– Нет, Финеас, я ничего такого не обещала, – ответила девушка.
– И что же, мы не можем быть друзьями?
– Я лишь говорю, что не давала определенных обещаний. Разумеется, мы друзья. Мы всегда ими были.
– Что бы ты подумала, если бы узнала, что я подал в отставку и отказался от места в парламенте? – спросил он.
Подобная идея вполне ожидаемо повергла Мэри в изумление и едва ли не ужас, и он шаг за шагом поведал ей все, что заняло немало времени, ведь требовалось объяснить, как устроена система, делающая невозможным для члена правительства сохранять собственное мнение.
– Выходит, ты потеряешь жалованье? – спросила она.
– Разумеется.
– Разве это не будет большим несчастьем?
Финеас рассмеялся, признавая, что несчастье и впрямь будет велико.
– Не иметь куска хлеба, Мэри, – ужасная перспектива. Но что делать? Ты бы хотела, чтобы я утверждал, будто черное – это белое?
– Уверена, ты никогда бы так не сделал.
– Видишь ли, Мэри, занимать должность с громким названием, и получать жалованье, и знать, что тебе завидуют друзья и враги, – все это, конечно, весьма приятно. Но есть и оборотная сторона. В частности, существует одно весьма значительное неудобство.
Он задумался на некоторое время, прежде чем продолжить.
– Какое же неудобство, Финеас?
– Человек более не волен поступать, как ему нравится. И как жениться, находясь в моем положении?
– Полагаю, можно быть счастливым и без жены, – поколебавшись, ответила Мэри.
Финеас замолчал надолго, и она хотела уже оставить его, но не успела – он задал вопрос, пригвоздивший ее к месту:
– Согласишься ли ты послушать, если я расскажу тебе одну историю?
Конечно, она готова была вся превратиться в слух, и он поведал ей историю своей любви к Вайолет Эффингем.
– У нее есть собственные средства? – спросила Мэри.
– Да, она богата. У нее большое состояние.
– Тогда, мистер Финн, вам нужно найти другую невесту, располагающую тем же преимуществом.
– Мэри, это несправедливо – и недобро. Ты говорила сейчас не всерьез. Признайся, ведь не всерьез? Ты ведь не веришь, будто я любил мисс Эффингем из-за денег?
– Но вы говорили, что не сможете полюбить ту, у кого денег нет.
– Ничего подобного. Над любовью мы не властны. Она редко идет рука об руку с благоразумием. Я рассказал тебе свою историю – все, что имеет отношение к Вайолет Эффингем. Я действительно очень любил ее.
– Любили, мистер Финн?
– Да, всем сердцем. Но что делать, если любовь безответна? Будет ли непостоянством от нее отказаться? Будет ли неверностью избрать новый предмет и обрести новое чувство?
– Не знаю, – пробормотала Мэри, которая к этому моменту чувствовала себя до того неловко, что вовсе утратила способность изъясняться членораздельно.
– Милая Мэри, если это непостоянство, то, значит, я непостоянен. – Финеас замолчал, но его собеседница, разумеется, не проронила ни словечка. – Я обрел другую любовь, но не мог говорить о новой страсти, пока не рассказал о той, что прошла. Ты слышала все, Мэри. Можешь ли ты попытаться полюбить меня после такого?
Это наконец случилось – то, чего она желала всегда, вопреки собственному рассудку и вопреки безрассудству! Выслушав Финеаса до конца, Мэри ничуть не рассердилась и не огорчилась, что он на время променял ее на мисс Эффингем, хотя сама не променяла бы его ни на кого на свете. Для женщин узнавать о прошлом их возлюбленных бывает волнительно и почти приятно, в то время как мужчина стремится удостовериться, что до его появления сердце избранницы было совершенно свободно. Мэри услышанная повесть скорее понравилась, ведь она была искусно рассказана, а главное, имела подобающе печальный финал. Тем не менее вопрос застал ее врасплох.
– Ты ничего не скажешь мне, Мэри? – спросил Финеас, глядя ей в глаза. Боюсь, он едва ли сомневался в ответе, хотя влюбленным это обычно лишь на пользу. – Ответь мне что-нибудь.
Она попыталась заговорить, но безуспешно: голос решительно отказывался ей повиноваться. Мэри не плакала, но горло сжалось, будто от рыданий, не давая произнести ни звука. Большего счастья она не могла вообразить ни на земле, ни на небе, но совершенно не представляла, как объяснить это возлюбленному, хотя всем сердцем желала показать, как признательна за его благосклонность. Финеас все еще сидел рядом, не сводя с нее глаз, и постепенно завладел ее рукой.
– Мэри, ты выйдешь за меня? Будешь моей женой?
Они провели вместе еще полчаса, прежде чем к ней вернулся дар речи.
– Поступай, как сочтешь нужным, – сказала она. – Для меня это не имеет значения. Если ты придешь ко мне завтра со словами, что у тебя нет ни гроша дохода, это ничего не изменит. И хотя наша любовь – это моя жизнь и мое единственное счастье, я скорее откажусь от нее вовсе, чем стану для тебя обузой.
Наш герой прижал ее к груди и расцеловал.
– О Финеас! – воскликнула Мэри. – Я так сильно люблю тебя!
– Милая моя!
