– Мы слишком похожи. Оба чересчур вспыльчивы, упрямы и властны.
– Ты, как женщина, должна уступить, – сказала леди Лора.
– Но мы не всегда делаем то, что должны.
– Понимаю, что не мое дело давать советы, учитывая, куда я завела саму себя.
– Не говори так, дорогая. Или наоборот, говори, ведь мы обе, как ты выражаешься, себя завели – в такие дебри, что нам, кажется, придется поселиться вместе и обсуждать это до конца своих дней. Но, полагаю, разница в том, что тебе – в отличие от меня – не в чем себя винить.
– Не могу согласиться. Не думаю, что я дурно вела себя по отношению к мистеру Кеннеди после замужества; но мое прегрешение перед ним – и прегрешение тяжкое – состоит в том, что я вообще согласилась выйти за него замуж.
– И он отомстил тебе.
– Не будем говорить о мести. Я верю, что он несчастен. И сама я несчастна, вне всяких сомнений, а все из-за ошибки, которую совершила.
– Я не намерена делать несчастным ни одного мужчину, – заявила Вайолет.
– Ты хочешь сказать, что окончательно решилась не выходить за Освальда?
– Именно это – и не только. Я говорила про всех мужчин в целом. Не только твой брат был не в силах противостоять искушению и готов пойти на этот риск.
– Есть еще лорд Фоун.
– О да, лорд Фоун. Быть может, ему я не причинила бы большого вреда, но и пользы не принесла бы.
– И бедный Финеас Финн.
– Да, и мистер Финн. Скажу тебе кое-что, Лора. Единственный, кого, как мне казалось, я могла бы полюбить как мужа, кроме твоего брата, – это мистер Финн.
– А сейчас?
– О! Сейчас все, разумеется, в прошлом, – промолвила Вайолет.
– Точно ли в прошлом?
– Совершенно. Разве он не женится на мадам Гослер? Полагаю, к нынешнему моменту все уже решено. Надеюсь, она будет с ним добра и заботлива, и позволит ему поступать по-своему, и станет приносить чай, когда он вернется домой, утомленный трудами в парламенте, потому что, признаюсь, я по-прежнему не вполне равнодушна к Финеасу. Мне не хотелось бы, чтобы он попал в руки суровой ханжи.
– Не думаю, что он женится на мадам Гослер.
– Отчего же?
– Не могу сказать точно, но едва ли это произойдет. А ведь ты была в него влюблена, да, Вайолет?
– Не совсем, душа моя. Мне всегда было трудно влюбиться, в то время как большинству девушек, насколько я понимаю, куда труднее этого избежать. Когда я мысленно оценивала мистера Финна своей меркой, он не то чтобы не подходил совсем… но как будто немного недотягивал. Знаешь, как набирают в армию, – вербовщики измеряют рост в дюймах. Мистеру Финну не хватало каких-нибудь полдюйма. Быть может, ему недостает характера, уж слишком он мил со всеми.
– Сказать тебе секрет, Вайолет?
– Если хочешь, дорогая, хотя, мне кажется, я его уже знаю.
– Он единственный мужчина, которого я когда-либо любила, – молвила леди Лора.
– Но ты слишком поздно поняла, что любишь его.
– Слишком поздно уверилась в этом настолько, чтобы пожалеть о встрече с мистером Кеннеди. Я ощущала, как во мне растет это чувство, и отговаривала себя тем, что брак друг с другом принесет беду нам обоим. В семье у нас было неладно, и у меня не осталось ни гроша за душой.
– Ты оплатила долги Освальда.
– Так или иначе, у меня не было ничего. Как и у него. Разве я могла думать о подобном союзе?
– Но ведь он думал, Лора?
– Полагаю, да.
– Ты знаешь, что да. Ведь ты говорила мне прежде.
– Что ж… да. Он думал о браке. Я пришла к какому-то глупому, сентиментальному решению – остаться друзьями, возомнила, будто мы сможем быть как брат с сестрой и моя привязанность не оскорбит мужа. Из этих соображений его пригласили в Лохлинтер, когда я гостила там сразу после того, как приняла предложение Роберта. Он приехал, и я, как и ты, измерила его своей меркой. Измерила – и не нашла ни в чем недостатка. Думаю, я знала его лучше, чем ты.
– Весьма возможно. Но к чему измерять, когда это уже бесполезно?
– Как же этого избежать? Однажды он застал меня, когда я сидела на берегу Линтера. Помнишь, где первый водопад?
– Помню превосходно.
– И я. Роберт показал мне это место, назвав самым красивым уголком Шотландии.
– И там наш герой пел тебе о любви?
– Сама не знаю, что он тогда говорил, но помню, как сказала ему о своей помолвке – и почувствовала, что сама о ней жалею. И все, что происходило с тех пор и по сей день, сплошные огорчения.
– А он, Финеас, – он все еще дорог тебе?
– Дорог?
– Да. Ты ненавидела бы меня, если бы я за него вышла? А мадам Гослер – ты станешь ее ненавидеть, когда она станет его женой?
– Вовсе нет. Я не собака на сене. В какой-то момент я даже готова была желать, чтобы ты приняла его предложение.
– Но отчего?
– Оттого, что он сам желал этого всем сердцем.
– Трудно простить мужчине столь быстрые перемены, – сказала Вайолет.
– А разве мне было что прощать ему? Мне, которая так решительно от него отвернулась, едва поняла, что он оставил след в моем сердце? Я пыталась стереть этот след и не смогла – и все равно вышла замуж за другого. Отчего ж ему было не пытаться стереть из сердца меня?
– Кажется, ему удалось это очень скоро, и не только с тобой. Кто знает, скольких он стер! Для него мы словно отметки трактирщика, нарисованные мелом, одно движение тряпкой – и ничего нет.
