– Скажите, как вам помочь, и я сделаю все, даже ценой собственной жизни.
– Вы никак не можете помочь. Только держаться от меня подальше.
– Вы говорите всерьез?
Он наконец повернулся к ней – и сразу увидел шляпу мужчины, поднимавшегося по тропинке, затем и его лицо. Это был лэрд Лохлинтера.
– Идет мистер Кеннеди, – сказал Финеас с некоторой тревогой.
– Я вижу, – голос леди Лоры остался совершенно бесстрастным.
В лице подошедшего хозяина не читалось ничего – кроме, быть может, некоторой мрачности или, скорее, всегдашней бесстрастной благопристойности, которая стала в нем еще заметнее после женитьбы и значительно усилилась благодаря двойному воздействию назначения на министерскую должность и нападения грабителей.
– Рад, что твоя головная боль прошла, – сказал он жене, которая встала с места, чтобы его приветствовать. Финеас тоже поднялся и стоял теперь с видом несколько смущенным.
– Я чувствовала себя хуже и вышла прогуляться, – ответила леди Лора. – Так измучилась, что не могла находиться в доме.
– Я пошлю в Каллендер за доктором Макнатри.
– Прошу, не делай этого, Роберт. Доктор Макнатри мне совсем не нужен.
– Во время болезни совет доктора всегда кстати.
– Я не больна. Головная боль – не болезнь.
– Я полагал, что болезнь, – сказал мистер Кеннеди очень сухо.
– Как бы то ни было, я предпочла бы обойтись без доктора Макнатри.
– Уверен, подъем сюда в жару не мог пойти тебе на пользу. Вы здесь давно, Финн?
– Все утро – здесь или поблизости. Я пришел с озера, думая почитать.
– И ты встретилась с ним случайно? – спросил мистер Кеннеди – до того просто, что сама эта простота доказывала отсутствие подозрений.
– Да, случайно, – ответила леди Лора. – Но сюда приходят все в Лохлинтере. Если бы я искала кого-то, то пришла бы сюда прежде всего.
– Я иду в Линтерский лес, встретиться с Блейном, – сказал мистер Кеннеди. Блейном звался лесничий. – Если вас не затруднит, Финн, я попросил бы вас проводить леди Лору до дома. Не позволяйте ей оставаться на жаре. Я позабочусь, чтобы послали в Каллендер за доктором Макнатри.
Мистер Кеннеди пошел дальше, а Финеас остался, чувствуя, что обязан доставить спутницу домой. В тот момент, когда на тропинке показалась шляпа мистера Кеннеди, наш герой собирался заявить, что предан леди Лоре и готов ради нее на все, и уже начал было отвечать на ее неосторожное признание преступной нежностью. Но теперь, после появления ее мужа, преступная нежность казалась невозможной: мистер Кеннеди ни о чем не подозревал, и Финеас чувствовал, что связан принятыми в обществе законами. Леди Лора, не говоря ни слова, первой пошла по тропинке вниз и, казалось, молчала бы до самого дома, если бы он сам к ней не обратился:
– У вас все еще болит голова?
– Разумеется, болит.
– Полагаю, он прав: вам лучше не гулять по жаре.
– Не знаю. Нет смысла об этом задумываться. Он велит мне идти домой, и я, конечно, должна идти. Вам он велит проводить меня, и вы, конечно, должны это сделать.
– Вы хотите, чтобы я оставил вас одну?
– Да, хочу. Но он непременно об этом узнает. Не говорите ему тогда, что я об этом просила.
– Полагаете, я его боюсь?
– Да, полагаю. Я сама боюсь и знаю, что папаˊ боится, а его мать и шагу не может ступить без дозволения сына. Что удивительного, если и вы этому поддадитесь.
– Я ничем не обязан мистеру Кеннеди.
– Я обязана, и потому, полагаю, мне лучше идти. Теперь ко мне явится этот ужасный провинциальный докторишка, станет щупать меня, рассыпать везде свой табак и велит принимать шотландские лекарства, которых нужно все больше и которые на вкус все гаже, в то время как в Англии дозы только уменьшаются. И он будет стоять надо мной, чтобы видеть, как я их принимаю.
– Как?! Доктор из Каллендера?
– Нет, мистер Кеннеди. Если он велит мне распорядиться, чтоб в перчатке зашили дыру, так непременно спросит перед сном, сделано ли это. Он ничего не забывает и ничего не упускает. Думаю, этого достаточно, мистер Финн. Из леса вы меня вывели – можно считать, я уже дома. Едва ли мы навлечем на себя упреки, если расстанемся здесь. Помните, что я сказала вам наверху. И помните также, что вы ничего больше не можете для меня сделать. Прощайте.
Финеас повернул к озеру, оставив леди Лору в одиночестве брести по большой лужайке к дому.
Он так и не поведал своей подруге о Вайолет и понимал теперь, что выполнить это намерение не удастся. После всего, что произошло, наш герой не мог сказать леди Лоре о том, что страстно увлечен другой. Чтобы говорить с ней о любви, потребна была бы любовь совсем иного рода. Но он не станет – и она наверняка бы не позволила. Больше всего, однако, Финеаса удивляло то, что леди Лора, которую он знал – или считал, что знает, – до такой степени подчинилась мистеру Кеннеди, человеку, которого он презирал как слабого, нерешительного и безвольного! Те несколько дней, пока Финеас еще оставался в Лохлинтере, он внимательно наблюдал за всей семьей и осознал, как права была леди Лора, говоря, что ее отец боится мистера Кеннеди.
