– О чем это вы так оживленно беседовали с Вайолет? – спросила леди Лора с улыбкой, которая перешла в нервный смешок, почти ее выдавший.
– О вашем брате.
– Вы ведь едете к нему?
– Да, я уезжаю из Лондона в воскресенье вечером. Всего на день или два.
– Как вы думаете, у него есть шансы?
– Вы про мисс Эффингем?
– Да, про Вайолет. Порой мне кажется, что она его любит.
– Что мне сказать? В таких делах вам легче судить, чем мне. Только женщина знает, что чувствует другая женщина: любовь или дружбу. Чилтерн ей определенно по нраву.
– О, я уверена, что она его любит, но боится. Она не понимает, сколько нежности скрывается под его показной свирепостью. А Освальд до того странный, неразумный, нерасчетливый, что, хоть и боготворит ее, не готов ни на секунду притвориться, чтобы ее завоевать. Прося ее руки, он едва не вцепляется ей в глотку, будто разъяренный кредитор. Мистер Финн, скажите ему, чтобы не сдавался, и убедите быть с ней мягче. Заверьте, что в глубине души она его любит. Вы сами говорите: женщина знает, что чувствует другая женщина. Так вот, я уверена, он покорил бы ее, будь он чуть поласковее.
Перед тем как они простились, леди Лора повторила, что ни о чем так не мечтает, как об этом браке, и что ее благодарность будет безгранична, если Финеасу удастся ему поспособствовать.
Наш герой опять почувствовал себя несчастным.
Глава 23Воскресенье на Гросвенор-плейс
Мистер Кеннеди, хоть и уделял чрезвычайно много времени парламентской работе, в своем доме любил пунктуальность и порядок и желал, чтобы жена была столь же пунктуальна, как он сам. Леди Лора, выходя замуж, твердо решила, что будет во всем выполнять свой долг, как бы трудно это ни было, – что и делала, пожалуй, еще более педантично, чем если бы любила мужа всей душой. Тем не менее она была привержена распорядку несколько меньше, чем последний. Таким образом, не пришлось долго ждать, чтобы некоторые его обыкновения стали для нее скорее бременем, чем привычкой. Мистер Кеннеди в девять утра молился, а в четверть десятого завтракал, даже если предыдущим вечером не ложился допоздна. После завтрака он разбирал почту в своем кабинете, но ему нравилось, чтобы жена была рядом и обсуждала с ним каждое письмо от избирателя. За соседней дверью сидел его личный секретарь, но хозяин дома считал, что прежде вся корреспонденция должна пройти через руки супруги. Также он настаивал, чтобы она следила за их частными расходами, и приложил немало усилий, чтобы научить ее образцовому ведению бухгалтерии. Мистер Кеннеди составил для жены и курс чтения, что было довольно мило: дамы любят получать такие рекомендации, но он, казалось, ожидал, что она и правда прочтет названные книги и, что еще хуже, станет читать их в предписанное время. Это уже граничило с тиранией. Далее, очень утомительны для леди Лоры стали воскресенья. Ей дали понять, что она должна два раза ходить в церковь. В доме ее отца к посещению церкви относились не слишком строго, но она с готовностью согласилась. Мистер Кеннеди также ожидал, что по воскресеньям они всегда будут обедать вместе и что в этот день не будет никаких гостей и никаких приемов по вечерам. Правило это, положим, было не слишком суровым, и все же она находила, что оно причиняет ей значительные неудобства. Воскресенья теперь тянулись бесконечно и не оставляли сомнений, что муж действительно является ее господином и повелителем. Она пробовала не подчиниться, но все попытки были тщетны. Супруг не говорил ей ни одного резкого слова, никогда не приказывал строго – и тем не менее всегда добивался своего.
– Не стану утверждать, что чтение романа в воскресенье – грех, – сказал он. – Но мы должны по крайней мере признать, что на этот счет имеются разные мнения, и многие из достойнейших людей выступают против, а потому безопаснее будет воздерживаться.
Таким образом, были изгнаны и романы, и долгие воскресные вечера превратились для леди Лоры в настоящее испытание.
В конце концов и те два часа по утрам, которые она была принуждена проводить в обществе мужа, стали ее тяготить. Сперва она утверждала, что помогать супругу в работе – ее величайшее желание, и старалась пробудить в себе интерес к посланиям от разнообразных Макнабов и Макфи, ходатайствовавших о месте таможенного инспектора или оценщика, но это занятие ей быстро прискучило. Обладая острым умом, она поняла, что в действительности не приносит никакой пользы: работа была притворной – одна лишь видимость и пустые слова. Ее муж разбирал почту с величайшим терпением, читал каждое слово, давал указания по каждому вопросу – словом, добросовестно занимался тем, что, по его мнению, составляло его обязанность. Леди Лоре, однако, хотелось вершить большую политику, обсуждать реформы, способствовать возвышению мистера А. и падению лорда Б. К чему тратить время на то, что не хуже нее мог делать юнец в соседней комнате, именовавшийся личным секретарем?
