества. Ходатайство о новом судебном процессе, поданное от вашего имени вашим достопочтенным советником, было рассмотрено и отвергнуто большинством членов суда высшей инстанции, вполне удовлетворенных качеством приговора как по закону, так и в силу доказательств. Ваше преступление имеет более чем обычную тяжесть с учетом крупной суммы денег, полученных вами из городской казны. Оно отягчается тем обстоятельством, что вы незаконно использовали в личных интересах облигации городского займа и деньги города на общую сумму в несколько сотен тысяч долларов. Максимальное наказание, назначенное законом за такое преступление, является необычно милосердным. В связи с фактами, свидетельствующими о вашем достойном положении в недавнем прошлом, а также с обстоятельствами, при которых произошло ваше банкротство, а также с обращениями ваших многочисленных друзей и финансовых партнеров, представленными на рассмотрение этого суда, это было принято во внимание. Суд учитывает все важные факты вашей карьеры.
Пейдерсон сделал паузу, как бы в сомнении, хотя он прекрасно знал, что последует дальше. Он знал, чего желают его покровители.
– Если ваше дело не содержит какой-либо иной морали, то, по крайней мере, оно учит тому, что в наше время городскую казну нельзя безнаказанно расхищать под предлогом деловых операций и что власть закона все еще может постоять за себя и защитить общество, – сказал он, перебирая бумаги на столе перед собой.
Он немного помолчал и с торжественным видом добавил, пока Каупервуд бесстрастно смотрел на него:
– Итак, по приговору суда вы должны уплатить штраф в пять тысяч долларов в казну графства и оплатить судебные издержки. Вы также приговариваетесь к отбытию одиночного заключения в государственной тюрьме Восточного округа сроком на четыре года и три месяца. Вы останетесь под стражей до истечения срока данного приговора.
Услышав эти слова, отец Каупервуда опустил голову, чтобы скрыть слезы. Эйлин закусила нижнюю губу и стиснула кулачки, сдерживая свою ярость, разочарование и слезы. Четыре года и три месяца! Какой ужасный пробел в их жизни! Однако она подождет. Это все же лучше, чем восемь или десять лет, чего она опасалась. Возможно, теперь, когда все действительно закончилось и он отправится в тюрьму, губернатор помилует его.
Судья потянулся за документами в связи с делом Стинера, довольный, что не оставил финансистам шансов утверждать, будто он не уделил должного внимания их просьбам о смягчении приговора для Каупервуда. Вместе с тем определенные политики будут довольны, что он назначил Каупервуду срок, близкий к максимальному, в то же время якобы прислушавшись к просьбам о снисхождении. Каупервуд сразу же разгадал этот трюк, но ничуть не расстроился. Это показалось ему слабым и недостойным ходом. Подошел пристав, готовый увести его.
– Пусть осужденный ненадолго останется, – предупредил судья.
Пристав произнес имя Джорджа У. Стинера. Каупервуд сначала не понял причину задержки, но вскоре узнал, в чем дело. Так он мог выслушать приговор, вынесенный соучастнику своего преступления. Стинер ответил на обычные вопросы для судебного отчета. Ирландец Роджер О’Мара, юрист по политическим вопросам, который защищал его во время слушаний, теперь стоял рядом с ним, но не имел ничего сказать, кроме просьбы к судье учесть предыдущую достойную карьеру Стинера.
– Джордж У. Стинер, – произнес судья Пейдерсон, пока зрители, включая Каупервуда, внимательно слушали, – поскольку ходатайство о новом судебном процессе, а также отсрочка приговора по вашему делу были отвергнуты, суд имеет право наложить такое наказание, какого требует характер вашего преступления. Я не хочу усугублять тяжесть вашего положения какими-либо пространными комментариями, но не могу обойтись без личного решительного осуждения ваших проступков. Злоупотребление общественными финансами стало одним из самых тяжких преступлений нашего времени. Если оно не будет твердо и своевременно пресечено, то разрушит наши общественные учреждения. Когда республику подтачивает коррупция, это истощает ее жизненную силу. Она может обрушиться от одного толчка.