перь, когда он знает, как сильно в том преуспел, следует думать о себе лучше?
Но как подобраться к Вайолет Эффингем? С того момента, как наш герой покинул Солсби, он досадовал на себя за то, что не попросил у лорда Брентфорда разрешения остаться, пока леди Болдок со своими спутницами не отправится в Лохлинтер. Графу было так одиноко, что он согласился бы сразу. Финеасу, однако, пришлось признаться себе, что успешное сватовство к Вайолет немедленно положило бы конец его дружбе как с лордом Брентфордом, так и с лордом Чилтерном. Долг в таком случае диктовал бы отказаться от места в парламенте и вернуть Лафтон его оскорбленному покровителю. Но ради Вайолет Эффингем он готов был отдать куда больше, чем депутатский мандат! Тем не менее повидаться с ней и задать тот самый вопрос он теперь никак не мог. Едва ли возможно было поехать в Лохлинтер вопреки желаниям леди Лоры.
Скуку первых дней августа в Лондоне несколько развеяло одно небольшое приключение. Финеас оставался в городе до середины месяца, подумывая броситься в Солсби, когда там будет Вайолет Эффингем, и тщетно пытаясь найти для этого предлог. Приключение началось с того, что он получил следующее письмо:
Редакция газеты «Глас народа»,
3 августа 186– г.
Любезный Финн,
вынужден сказать, что вы обошлись со мной дурно и вовсе не так, как принято среди нас, журналистов. Мы, однако, еще можем объясниться друг с другом и все уладить. Окажите мне услугу, и я буду не прочь ответить тем же. Заглянете ко мне или мне заглянуть к вам?
Всегда ваш,
К.С.
Финеас был не только удивлен, но и раздосадован. Он не мог представить, чем задел мистера Слайда: насколько ему вспоминалось, на протяжении всех его непродолжительных сношений с газетой «Глас народа» не происходило ничего, что могло быть воспринято как обида. Однако еще сильнее удивления была досада: уж наверное, он не сделал и не сказал ничего, что позволяло бы Квинтусу Слайду обращаться к нему с такой фамильярностью – «любезный Финн», опуская «мистер». Чтоб его – хранителя секрета леди Лоры, его, который надеялся завоевать сердце Вайолет Эффингем, – называл «любезным Финном» какой-то писака! Наш герой вскоре решил, что не станет отвечать, но пойдет в редакцию в то время, когда там бывает его знакомец: он определенно не желал адресоваться к «любезному Слайду» и равным образом, пока не узнает больше о причинах обиды, не желал наживать заклятого врага, прибегнув к обращению «любезный сэр». Придя в редакцию, он нашел мистера Слайда в маленьком чулане за стеклянной перегородкой, где тот писал статью для следующего номера.
– Полагаю, вы очень заняты, – сказал Финеас, с трудом умостившись на маленьком табурете в углу чулана.
– Не настолько, чтобы не радоваться встрече с вами. Вы ведь стреляете?
– Стреляю ли я! – воскликнул Финеас. Неужели мистер Слайд намеревался вот так, походя, вызвать его на дуэль на пистолетах?
– Куропаток всяких, фазанов?
– Ах да. Иногда стреляю.
– Когда начинают охоту на куропаток в Шотландии – двенадцатого или двадцатого?
– Двенадцатого. Но почему вы сейчас спрашиваете?
– Пишу об этом письмо – советую не стрелять слишком много молодняка, потому что на следующий год не будет взрослой дичи. У меня сейчас был человек, который все об этом знает, и он много чего рассказал, но я забыл спросить, когда начинается охотничий сезон. Какое место отправления лучше указать?
Финеас предложил Каллендер или Стерлинг.
– Стерлинг, наверное, слишком большой город? Каллендер скорее напоминает про охоту.
Под письмом, призванным спасти молодых куропаток, таким образом, было поставлено «Каллендер». Мистер Квинтус Слайд, дописав название, отложил перо, встал с табурета и немедленно взял быка за рога.
– А теперь, Финн, скажите-ка: вы же понимаете, как подвели меня с Лафтоном?
– Подвел вас с Лафтоном! – повторил наш герой, не в силах уразуметь, о чем говорит собеседник. Неужели он упрекал Финеаса за то, что тот лично не сообщил в «Глас народа» новости о выборах?
– Очень, очень подвели, – продолжал мистер Слайд, уперев руки в бока. – У журналистов принято друг другу помогать, а не переходить дорогу. Черт побери, что толку в братстве, если с тобой не поступают как с братом?
– Честное слово, не понимаю, о чем вы, – сказал Финеас.
– Разве я не говорил вам, что у меня есть виды на Лафтон?
– О!..
– Очень мило с вашей стороны восклицать сейчас «о!» и смотреть виновато, но ведь я говорил вам об этом!
– В жизни не слышал этакой нелепости.
– Вот как – нелепости?
– Как вы могли баллотироваться от Лафтона? Кто бы оказал вам покровительство? Вы не нашли бы избирателя, который выдвинул бы вашу кандидатуру.
– Вот что я вам скажу, Финн. Я считаю, вы поступили со мной прескверно, но я это стерплю. Пусть Лафтон останется за вами сейчас, но обещайте уступить его мне на следующих выборах. Если согласитесь, мы напишем в передовице, до чего разумно тамошний лорд, как его там, распорядился своим округом, и все время, пока длится сессия, будем вашим рупером.
