– Да, – проговорил он наконец, – я начинаю догадываться, и о том, что именно «донимает» женщину, как ты это называешь, тоже. Теперь я вижу, отчего твоя головная боль. Причина не в желудке, тут ты права. Причина – в перспективе спокойной, благопристойной жизни, сопряженной с определенными домашними обязанностями. Доктор Макнатри – человек ученый, но я сомневаюсь, что у него есть средство от такого недуга.
– Ты прав, Роберт, он ничего не может сделать.
– Ты должна исцелиться сама, Лора. Недуг этот лечится усердием – если ты только попробуешь…
– Я не в силах ничего пробовать, – отрезала она.
– Ты хочешь сказать, Лора, что не намерена даже пытаться выполнять обязанности жены?
– Я хочу сказать, что не стану пытаться лечить головную боль арифметикой. Больше я сейчас не хочу сказать ничего. Если ты оставишь меня, чтобы я могла прилечь, то я, быть может, спущусь к обеду. – Он все еще колебался, не выпуская дверную ручку. – Но если ты продолжишь меня отчитывать, то я лягу в постель немедленно, едва ты уйдешь.
Мистер Кеннеди поколебался еще мгновение, а затем безмолвно покинул комнату.
Глава 33Мистер Слайд обижается
Наш герой был избран в парламент от Лафтона без всяких затруднений – как для самого себя, так и, насколько он мог судить, для кого-либо еще. Он произнес одну речь с небольшого возвышения, называемого трибуной, – более от него ничего не требовалось. Мистер Грейтинг также произнес речь, предлагая его кандидатуру, а мистер Шортрибс высказался в поддержку – на этом процедура завершилась. Все прошло так легко, что Финеас едва не оскорбился, узнав о счете: двести сорок семь фунтов, тринадцать шиллингов и девять пенсов. Казалось, что даже этих двести сорока семи фунтов было бы много. Так или иначе, теперь он стал депутатом от Лафтона, и, коротая одинокий вечер в гостинице после ужина в компании мистера Грейтинга, мистера Шортрибса и некоторых других влиятельных избирателей, наш герой задумался о том, что быть избранным в парламент в конечном счете невеликое достижение. То, что доставалось без усилий, будто бы не имело большой ценности.
На следующий день Финеас отправился в замок Солсби, куда вскоре приехал и граф. Лорд Брентфорд был очень добр к нашему герою.
– Значит, соперников у вас не было? – с легкой улыбкой спросил покровитель Лафтона.
– Ни единого.
– Я так и думал. Несколько раз они пытались здесь выдвигаться и всякий раз терпели неудачу. В городе всего один-два человека из тех, кому непременно нужно сделать не так, как соседи. Что до консервативных настроений – здесь их нет вовсе!
Финеас, будучи действующим депутатом от Лафтона, тем не менее мгновенно оценил иронию положения. Как будто здесь могли существовать настроения либеральные – или, если уж на то пошло, любые политические настроения! Как будто мистер Грейтинг и мистер Шортрибс не делали бы ровно того же, что теперь, принадлежи сам лорд Брентфорд к партии тори!
– Все были со мной очень любезны, – ответил он графу.
– Да, так заведено. В городе нет ни одного дома, чтоб сдавался больше чем на семь лет, а большинство сдается всего на год. И знаете, никто из моих фермеров не заключал со мной договора – ни единый. Им это попросту не нужно: они знают, что им ничто не угрожает. Но мне нравится, когда люди вокруг меня придерживаются тех же политических взглядов, что и я.
На второй день после ужина, перед отъездом Финеаса из Солсби, граф вдруг завел доверительный разговор о своих дочери и сыне и о Вайолет Эффингем – столь неожиданный и притом откровенный, что Финеас сперва совершенно растерялся. Началось все с упоминания Лохлинтера, его необыкновенных красот и бескрайних просторов.
– Я опасаюсь, что Лора там несчастлива, – сказал лорд Брентфорд.
– Надеюсь, что нет, – ответил Финеас.
– Он так сух и суров… и, я бы сказал, требователен. Да, именно так. Лора к этому не привыкла. Я во всем предоставлял ей свободу – и ни разу не раскаялся. Не понимаю, почему ее муж не может обращаться с ней так же.
– Быть может, таков его характер.
– Характер, да. Но как это плохо для нее! У нее тоже есть характер – он поймет это, когда зайдет слишком далеко. Я не могу оставаться в Лохлинтере. Лоре я сказал об этом честно. В их доме невозможно распоряжаться своим временем. Я говорил Лоре, что не стану там жить больше одного-двух дней.
– Печально.
– Да, печально – для нее, моей бедной девочки. И для меня тоже. У меня нет никого, кроме Лоры, – никого буквально, а теперь я и с ней не могу быть рядом! Живи ее муж в Китае, она и то не могла быть дальше. Я потерял обоих детей!
– Надеюсь, что нет, милорд.
– Потерял, увы. Что до Чилтерна, я вижу, как он ожесточается против меня – чем дальше, тем больше. Он видит во мне лишь помеху и ждет не дождется, когда я умру.
– Вы несправедливы к нему, лорд Брентфорд.
– Вовсе нет. Иначе отчего он встречает любое мое предложение такой дерзостью, чтоб разговор с ним стал для меня невозможным?
– Он считает, что вы к нему несправедливы.
– Да – потому что я не мог закрывать глаза на то, как он живет. Мне ведь следовало оплачивать его долги и никак не замечать его поведения!
