том? «Не думаю, чтобы он откладывал деньги, – говорила миссис Лоу. – Откуда возьмутся сбережения, когда он содержит в городе лошадь, ездит охотиться в графства да гостит у лордов? Не удивлюсь, если окажется, что он по уши в долгах». Миссис Лоу предпочитала заботу о завтрашнем дне и надежные вложения, гордясь тем, что ее муж живет в своем собственном доме.
– Мы платим всего девятнадцать фунтов десять шиллингов – за аренду земли в Марилебоне. Так-то, мистер Банс, – однажды сказала она достойному радикалу. – И все благодаря тому, что не забегали вперед. Когда мы поженились, у мистера Лоу не было ни гроша за душой, у меня самой – ровно столько, чтобы сводить концы с концами. Но он начал как положено, и потому будущее его теперь обеспечено, как жизнь ни повернись.
Мистер Банс и миссис Лоу, хоть и расходились в политических взглядах, были согласны друг с другом в отношении Финеаса.
– Никогда не поверю, мэм, будто можно приносить какую-то пользу на правительственной должности, – заявлял мистер Банс. – Я, конечно, не про судей и иже с ними – без этих-то не обойтись. Но когда молодой человек получает бог знает какие деньжища за то, чтоб сидеть в здоровенном кабинете в Уайтхолле, задрав ноги на стол, да читать газеты, – по мне, так это несправедливо, будь он хоть двадцать раз депутат.
Не берусь судить, откуда у мистера Банса были подобные представления о том, как проводят время чиновники в Уайтхолле, но, надо сказать, они весьма распространены. Публика в целом не торопится верить, будто славная Британская империя, как рачительный дворецкий, держит лишь тех котов, что ловят мышей.
Мистер Лоу, который теперь постоянно наблюдал Финеаса в палате общин, отчасти изменил мнение и не был так непреклонен, как супруга. Он знал, что бывший ученик по крайней мере составил себе имя в палате общин, и начинал уже допускать, что, быть может, Финеас, выбирая будущую карьеру, проявил определенное понимание собственных способностей и склонностей. Человеку свойственно уважать тех, кого уважают окружающие, и смотреть снизу вверх на того, кто явно превосходит его на общем поле. В парламенте Финеас, без сомнения, имел репутацию более весомую, чем мистер Лоу. Он сидел на передней скамье и был знаком с первыми лицами обеих партий, чувствовал себя в палате общин как дома и наслаждался престижем, который давала правительственная должность. Кроме того, Финеас был на короткой ноге с отпрысками герцогов и братьями графов, что производило впечатление даже на мистера Лоу. Видя все это, почтенный адвокат уже не мог быть уверен в своей правоте. Как смотреть на прежнего воспитанника свысока, если знакомство с Финеасом стало едва ли не привилегией?
Оттого мистер Лоу был чрезвычайно удивлен, когда Финеас однажды заговорил с ним откровенно, спросив, каковы будут шансы на успех, если сейчас он оставит политику и займется юриспруденцией, чтобы зарабатывать на жизнь.
– Вначале вам, естественно, пришлось бы нелегко, – отвечал мистер Лоу.
– Нелегко – но, полагаю, не безнадежно? Тот факт, что я был на государственной службе, не стал бы для меня губительным?
– Губительным – нет, не стоит преувеличивать. Случалось, некоторые начинали карьеру уже после сорока – и достигали успеха, даже становились судьями. Против вас будет некоторое предубеждение, и его потребуется преодолеть – вот и все. Законники не слишком любят адвокатов, которые занимаются чем-то помимо адвокатской практики.
– Законники весьма упрямы, знаю, – сказал Финеас.
– Да и кроме того, единожды сбросив оковы ученичества, вам будет трудно вновь оказаться в положении, где требуются смирение и податливость. Вам придется сидеть и ждать дел в суде вице-канцлера, и это после того, как вы сверху вниз смотрели на вице-канцлеров и им подобных.
– Едва ли это будет иметь для меня значение.
– Но для других – будет, и вы скоро с этим столкнетесь. Но вы же не думаете о юриспруденции всерьез?
– Вполне всерьез.
– Но отчего? Я полагал, что вы с каждым днем все дальше от подобной перспективы.
– Мое положение ненадежно.
– Что ж, так и есть. С этим я могу согласиться. Но все же сейчас оно надежнее, чем раньше.
– А! Вы не совсем меня понимаете. Что, если я потеряю место в парламенте?
– Я бы сказал, что на следующие четыре года вы в безопасности.
– Увы, этого никто не может знать точно. Допустим, я решил бы выступить против политики правительства?
– Этого делать не следует. Вы с ними в одной лодке и должны в ней оставаться. Я полагал, что вам это дается легко.
– Не так легко, как кажется. Необходимость сидеть в лодке, не раскачивая ее, сама по себе не слишком приятна – я бы сказал, весьма досадна. И в конце концов наступает момент кризиса, когда далее хранить молчание более невозможно.
– Разве сейчас такой момент?
– Не сказал бы. Но я начинаю понимать, что мне не нравится быть связанным по рукам и ногам. Когда я вижу, как другие депутаты делают и говорят все, что им вздумается, меня охватывает ярость. Взять хоть Робсона. Он попробовал себя на службе, пробыл в должности года два и ушел, и ей-богу, теперь не сыскать депутата, который пользовался бы таким уважением, как он. Робсон стал вдвое значительнее, чем когда сидел на правительственной скамье.
– Он ведь человек обеспеченный, не так ли?