– А чего бы желала ты?
– Небольшой зарубки – для памяти, – сказала Вайолет. – Впрочем, я не жалуюсь. Не имею права жаловаться, ведь и у меня зарубки не осталось.
– Это глупо, Вайолет.
– Глупо, что я не дала столь блестящему персонажу оставить в моем сердце зарубку?
– У такого человека, как мистер Финн, есть своя жизнь, которой он должен распоряжаться – по возможности разумно, не забывая о работе, удовольствии, долге, честолюбии и всем прочем. Если сердце его достаточно нежно, ему надобно найти среди этих интересов место и для любви. Но безрассуден тот, кто позволит ей занять главенствующее положение: это будет значить лишь, что разуму его недостает равновесия, и оттого он стал одержим одним-единственным желанием. Даже для женщины такая страсть – признак слабости.
– Но тогда, выходит, и ты слаба, Лора.
– Пусть так, но разве его в том вина? Если я верно понимаю, он из тех, кто будет постоянен, как солнце, когда сочтет, что это необходимо.
– Ты хочешь сказать, что будущей миссис Финн ничего не угрожает?
– Именно так. И что тебе или мне, если бы кто-то из нас решился взять его фамилию, ничто не угрожало бы также. Но мы предпочли отказаться.
– И сколько еще будет таких, как мы, хотела бы я знать?
– Ты несправедлива и недобра, Вайолет. Настолько несправедлива и недобра, что мне теперь ясно: он затронул лишь твое самолюбие, но не сердце. Что, по твоему мнению, он должен был делать, когда я сказала ему, что помолвлена?
– Полагаю, мистер Кеннеди не согласился бы поехать с ним в Бланкенберг.
– Вайолет!
– Ведь, кажется, принято поступать именно так. Впрочем, даже это ничего не решает окончательно, верно?
Тут кто-то к ним подошел, и разговор оборвался.
Глава 72Щедрость мадам Гослер
Финеас Финн покидал дом мистера Грешема, уже твердо решив, как поступит: наутро он сообщит лорду Кантрипу, что должен отказаться от своего поста, и далее последует его указаниям – уйти в отставку немедленно или дождаться второго чтения законопроекта.
– Дорогой мой Финн, могу лишь заверить вас, что глубоко опечален, – сказал лорд Кантрип.
– Я тоже. Жаль покидать должность, которая нравится и которая, в сущности, мне нужна. Жаль и потому, что труд здесь доставлял мне истинное удовольствие, а более всего – жаль покидать вас. Но я уверен в правоте мистера Монка и не могу его не поддержать.
– Хотел бы я, чтобы мистер Монк оказался где-нибудь в Бате.
Финеасу оставалось только усмехнуться, пожать плечами и сказать, что, даже окажись мистер Монк в Бате, это, вероятно, не изменило бы ничего. Когда наш герой подал прошение об отставке, лорд Кантрип попросил отозвать его на несколько дней и сказал, что поговорит с мистером Грешемом. Прения по второму чтению законопроекта состоятся не ранее чем через неделю, и отставка будет вполне своевременной, если случится до того, как Финеас выступит с речью или проголосует против позиции правительства. Покуда же помощник статс-секретаря вернулся в свой кабинет и постарался употребить свои силы на пользу любимых колоний.
Разговор с лордом Кантрипом состоялся в пятницу, а в воскресенье, после позднего завтрака – затянувшегося, пока Финеас изучал статистику по вопросу об арендаторах, готовил речь и пытался предугадать будущее, которое эта речь была призвана изменить, – он вышел из комнат и направился на Парк-лейн. Между ним и мадам Гослер имелось нечто вроде уговора, что в это воскресное утро он нанесет ей визит и поведает о своем окончательном решении касательно отставки. «Я просто зайду попрощаться, – говорил себе Финеас, – ведь едва ли я увижусь с ней вновь». И все же, снимая домашний халат и одеваясь для выхода, наш герой задержался перед зеркалом, проверяя, свежи ли перчатки и начищены ли ботинки, и, думаю, уделил своей внешности больше внимания, чем следовало бы, намеревайся он и впрямь лишь попрощаться со знакомой дамой. Возможно, частично осознавая это, Финеас, прежде чем покинуть дом, позаботился о противоядии. Вернувшись в гостиную, он вынул из небольшого бюро уже знакомое читателю письмо от Мэри и перечитал его с величайшим вниманием. «Она – лучшая из всех», – мысленно заключил он, снова складывая письмо и убирая его обратно в ящик. Я не вполне уверен, однако, что молодому человеку на пользу иметь неких «всех», из которых можно выбирать лучшую, ведь в подобных обстоятельствах он, того и гляди, начнет менять мнение дюжину раз на дню: качества, которые кажутся неотразимо привлекательными перед ужином, зачастую теряют изрядную долю очарования по мере приближения полуночи.
С утра стояла жара, и Финеас взял кэб: к такой леди, как мадам Гослер, не стоило являться взмыленным и пыльным после прогулки по городским улицам, даже если цель визита заключалась лишь в прощании. Коль скоро он озаботился своими ботинками и перчатками, надобно было оставаться последовательным. Мадам Гослер, дама чрезвычайно привлекательная, не жалела усилий, чтобы подчеркнуть свои природные достоинства и предстать в лучшем свете перед теми, кого одаривала улыбкой; тому, кто удостаивался улыбки так часто, как Финеас, полагалось проявить ответное внимание. Он чувствовал, кроме того, что в этом визите есть нечто особенное, недаром о нем условились заранее и с тем, чтобы Финеас сообщил о своих планах на будущее. Полагаю, он поступил весьма мудро, укрепив дух чтением письма от нашей милой Мэри, прежде чем осмелился переступить порог особняка на Парк-лейн.