– А ваш отец к нам не присоединится? – спросил Финеас у леди Лоры после первых приветствий.
– Надеюсь, присоединится, – ответила она. – Не знаю, почему он не идет. Куда он запропастился, Освальд?
– Мы вернулись вместе полчаса назад. Полагаю, он переодевается медленнее, чем я, – сказал лорд Чилтерн.
Финеас понял, что отец и сын примирились, и быстро пришел к заключению, что Вайолет также скоро помирится с возлюбленным, если этого еще не произошло. Мысль отозвалась в душе эхом прежних страданий, как, случается, продолжают ныть виски после того, как прошла головная боль.
Наконец в гостиную вошел хозяин дома:
– Это все Чилтерн – держал меня на ветру, пока насквозь не продуло. Вот единственное преимущество молодости, которое я готов признать: ей нипочем восточный ветер.
Теперь Финеас окончательно уверился, что Вайолет помирилась с женихом, и отзвук прежней боли стал куда явственнее. Милая Вайолет!.. Впрочем, в конечном счете ей недоставало той нежной, уступчивой, женственной мягкости, которая делала столь неотразимой Мэри Флад Джонс. Граф, вновь извинившись за опоздание, в особенности перед леди Кантрип, которая была единственной дамой среди собравшихся, кроме его дочери, подошел к нашему герою и дружески пожал ему руку, после чего отвел к окну и заговорил с притворной серьезностью:
– Держитесь колоний, молодой человек, и никогда не вмешивайтесь в иностранные дела, особенно в Бланкенберге.
– Заверяю вас, милорд, больше не стану.
– А огнестрельное оружие оставьте конной гвардии и военному министерству. Я много слышал об этой истории с тех пор, как виделся с вами в последний раз, и беру обратно кое-что из сказанного тогда. Но дуэли – глупость, полнейшая глупость. Вот и ужин подали. Идемте.
Граф повел к столу леди Кантрип, а ее супруг подал руку леди Лоре. Баррингтон Эрл последовал за ними, и Финеасу, пока они спускались в столовую, представилась возможность перемолвиться словом с лордом Чилтерном.
– Выходит, ты опять в ладах с отцом?
– В некотором роде. Кто знает, надолго ли! Он хочет от меня трех вещей, а я не желаю ни одной из них.
– Каких же?
– Чтоб я пошел в парламент, чтобы разводил овец и быков и чтобы охотился в его графстве. В первый я и носа не хочу казать, на втором наверняка разорюсь, а что до третьего, меня не возьмут ни в один охотничий клуб.
О женитьбе при этом он не сказал ни слова.
За столом присутствовало лишь семь человек, и со всеми Финеас был весьма близок, сейчас или прежде. У лорда Кантрипа он служил под началом, и с тех пор, как тот стал его шефом, леди Кантрип была к Финеасу чрезвычайно благосклонна. Она прекрасно понимала, как важно для супруга иметь представителя в палате общин, который ему по душе и на которого можно положиться без опасений, а поэтому использовала женское обаяние, чтобы Финеаса с ее мужем связали не только служебные, но и дружеские узы. Прежде она пыталась применить свое искусство и к Лоренсу Фицгиббону, но совершенно безуспешно. Он угощался ее ужинами и принимал ее любезности, ровным счетом ничего не давая взамен. Но Финеас был по натуре человеком куда более благодарным и потому исполнял все, что от него требовалось, по крайней мере пока не случилось это нелепое недоразумение с Ирландией.
– Я опасалась чего-то подобного, раз такого человека, как мистер Монк, пригласили в кабинет министров, – сказала леди Кантрип супругу.
Однако, хотя компания за столом была очень тесной, а все гости – его близкими друзьями, Финеас так ничего и не заподозрил, пока комнату не покинули слуги, после чего обнаружил, что его заманили в ловушку. Атака началась в присутствии обеих дам и, без сомнения, была подготовлена заранее. О предмете ее лорд Кантрип говорил с нашим героем уже немало, а Баррингтон Эрл и того больше. Лорд Брентфорд, сам член кабинета министров, сделал первый ход, спросив, действительно ли мистер Монк не желает отказываться от своего законопроекта. Баррингтон Эрл заверил его, что мистер Монк определенно настроен продолжать.
– И Грешем намерен ему противостоять? – поинтересовался граф.
– Разумеется, – ответил Баррингтон.
– Конечно, намерен, – подтвердил лорд Кантрип.
– Я была бы в нем разочарована, если бы он этого не сделал, – заявила леди Кантрип.
– Такого человека, как он, нипочем нельзя принудить, – добавила леди Лора.
Тут Финеас сообразил, к чему идет дело.
Лорд Брентфорд поинтересовался, сколько сторонников будет у мистера Монка в парламенте.
– Зависит от того, насколько расхрабрятся консерваторы, – сказал Баррингтон Эрл. – Если они осмелятся голосовать за такой либеральный законопроект лишь ради того, чтобы от нас избавиться, у них есть шанс на успех.
– А что насчет наших людей? – осведомился лорд Кантрип.
– Лучше спросите об этом Финеаса Финна, – ответил Баррингтон.
Ловушка захлопнулась.