– Да, твоя и только твоя. Ах, если бы ты помнил об этом прежде! Но это неважно. Теперь ты мой, правда ведь?
– Только твой, любовь моя.
– Какое счастье – наконец оказаться победительницей!
– …Что, скажите на милость, вы делаете здесь вдвоем добрых два часа? – вскричала, врываясь в комнату, Барбара Финн.
– Что мы делаем? – переспросил ее брат.
– Именно. Что же?
– Ничего особенного, – ответствовала Мэри.
– Да, совершенно ничего особенного, – подтвердил Финеас. – Все дело в том, что мы обручились и намерены пожениться. Но это такая безделица, верно, Мэри?
– Ах, Барбара! – Мэри, вне себя от восторга, бросилась в объятья подруги. – Я самая счастливая девушка на всем белом свете!
Глава 67Лондонские советчики
Прежде чем Финеас вернулся в Лондон, о его помолвке с Мэри Флад Джонс узнала семья, миссис Флад Джонс и, по сути, все обитатели Киллало. О другом его секрете – что ему, вероятно, придется оставить должность, – знала только Мэри. Финеас считал, что поступил по чести, рассказав ей о своем положении, прежде чем просить ее руки, ведь так она могла отказать ему, если бы пожелала. Тем не менее он прекрасно понимал, что с ее стороны такого благоразумия ожидать не стоит; если она его любит, то непременно признается в ответ на прямой вопрос, а в том, что любит, наш герой был уверен.
– Возможно, потребуется время, Мэри, – сказал ей Финеас перед отъездом, – особенно если я уйду в отставку. Тогда ожидание точно будет необходимо.
– Я готова ждать сколько угодно, если ты будешь мне верен, – пообещала она.
– Ты сомневаешься, милая?
– Нисколько. Я поручилась бы жизнью, что твое слово крепче камня.
– Так и есть, дорогая Мэри. Если я лишусь жалованья, мне придется начать все заново и приучиться зарабатывать деньги своим прежним ремеслом, чтобы содержать жену. Но, имея перед собой такую цель, я убежден, что все преодолею.
Так они расстались. Мэри – хоть, разумеется, предпочла бы, чтобы жених сохранил свое положение и по-прежнему оставался депутатом парламента и помощником статс-секретаря, – не позволяла себе никаких колебаний, способных омрачить ее счастье, а Финеас, одолеваемый вопросами и сомнениями в собственном благоразумии, был тем не менее твердо намерен следовать избранным путем. Он оставит должность, уйдет из парламента и немедленно приступит к адвокатской работе, если этого потребует совесть, но главное – что бы ни случилось, останется верен Мэри Флад Джонс.
Декабрь уже наполовину прошел, когда Финеас увиделся с лордом Кантрипом.
– Да-да, – кивнул тот, когда его помощник начал свою повесть. – Я видел, к чему все идет. Жаль, что меня не было рядом с вами.
– Если бы вы знали Ирландию, как я, вы были бы так же заинтересованы в этом законе.
– Тогда могу сказать одно: благодарение богу, что я ее не знаю. Видите ли, Финн, по моему мнению, человек, стремящийся приносить пользу, должен выбрать для себя определенное поле деятельности. Мне очень жаль, что вы так поступать не хотите.
– Значит, вы считаете, что я должен уйти?
– Этого я не говорил. Раз вы сами этого желаете, я, разумеется, побеседую с Грешемом. Монк, насколько мне известно, уже подал в отставку.
– Он писал мне об этом.
– Меня всегда тревожило его влияние на вас, Финн. Мистер Монк – человек умный и, пожалуй, самый честный в палате общин, но я предполагал, что дружба с ним вас до добра не доведет. Впрочем, поглядим. Я поговорю с Грешемом после Рождества. Торопиться некуда.
Когда парламент вновь собрался, уход мистера Монка привлек всеобщее внимание. Прежний министр сразу занял место в дальнем конце зала – как оказалось, прямо перед мистером Тернбуллом; оттуда он и представил свои объяснения произошедшему. Кто-то из депутатов оппозиции задал вопрос, не покинул ли правительство один из почтенных министров. Мистер Грешем ответил, что, к его большому сожалению, досточтимый коллега, который еще недавно возглавлял министерство торговли, подал в отставку, хотя по его, мистера Грешема, мнению, шаг этот был излишним. Указанный коллега придерживался определенных воззрений по поводу прав ирландских арендаторов, с которыми ни сам премьер-министр, ни уважаемый статс-секретарь по делам Ирландии не могли полностью согласиться, однако вопрос этот можно было отложить по крайней мере до следующей сессии. Тут мистер Монк произнес свою первую большую речь в разъяснение своей позиции: он-де считает своим долгом настаивать на немедленном принятии мер для защиты ирландских фермеров и принужден был уйти со своего поста, так как не мог за это выступать, будучи членом кабинета. Затронул мистер Монк и мучившие его сомнения: стоило ли человеку в его возрасте впервые взваливать на себя ярмо государственной службы? Это побудило к ответной речи мистера Тернбулла, который воспользовался случаем, чтобы выразить полное согласие со старым другом – впервые с тех пор, как тот поддался на соблазнительные посулы правительства, – и с большим удовлетворением приветствовать его возвращение на скамьи независимых депутатов. Таким образом, дебаты проходили весьма оживленно.