– Все это полнейший вздор. Во-первых, Лафтонский округ собираются расформировать – его включат в состав графства или объединят с другими местечками.
– Я готов рискнуть. Вы согласны?
– Согласен? Нет! Ваше предложение несуразно. Спросите меня еще, согласен ли я, чтобы вы попали в рай! Я вам скажу: в добрый путь, если сможете. У меня нет ни малейших возражений. Но я тут вовсе ни при чем.
– Что ж, отлично, – сказал Квинтус Слайд. – Очень хорошо! Теперь мы друг друга поняли. Иного мне не нужно. Я вам покажу, как втираться в доверие к журналистам, а потом ставить им подножку. Прощайте.
Финеас со своей стороны был вполне удовлетворен результатами встречи и нисколько не сожалел о том, что у него возник повод для разрыва с Квинтусом Слайдом, назвавшим его «любезный Финн». Покидая «Глас народа», он отряхнул с ног пыль и решил, что впредь не будет завязывать подобных сношений: член парламента должен быть от прессы независим. На следующее утро независимость не замедлила принести плоды: в газете вышла огромная и чрезвычайно воинственная статья, в которой говорилось о необходимости немедленной реформы, а в качестве доказательства приводился пример злоупотреблений в одном из «карманных» округов. Если землевладелец вроде лорда Брентфорда, говорилось в статье, имея должность-синекуру в правительстве, может привести в парламент такого болвана, как Финеас Финн, – человека, не одаренного ни смелостью, ни способностями, который не мог произнести в палате общин пристойной речи, – то, уж верно, требуются меры куда более радикальные, чем билль о реформе от 1832 года.
Финеас, читая это, рассмеялся и сказал себе, что шутка неплоха. Тем не менее удар оказался чувствительным. Квинтусу Слайду, когда тот желал пустить в ход свой бич, обыкновенно удавалось оставить рубцы.
Глава 34Был ли он честен?
Десятого августа Финеас Финн навестил Лафтон вновь. Он поехал туда ночным поездом, телеграфировав в гостиницу с просьбой о ночлеге, и уже в девять утра завтракал в этом радушном приюте. Хозяин и хозяйка вместе со всей прислугой не могли понять, что заставило депутата так скоро вернуться в округ, но читатель, помнящий, что леди Болдок с дочерью и Вайолет Эффингем должны были провести в Солсби одиннадцатое августа, возможно, догадается, в чем дело.
Финеас думал о том, чтобы нагрянуть в Лафтон, с тех пор, как приехал в столицу, но не мог найти для этого ни одного предлога. Граф Брентфорд был к нему очень добр, но отнюдь не приглашал заезжать к нему в любое время без предупреждения. За прошедшие десять дней наш герой уже много раз то решался вернуться в Солсби, то вновь приходил к выводу, что это невозможно. Повода он придумать не мог. Но небеса, похоже, ему благоволили, и он получил от лорда Чилтерна письмо с поручением: «Если увидишь моего отца, скажи ему: я готов в любой момент сделать все необходимое, чтобы собрать деньги для Лоры». Под этим предлогом Финеас и вернулся в Лафтон.
Случилось так, что графа он нашел стоявшим на ступенях замка.
– Неужто это вы, Финн? Я думал, вы в Ирландии.
– Как видите, пока нет, милорд.
Финеас сразу открыл цель своего приезда, краснея от собственной неискренности. Он-де счел сообщение от Чилтерна настолько важным, что не мог поехать в Ирландию, не передав его, ведь послание показывает, как сильно тот стремится к примирению. Едва поняв, что может этому способствовать, наш герой без промедления явился в Солсби. В любви и на войне все средства хороши, говорил он себе, одновременно ощущая, что история эта, шитая белыми нитками, едва ли обеспечит ему доступ в замок. В этом он, впрочем, ошибался. Наживку граф заглотил и, прогуливаясь под руку с Финеасом по дорожкам сада, в конце концов признался, что был бы рад примириться с сыном, если это будет возможно. «Пусть приезжает сюда, она тоже здесь будет», – сказал лорд Брентфорд, подразумевая Вайолет. На это Финеас не мог ответить вслух, но про себя решил, что все должно быть справедливо. Он не станет добиваться преимущества нечестным путем. Сообщение лорда Брентфорда достигнет его сына в том виде, в каком было передано. Но что, если самому Финеасу выпадет возможность объясниться с Вайолет и та – каким бы маловероятным это ни казалось – его не отвергнет? Как после этого писать лорду Чилтерну? Наш герой решил, что написать нужно до встречи с Вайолет. Но разве тогда он не перечеркнет смысл послания собственными поступками? Мог ли он призвать друга домой, чтобы тот ухаживал за Вайолет Эффингем, и тут же пойти к ней сам с той же целью? Финеас понял, что единственный выход – это открыть лорду Чилтерну всю правду сразу. Никак иначе он не мог бы выполнить задуманное, не отступая от собственных понятий о чести.
Граф предложил ему послать в гостиницу за вещами:
– Леди Болдок здесь, но они уезжают завтра очень рано.