– Собираетесь рискнуть? – спросил Финеас у мадам Гослер.
– Мне бы очень хотелось, но я боюсь за платье. А что думаете вы?
– Вода – не моя стихия. Уверен, со мной сделается морская болезнь. Кроме того, они плывут под мост, а там волны от паровых катеров. Право, я не чувствую в себе достаточно решимости, – отговорился Финеас, намереваясь продолжать поиски Вайолет.
– Тогда и я не пойду, – сказала мадам Гослер. – Одно движение весла может нарушить всю симметрию моего платья. Смотрите, юной леди в зеленом уже досталось.
– Как и молодому человеку в синем. Такое совместное крещение просто обязано принести им счастье. – Наш герой и его собеседница двинулись по тропинке вдоль реки и довольно быстро оказались в одиночестве. – Вы скоро уезжаете из города, мадам Гослер?
– Очень скоро.
– И куда вы поедете?
– О, в Вену. Я провожу там месяца два каждый год, занимаясь делами. Вы, верно, не признали бы меня, если бы увидели, как я восседаю на табурете в конторе или езжу осматривать ветшающие дома, решая, как их подновить, чтобы не рухнули. Там я совсем иначе одеваюсь, иначе говорю и выгляжу куда старше – так, что мне и самой кажется, будто я становлюсь другим человеком.
– Для вас это очень хлопотно?
– Нет, мне даже нравится. По крайней мере, я чувствую, что у меня в этом мире есть дело.
– Вы ездите одна?
– Совсем одна. Беру с собой горничную-немку и ни с кем более не говорю на протяжении всего пути.
– Это, должно быть, тяжело, – сказал Финеас.
– Да, это самое худшее. Но я привыкла быть одна. Вы встречаете меня в свете – и только, а потому, естественно, считаете существом стадным, но я из тех созданий, что кормятся и живут сами по себе. Если посчитать часы в году, станет ясно, что четыре пятых из них я провела наедине с собой. А что намерены делать вы?
– Я буду в Ирландии.
– Дома, с семьей. Как чудесно! Мне не к кому поехать. У меня только сестра, которая живет с мужем в Риге. Она моя единственная родственница, и я никогда ее не вижу.
– Но в Англии у вас тысячи друзей.
– Да, как видите, – она обернулась, обводя руками толпу на лужайке позади. – Многого ли стоят такие друзья? На что они готовы ради меня?
– Не думаю, что герцог готов на многое, – рассмеялся Финеас.
Рассмеялась и его собеседница:
– Герцог не так плох. Во всяком случае, он сделал бы не меньше прочих. Я не позволю его обижать.
– Что ж – кто знает, быть может, он и есть ваш близкий друг.
– Ах нет. У меня нет близкого друга. И если бы я желала таковым обзавестись, то сочла бы, что герцог для меня немного слишком знатен.
– О да – и немного чопорен, и стар, и напыщен, и холоден, и неискренен, и самодоволен.
– Мистер Финн!
– Вы же понимаете, герцог – фигура совершенно дутая.
– Зачем же вы приходите к нему в дом?
– Чтобы увидеть вас, мадам Гослер.
– Правда, мистер Финн?
– Правда – в своем роде. Люди бывают в гостях, чтобы встречаться там с теми, кто им нравится, а не обязательно ради общества самого хозяина. Надеюсь, я в этом не ошибаюсь, потому что сам нередко наношу визиты в дома, где хозяева мне не нравятся. – Финеас, произнося это, думал о леди Болдок, с которой в последнее время был чрезвычайно любезен, но которую определенно недолюбливал.
– Полагаю, к герцогу Омнийскому вы слишком строги. Вы хорошо его знаете?
– Лично? Разумеется, нет. А вы? Или кто-нибудь на свете?
– Я считаю его весьма приятным джентльменом, – сказала мадам Гослер, – и хотя не могу похвалиться близким знакомством, мне не нравится слышать, как его называют дутой фигурой. Не думаю, что он таков. Человеку в его положении нелегко всем угодить. Ему приходится поддерживать реноме одной из знатнейших фамилий Европы.
– Посмотрите на его племянника, который станет следующим герцогом, – он трудится усерднее, чем любой другой в стране. Разве он не сможет поддержать реноме? А какую пользу принес нынешний герцог?
– Вы приверженец движения, мистер Финн, и совсем не верите в недеяние. Скорый поезд на всех парах впечатляет вас больше, чем горы с заснеженными вершинами. Я же признаюсь: мне видится особое величие в достоинстве человека, стоящего слишком высоко, чтобы чем-либо заниматься, – если только он умеет нести это достоинство с надлежащей грацией. Полагаю, должны существовать торсы, созданные, чтобы на них красовались ордена.
– Которых они не заслужили, – добавил Финеас.
– Ах! Что ж, не будем об этом спорить. Идите и заслужите свой орден, и я скажу, что он вам больше к лицу, чем любые регалии на фраке герцога Омнийского, – это она произнесла с такой серьезностью, что наш герой никак не мог притвориться, будто не заметил или не понял ее слов. – Быть может, и мне под силу разглядеть, что скорый поезд достоин восхищения больше, чем горная вершина.
– Несмотря на то что в своей собственной жизни вы предпочли бы сидеть и предаваться созерцанию?
– Нет, это не так. В своей жизни я предпочла бы, если возможно, хоть кому-то, хоть где-то принести пользу. Иногда я стараюсь.
– Уверен, не без успеха.