Нашему герою пришлось выдержать нелегкие полчаса, хотя о нем и было сказано много приятных слов. Все желали, чтобы он остался на своей должности, заявил лорд Кантрип. «Кроме одного-двух человек, которых я не стану называть и которые метят на его место», – добавил Баррингтон, думая, что воспоминания о мистере Бонтине и ему подобных также могут подействовать на Финеаса, заставив переменить решение. Лорд Брентфорд заявил, что вовсе не понимает нашего героя и будет поражен до глубины души, если его молодой друг безрассудно последует в пустыню за неверными блуждающими огнями. Лорд Кантрип весьма недвусмысленно изложил неписаное правило государственных служащих: человеку, занимающему официальную должность – должность, действительно налагающую на него достаточно обязанностей, которые он может выполнять с честью для себя или своего дела, – не нужно воображать, будто на нем лежит ответственность и за другие вопросы. О правах арендаторов в Ирландии пусть печется сэр Уолтер Моррисон – наверняка он так и делает; Финеас Финн отвечает лишь за то, что связано с Канадой, Ямайкой и Капской колонией. В свою очередь, Баррингтон Эрл весьма убедительно рассуждал о том, как устроены партии в целом, и в самых радужных красках рисовал преимущества государственной службы. Полагаю, однако, что доводы обеих дам были действеннее, чем доводы их родственников-мужчин.
– Нам было так приятно, что вы вошли в наш круг, – сказала леди Кантрип, глядя на Финеаса просительно и почти умиленно.
– Мистер Финн знает, что с тех пор, как он впервые был избран в парламент, я всегда верила в его успех и чрезвычайно им гордилась, – произнесла леди Лора.
– Если он нас покинет, будем оплакивать его, как падшего ангела, – добавила леди Кантрип.
– Не скажу, что стану плакать, но едва ли что-то сможет огорчить меня столь же сильно, – подытожила леди Лора.
Как было ему принимать просьбы столь настоятельные и столь лестные? Финеас предпочел бы отмолчаться, будь это возможно, но чувствовал, что обязан дать какой-то ответ. Делал он это не слишком убедительно – разумеется, не оправдываясь, но заявляя, что, раз уж зашел так далеко, то должен следовать этим путем и дальше и принужден будет проголосовать за обсуждаемый законопроект. И его начальник, и Баррингтон Эрл доказывали – во всяком случае пытались доказать, – что он неправ: выступать ему, разумеется, не потребуется, а его голос в поддержку партии наверняка останется незамеченным. Быть может, одна-две газетенки побранят его, но что для человека публичного подобные нападки? Утешением ему послужит то, что вся партия будет на его стороне. Финеас мог лишь обещать, что подумает, и проговорил это тоном столь нерешительным, что убедил всех присутствующих мужчин в успехе их усилий. Две дамы, однако, придерживались другого мнения.
– Кто бы и что бы ни говорил, он в конце концов поступит так, как сам сочтет правильным, – позже сказала леди Лора отцу. Впрочем, леди Лора была прежде влюблена в Финеаса и, быть может, отчасти сохранила чувства к нему до сих пор.
– Боюсь, что он упрям, как мул, – в свою очередь, заявила мужу леди Кантрип.
– Если и так, он исправно тянет груз в гору, – ответил его милость.
– Но рано или поздно наступит момент, когда мул упрется намертво, – промолвила леди Кантрип. Впрочем, она в нашего героя никогда влюблена не была.
Перед тем как покинуть дом лорда Брентфорда, Финеас улучил момент, чтобы сказать леди Лоре о поручении, которое дал ему мистер Кеннеди.
– Этого никогда не будет, – содрогнулась она. – Никогда, никогда, никогда!
– Вы не сердитесь на меня за то, что я заговорил об этом?
– О нет – если вы говорили по его просьбе.
– Он заставил меня пообещать.
– Скажите ему, что это невозможно. Передайте, что я готова выполнить его указания в отношении моих обязанностей – если их можно выполнить, живя раздельно. В таких пределах я согласна признать его власть, потому что дала супружеские обеты. Но даже они не заставят меня вернуться в его дом. Меня это убьет!
Когда через день-другой Финеас повторил ее слова – или, во всяком случае, столько, сколько счел необходимым, – мистеру Кеннеди, тот ответил, что в таком случае у него не остается иного выбора, кроме как искать справедливости в суде.
– Я не сделал своей жене ничего такого, чего нужно было бы стыдиться, – заявил он. – Прискорбно, разумеется, если наши обстоятельства будут обсуждать в суде и комментировать в газетах, но порой необходимо пройти и такие испытания, и даже еще худшие, чтобы отстоять свои права и исполнить долг перед Создателем.
В тот же день мистер Кеннеди отправился к адвокату, желая принять меры для возвращения супруги.
Глава 69Искусительница
Первое чтение законопроекта мистера Монка состоялось перед Пасхой. Финеас по-прежнему занимал свою должность. Однажды он завел об этом разговор с премьер-министром и был чрезвычайно удивлен его учтивостью: мистер Грешем имел репутацию человека несговорчивого и не склонного прощать тех, кого он считал отступниками, нарушившими верность ему самому и возглавляемой им партии.