– Я тоже еду, почти сразу после вас, – признался граф, когда будущий депутат от Лафтона покидал Лохлинтер. – Мне не хочется быть там во время выборов, но я приму вас в Солсби на следующий день.
Финеас попрощался с мистером Кеннеди под горячие заверения в дружбе со стороны последнего; леди Лора едва коснулась его руки. Он попытался сказать ей что-то, но она была безучастна – или, во всяком случае, приняла безучастный вид – и ничего ему не ответила.
На следующий день после отъезда Финеаса в Лафтон у леди Лоры Кеннеди по-прежнему болела голова. Она жаловалась на это с тех пор, как приехала в Лохлинтер, и доктор Макнатри приходил к ней уже несколько раз.
– Хотел бы я знать, что с тобой такое, – сказал ее муж, стоя над ней в ее гостиной наверху. Это была прелестная комната с видом на горы и отчасти на озеро, обставленная опытным мастером весьма изящно и с большим вкусом. Леди Лора выбрала ее сама вскоре после помолвки и с самой нежной улыбкой благодарила будущего мужа за эту возможность, уверяя, что всегда будет здесь счастлива, счастлива необыкновенно! Мистер Кеннеди был не слишком романтичным человеком, но сейчас, склоняясь над ней и спрашивая о ее здоровье, вспомнил об этом обещании. Сколько он мог судить, с тех пор как они приехали в Лохлинтер, она не чувствовала не то что счастья, но даже удобства. В сознании мистера Кеннеди мелькнула догадка: неужто его жене было скучно? Если так, то какое будущее их ждет? Он каждый год ездил в Лондон по долгу службы, затем, в период парламентских каникул, на какое-то время приглашал в дом гостей, опять же по долгу службы. Но счастья он ожидал от тех самых часов, которые, казалось, обрекали его жену на постоянное недомогание. Он начал прозревать истину. Что, если его жене не нравится тихая жизнь в доме мужа? Что, если простые домашние обязанности всегда будут вызывать у нее головную боль?
На леди Лору, в свою очередь, понимание обрушилось с еще большей силой. Она осознала правду во всей ее полноте, и та, словно туча, окутала ее мраком и ужасом. Задав себе вопрос-другой, она обнаружила, что мужа не любит, а та жизнь, которой он требует, для нее непереносима и что она в самом начале своего пути совершила непоправимую ошибку. Леди Лора видела, что ее отцу общество мистера Кеннеди уже опостылело и, как бы тоскливо и одиноко ему ни было в Солсби, он не захочет обосноваться в Лохлинтере. Да, ее покинут все – кроме, разумеется, мужа, и тогда… Тогда она однажды утром бросится в озеро, потому что больше не сможет терпеть.
– Хотел бы я знать, что тебя мучит, – повторил мистер Кеннеди.
– Ничего серьезного. Ты знаешь, мы не властны над головной болью.
– Мне кажется, тебе недостает моциона, Лора. Почему бы тебе не гулять по четыре мили каждый день после завтрака? Я всегда готов составить тебе компанию. Я говорил с доктором Макнатри…
– Ненавижу доктора Макнатри.
– Отчего же, Лора?
– Откуда я знаю – отчего? Просто ненавижу. Это вполне достаточная причина, чтобы за ним не посылать.
– Это неразумно, Лора. Врача выбирают по его репутации, а доктор Макнатри весьма уважаем.
– Мне не нужен никакой доктор.
– Но, дорогая, если ты больна…
– Я не больна.
– Но ты сказала, что у тебя болит голова. Ты твердишь об этом последние десять дней.
– Головная боль – не болезнь. Я бы хотела, чтобы ты перестал об этом спрашивать, и тогда, быть может, она пройдет.
– Не думаю. В девяти случаях из десяти причина головной боли в желудке.
Он сказал это потому, что таково было общепринятое и разумное мнение, но тут в его сознании забрезжила новая мысль: что, если эта головная боль проистекает от неприязни – к нему и к его образу жизни?
– Ничего подобного, – отрезала леди Лора, раздосадованная столь подробными расспросами о своей хвори.
– Тогда что это? Ты ведь не думаешь, что я могу быть счастлив, каждый день слыша твои жалобы на головную боль, которой ты оправдываешь полную праздность.
– Чего ты от меня хочешь? – воскликнула она, вскакивая с места. – Дай мне задачу, и я все сделаю – пусть это сведет меня с ума. Дай мне свои бухгалтерские книги. Я едва смогу разобрать цифры, но буду стараться.
– Лора, это жестоко. И неблагодарно.
– Разумеется! Очень дурно, как ни посмотри! Жаль, что ты не понял этого еще в прошлом году! О боже, боже, что мне делать? – она бросилась на софу, прижимая руки к вискам.
– Я тотчас пошлю за доктором Макнатри, – медленно проговорил мистер Кеннеди, столь же медленно направляясь к двери.
– Нет, не смей! – она снова вскочила на ноги, преграждая ему путь. – Я не приму его, если он придет. Клянусь тебе, я не скажу ему ни слова. Ты не понимаешь… ты ничего не понимаешь.
– Что же я должен понять? – спросил он.
– Что женщину нельзя донимать.
Он ответил не сразу, но стоял некоторое время, теребя ручку двери и собираясь с мыслями.