Тем не менее леди Лора повиновалась. «Не отступать, как бы ни было тяжело», – говорила она себе. Когда муж посоветует чем-то заняться, она последует его советам, ведь она обязана ему многим. А раз она стала хозяйкой половины его богатств, не питая к нему любви, тем больше причин чувствовать себя обязанной. Но леди Лора знала (не могла не знать!), что умнее своего супруга. Быть может, у нее получится руководить им, а не наоборот? После нескольких попыток она обнаружила, что он упрям, как бык. Мистер Кеннеди, быть может, не блистал умом, но имел собственное мнение и твердо намеревался ему следовать.
– У меня болит голова, Роберт, – сказала леди Лора однажды в воскресенье после обеда. – Думаю, что пропущу сегодня церковную службу.
– Надеюсь, ничего серьезного.
– Нет-нет. Знаешь, как бывает иногда? Вдруг ощущаешь, что у тебя есть голова. В таких случаях лучше посидеть в кресле спокойно.
– Не уверен, – сказал мистер Кеннеди.
– Если я пойду в церковь, то не смогу сосредоточиться, – продолжала леди Лора.
– Свежий воздух пошел бы тебе на пользу, и мы могли бы прогуляться по парку.
– Спасибо, но сегодня я больше выходить не стану, – сказала она с некоторым раздражением в голосе.
Мистер Кеннеди отправился на вечернюю службу без супруги.
Оставшись одна, леди Лора принялась размышлять о своем положении. Она была замужем всего четыре или пять месяцев, и эта жизнь ей уже опостылела. Не следовало ли из этого, что ей также опостылел муж? Она дважды говорила Финеасу Финну, что уважает мистера Кеннеди больше всех на свете, и ее уважение ничуть не уменьшилось. Упрекнуть его было не в чем, он чрезвычайно скрупулезно выполнял свой долг во всем. Однако уважения недостаточно для счастливой жизни, даже с братом, сестрой или другом. Мужчина и женщина не могут быть счастливы, если между ними не будет сочувствия, пусть даже оба увенчаны всеми христианскими добродетелями. Леди Лора начала понимать, что именно этого не хватает в ее отношениях с мужем.
Она размышляла, пока не почувствовала усталость, а потом, желая отвлечься, взяла книгу, которая лежала ближе всего. Это был новый роман, который она читала накануне, а теперь продолжила не задумываясь. У нее мелькнула смутная, полуоформленная мысль, что если уж ей под предлогом головной боли можно не ходить в церковь, то, верно, и от других воскресных запретов она освобождена. В конце концов, захворавшему ребенку дают гренки с маслом и книжку с картинками вместо молока с хлебом и учебников, и потому леди Лора считала, что свой роман заслужила.
Пока она читала, в дверь постучали, и к ней провели Баррингтона Эрла. Мистер Кеннеди не запрещал воскресных визитов, лишь говорил, что они ему не по вкусу. Баррингтон, однако, был кузеном леди Лоры. Как же суровы должны быть правила, если в воскресенье нельзя увидеться с кузеном! Увлеченно обсуждая с личным секретарем премьер-министра перспективы нового билля о реформе, она чрезвычайно оживилась, и головная боль прошла без следа. Леди Лора покинула кресло и стояла у стола с книгой в руке, защищая одно, отрицая другое, выражая безграничное доверие мистеру Монку и яростно обрушиваясь на мистера Тернбулла, когда ее супруг, вернувшись из церкви, поднялся в гостиную. К этому моменту леди Лора и вовсе забыла, что у нее болела голова, ей не была свойственна та продуманность притворства, которая подсказала бы умерить политические страсти при появлении мужа.
– Ей-богу, если мистер Тернбулл сейчас выступит против правительственного законопроекта, потому что не может настоять на своем, я больше никогда не поверю тому, кто зовет себя народным трибуном.
– И будешь совершенно права, – сказал Баррингтон Эрл.
– Тебе хорошо говорить, Баррингтон, ты виг старой аристократической школы и считаешь себя либералом лишь потому, что сто лет назад так делал Фокс. Но я всем сердцем предана идее.
– Сердцу в политике не место, ведь правда? – обернулся Эрл к мистеру Кеннеди.
Тот не хотел говорить на подобные темы в воскресенье и не хотел признаваться в этом Баррингтону Эрлу. Мистер Кеннеди желал наказать супругу, обращаясь с ней так, будто она и вправду нездорова, и при этом чтобы этого не понял их гость.
– Лоре лучше сейчас не тревожить себя, – проговорил он.
– Как же можно нарочно не тревожить себя? – рассмеялась та.
– Ну-ну, не будем сейчас об этом, – сказал мистер Кеннеди отворачиваясь. Он взял роман, который она только что отложила, взглянул на обложку и, унеся прочь, поставил на самую дальнюю книжную полку. Леди Лора проследила за ним взглядом и мгновенно поняла весь ход мыслей мужа. Она пожалела, что читала, и пожалела, что беседовала о политике. Вскоре Баррингтон Эрл откланялся, и супруги остались одни.
– Я рад, что головная боль прошла, – он не хотел быть с ней суров, но говорил настолько серьезно, что это звучало почти сурово.
– Да, прошла, – сказала она. – Заглянул Баррингтон, и мне стало веселее.
– Мне жаль, что тебе не хватало веселья.
– Ты не понимаешь, о чем я, Роберт?