– Не имеет значения. Я не люблю говорить о себе. То ли дело вы или герцог! Вот достойные темы для разговора. Вы как поезд, что мчится со скоростью шестьдесят миль в час и, скорее всего, благополучно доберется до места, но может и потерпеть крушение, сойдя с рельсов.
– Разумеется, это вполне вероятно.
– И герцог как гора, непоколебимая в своем величии, пока не случится землетрясение, грандиознее и ужаснее любого, что человечество переживало до сих пор. Вот мы и вернулись к дому. Я пойду внутрь и присяду.
– Если я оставлю вас сейчас, мадам Гослер, мы не увидимся до зимы.
– Помните: я вернусь в Лондон до Рождества. Придете навестить меня?
– Конечно, приду.
– Ваша любовная история к тому моменту, конечно же, разрешится – так или иначе, верно?
– Ах! Кто может сказать?
– Помните, удача любит смелых. Но вы всегда смелы. Прощайте.
Финеас распрощался со своей спутницей. Он до сих пор нигде не видел Вайолет, и все же она наверняка была поблизости. Она сама говорила, что собирается сопровождать леди Лору, а ту он уже встретил. Леди Болдок приглашения не получила и потому отзывалась о герцоге весьма неприязненно, сказав даже, будто юной леди из хорошей семьи, каковой была ее племянница, и вовсе не следует появляться в доме у такого человека. Вайолет, однако, лишь посмеялась, заявив, что твердо намерена принять приглашение.
– Разумеется, я пойду, – сказала она. – Не доведись мне туда попасть, у меня было бы разбито сердце.
Потому Финеас был уверен, что она где-то на вилле. Он высматривал ее повсюду, и все же отыскать мисс Эффингем никак не удавалось. Теперь ему нужно было выполнить обещание и встретиться с леди Лорой. Он спустился к реке и, пройдя по дорожке вдоль берега, нашел ее сидящей у воды. Ее кузен Баррингтон Эрл все еще был с ней, но откланялся, как только Финеас к ним присоединился.
– Я сказала ему, что хочу поговорить с вами, и он оставался со мной до вашего прихода, – пояснила леди Лора. – Баррингтон – вовсе не плохой человек.
– Не сомневаюсь в этом.
– Вы с ним по-прежнему дружны, мистер Финн?
– Надеюсь, что да. Я вижусь с ним не так часто, как раньше, когда бывал меньше занят.
– Он говорит, что вы нынче вращаетесь в совсем другом кругу.
– Право, не знаю. Я поступаю, как требуют обстоятельства, но определенно не имел намерения бросать такого давнего, испытанного товарища, как Баррингтон Эрл.
– Нет-нет, он вас не винит. Он видит, что вы нашли свое место среди тех, кого он называет рабочими лошадками партии, и думает, что у вас все получится, если вы проявите достаточно терпения. Мы все ожидали, что ваша карьера сложится иначе, что в ней, если можно так сказать, будет больше слов и меньше дел, больше либерального красноречия и меньше чиновничьего труда, но я не сомневаюсь, что вы сделали правильный выбор.
– Я как раз подозреваю, что ошибся, – сказал Финеас. – Официальные обязанности начинают мне надоедать.
– Это все от непостоянства, как любит говорить папаˊ, цитируя свою латынь. Бык мечтает о седле, а боевой конь желает пахать [48].
– И кто же из двух я?
– Вы могли бы сочетать в своей карьере достоинство одного с полезностью другого. Во всяком случае, сейчас вам не стоит ничего менять… Вы виделись в последнее время с мистером Кеннеди? – спросила она внезапно, показывая, что ей не терпится перейти к предмету, ради которого она и призвала нашего героя, и что все сказанное до сих пор лишь подводило к этому важному моменту.
– Виделся ли? Я вижу его каждый день. Но мы почти не говорим друг с другом.
– Отчего?
Финеас на мгновение заколебался.
– Отчего вы не разговариваете?
– Как мне ответить на этот вопрос, леди Лора?
– Вам известна причина? Садитесь – или, если хотите, я встану и пройдусь с вами. Он заявил, будто вы решили с ним поссориться и это я заставила вас так поступить. Говорит, вы признались ему, что я вас об этом просила.
– Едва ли он мог сказать такое.
– Но он сказал – дословно. Неужто вы думаете, что я стала бы вам лгать?
– Он сейчас здесь?
– Нет. Он отказался. Я приехала одна.
– А мисс Эффингем с вами?
– Она должна была прийти позже, с моим отцом. Без сомнения, она уже здесь. Но ответьте на мой вопрос, мистер Финн, – если только не считаете, что не можете этого сделать. Что вы сказали моему мужу?
– Ничего, что могло бы оправдать его слова.
– Вы хотите сказать, что он говорит неправду?
– Я не хочу использовать столь резкие выражения. Полагаю, мистер Кеннеди, будучи обеспокоен, смотрит на мир мрачно и придает речам значение, которого они иметь не должны.
– Но что его беспокоит?
– Вам лучше знать, леди Лора. Я расскажу вам все, что могу. Он приглашал меня в гости, но я отказывался, потому что вы запретили мне приходить. Затем однажды он принялся меня расспрашивать: не из-за вас ли я так поступаю, не говорили ли вы чего? Если мне не изменяет память, я ответил, что, на мой взгляд, вы не будете рады меня видеть, и поэтому предпочел бы не принимать приглашения. Что мне было делать?