– Полагаю, да. Разумеется, достаточно обеспеченный, раз до сих пор не умер с голоду. Он никогда не зарабатывал себе на жизнь: у его жены имелись деньги.
– Дорогой мой Финн, это все меняет. Когда у человека есть средства, он может поступать, как ему заблагорассудится. Женитесь на женщине с деньгами и поступайте так же, не заботясь о жалованье в министерстве по делам колоний. Но тот, у кого денег нет, разумеется, должен приспосабливаться к требованиям своего ремесла.
– Даже если от него потребуется лицемерие.
– Я этого не говорил.
– Но я говорю, дорогой Лоу. Человек, который готов голосовать за то, что черное – это белое, потому что ему так велели, – лицемер. Не тревожьтесь, друг мой. Я, наверное, справлюсь. Только не рассказывайте об этом разговоре своей супруге, а то она будет еще строже ко мне при встрече.
Услышав такие речи, мистер Лоу начал думать, что, возможно, суждения жены были ближе к истине, чем его собственные.
Итак, Робсон был свободен в своих действиях, потому что женился на женщине с деньгами. Финеас говорил себе, что этот путь открыт и для него. Он тоже мог найти невесту с приданым. У Вайолет Эффингем были деньги – достаточно, чтобы дать ему независимость, если бы ему только удалось жениться на Вайолет. Деньги были и у мадам Гослер, и немалые. В голову нашему герою начала уже закрадываться мысль, что, сделай он предложение мадам Гослер, та его примет. Но уж лучше вернуться в адвокатуру, начав опять с нуля, с самого низа! Лучше чистить обувь адвокатам, чем жениться из одной корысти… чем жениться на ком угодно, пока есть шанс завоевать Вайолет. Было, однако, весьма желательно удостовериться, имеется ли у него этот шанс. Стоял июль – через месяц все разъедутся из города. До конца августа Финеас должен был отправиться в Ирландию с мистером Монком, и он понимал, что в Ирландии могут быть сказаны слова, после которых он сочтет своим долгом подать в отставку. Поэтому вопрос о приданом мисс Эффингем в эту пору волновал его особенно сильно.
Финеас ни разу не говорил с лордом Брентфордом со дня их размолвки и ни разу не был в доме на Портман-сквер. С леди Лорой он иногда встречался в свете и всякий раз с ней беседовал. Она была к нему доброжелательна, но их прежняя близость так и не возобновилась. До него доходили слухи, что с мужем она не в ладах, но, когда об этом упоминали в его присутствии, предпочитал отмалчиваться: ему, во всяком случае, несчастливый брак леди Лоры обсуждать не подобало. С лордом Чилтерном наш герой виделся раз или два за последний месяц, и они встречались как друзья. Разумеется, Финеас не мог спросить о Вайолет, но знал, что его приятель вновь помирился с отцом.
– Со мной он поссорился, как тебе известно, – вздохнул Финеас.
– Мне очень жаль, но что я мог поделать? Обстоятельства сложились так, что я был вынужден все ему рассказать.
– Только не думай, будто я тебя виню. Без сомнения, лучше, чтобы ему все было известно.
– Как бы то ни было, для тебя, полагаю, это не имеет большого значения.
– Неприятно ссориться с теми, кто всегда был к тебе добр.
– Но твоей вины в этом нет, а он со временем смягчится. Когда я улажу свои дела, можешь быть уверен, я сделаю все возможное, чтобы вас помирить. Но отчего ты больше не видишься с Лорой?
– Отчего все в жизни идет навыворот? – с горечью вопросил Финеас.
– Когда я упомянул твое имя при Кеннеди на днях, тот стал мрачнее тучи. Но с ним поссориться немудрено. Я сам его не выношу. Знаешь, иногда мне кажется, что Лоре придется его бросить – и в семье будет очередной скандал!
Слышать такие сетования от лорда Чилтерна было, конечно, забавно, но про Вайолет он не говорил ни слова, и Финеас не знал, как выведать хоть что-нибудь. Леди Лора пролила бы свет на происходящее, но к ней он обратиться не мог. Финеас ходил с визитами к леди Болдок так часто, как только позволяли приличия, и иногда виделся там с Вайолет – но лишь виделся, иных возможностей ему не представлялось. Меж тем шли дни и недели; приближалось время, когда ему придется уехать. Конец сезона, который для людей, занятых трудом, как наш герой, всегда был наполнен приятным предвкушением, теперь навевал тоску: Финеас чувствовал, что находится в совсем ином – и отнюдь не равном – положении по сравнению со своими лондонскими знакомыми. В прежние времена, когда его приглашали в Лохлинтер или Солсби и все прочие разъезжались по собственным Лохлинтерам и Солсби, он был вполне доволен своей участью, но сейчас мысль о ежегодном путешествии в Ирландию ввергала нашего героя в уныние. Разумеется, он, как всякий человек, любил своих родителей и сестер, но прискорбные перемены в жизни заставляли его ощущать себя в Лондоне чужаком. Финеасу хотелось бы стрелять куропаток в Лохлинтере, или фазанов в Солсби, или охотиться на лис в Уиллингфорде, а еще лучше – ухаживать за Вайолет Эффингем, где бы та ни находилась. Но все это теперь было для него недоступно; оставалось лишь скучать в Киллало или вернуться на Даунинг-стрит и провести полгода, с августа по февраль, за работой. Мистер Монк, конечно, собирался поехать с ним на несколько недель, но даже общество почтенного политика не могло служить заменой тем удовольствиям, которых лишался Финеас.