– Думаю, сейчас долгов у него нет.
– Потому что его сестра потратила все свое состояние на их оплату! Она отдала ему сорок тысяч фунтов! Разве без этого она бы вышла бы замуж за Кеннеди? Полагаю, что нет. Я не смог этому помешать. Я сказал, что не стану лишать себя комфорта на старости лет, выплачивая эти долги, и не отступил от своего слова.
– Вы с Чилтерном вместе могли бы их вернуть.
– Теперь уж поздно. Она вышла замуж за мистера Кеннеди, и эти деньги ничего не значат ни для нее, ни для него. Чилтерн мог все исправить, женившись на мисс Эффингем, если бы только захотел.
– Думаю, он сделал все, что мог.
– Он сделал все неправильно. Он просил ее руки, как просят у продавца билет на поезд или пару перчаток, а потом отказался от этой затеи, раз девушка не кинулась ему на шею. Не верю, что он действительно хотел на ней жениться. Полагаю, у него есть какая-нибудь непристойная связь, которая этому мешает.
– Ничего подобного. Он бы женился на мисс Эффингем завтра, будь его воля. Я верю, что она отвергает его искренне.
– В ее искренности я не сомневаюсь.
– И она никогда не изменит своего решения.
– Тут я с вами не соглашусь, а уж я знаю обоих лучше. Впрочем, мне ни в чем нет удачи. Я хотел этого брака всем сердцем и, конечно, буду разочарован. Что он намерен делать осенью?
– Сейчас он на яхте.
– И с кем же?
– Кажется, яхта принадлежит капитану Колпепперу.
– Мерзавцу, какого во всей Англии не сыщешь! Он занимается стрельбой по голубям и стипль-чезами! [27] И что в Чилтерне хуже всего, даже если б ему не нравился этот малый и он устал бы от такой жизни, он продолжал бы все равно, потому что считает делом чести непременно поступать наперекор.
Это было до того верно, что Финеас не взялся возражать и промолчал.
– У меня еще оставалась надежда, пока Лора за ним присматривала, потому что он по-своему любит сестру, – продолжал граф. – Но куда уж теперь – ей будет не до того!
Финеасу показалось, что граф достаточно недвусмысленно его осадил, когда он сказал, что Вайолет не даст согласия лорду Чилтерну, и поэтому на следующее утро он был немало удивлен, вновь услышав о мисс Эффингем.
– Они собираются быть в Лохлинтере десятого числа, и она хочет заехать сюда на день-другой, – сказал лорд Брентфорд, держа в руке письмо, которое только что получил.
– Вместе с леди Болдок?
– Да. Я не слишком люблю леди Болдок, но готов потерпеть ради Вайолет. Нынче она мне ближе, чем собственные дети, а я не увижусь с ней всю осень. Визита в Лохлинтер я не перенесу.
– Там станет лучше, когда съедутся гости.
– Вы будете там, конечно?
– Нет. Полагаю, что нет.
– Уже прискучило? – На это Финеас лишь слегка улыбнулся. – Ей-богу, я не удивлен, – сказал граф.
Финеас, который отдал бы все на свете, чтобы провести осень в поместье с Вайолет Эффингем, не мог объяснить, отчего ему пришлось отказаться.
– Но вас приглашали? – спросил граф.
– О да, приглашали. Они были чрезвычайно любезны.
– Я говорил с Кеннеди, и он был уверен, что вы приедете.
– Я сказал ему позже, что не смогу вернуться, – ответил Финеас. – Еду в Ирландию. У меня накопилось много серьезного чтения, а там я смогу заниматься этим без помех.
В тот же день он отправился из Солсби в Лондон, в комнаты миссис Банс, где обнаружил себя в полном одиночестве. И я не хочу сказать, что он был один в доме – нет, та же участь ждала его и в клубе, и на улицах. Июль еще не закончился, но перелетные птицы из города уже разлетелись. Мистер Майлдмэй, распустив парламент на каникулы раньше обычного, едва не разорил лондонских торговцев и совершенно изменил планы на лето для всех, кто что-либо собой представлял. Финеас в своем уединении чувствовал, что последнее к нему не относится. Он сказал графу, что намерен ехать в Ирландию, и путь его лежал именно туда, потому что больше ему было некуда деться. Конечно, одно-два приглашения на осень он получил. Мистер Монк предлагал ему поехать в Пиренеи, а лорд Чилтерн звал присоединиться к нему на яхте, но ни один из планов ему не подходил. Оказаться в Лохлинтере с Вайолет Эффингем – вот что было бы лучше всего, но Лохлинтер стал для него закрыт. Давняя подруга, леди Лора, велела ему не приезжать, объяснив свои резоны весьма недвусмысленно. Думая об этом, наш герой не мог не удивляться перипетиям собственной жизни. Двенадцать месяцев назад он отдал бы все на свете за слова любви от леди Лоры и едва осмеливался надеяться, что такие слова могут быть сказаны. Теперь это случилось, но принесло ему лишь огорчения. Она призналась – ведь именно таков, положа руку на сердце, и был смысл ее предостережения, – что, даже выйдя замуж за другого, любила и продолжает любить Финеаса. Он вовсе не был этим горд и лишь после долгих раздумий задался вопросом, нельзя ли увидеть тут намек, что и Вайолет может его полюбить. Прежде он был о себе настолько низкого мнения, что боялся добиваться леди Лоры. Быть может, те