Заверив, что тоже должен утром ехать в Лондон, Финеас согласился перебраться в замок. Граф вновь и вновь благодарил его за заботу, каждый раз невольно вгоняя в краску. Вернувшись в гостиницу, Финеас написал лорду Чилтерну. Послание вышло весьма объемным. Первая и бóльшая его часть была призвана вернуть блудного сына в отчий дом, в ней содержалось и все, что можно и должно было сказать о мисс Эффингем. Затем, на последней странице, наш герой переходил к собственной персоне. «Теперь я должен рассказать о себе, – писал он и далее, сколько возможно прямо, объяснял другу свое положение. – Я люблю ее уже полгода и приехал сюда с намерением просить ее руки. Десять против одного, что она мне откажет. Я не отрицаю, что у тебя есть повод сердиться, – если ты решишь сердиться. Но я стараюсь поступать с тобой по чести и прошу тебя о том же. У меня есть сообщение от твоего отца, которое я должен тебе передать, и после этого я не могу обратиться к мисс Эффингем, не открыв тебе своих намерений. Поступи я иначе, мне пришлось бы считать себя лицемером. Если она мне откажет, что наиболее вероятно и даже, я бы сказал, почти неизбежно, я буду надеяться, что ты сохранишь мой секрет. Не ссорься со мной, если сможешь от этого удержаться, но, если сочтешь нужным поссориться, я готов». Он отправил письмо и поспешил в замок.
В распоряжении у Финеаса был всего один день, и он знал, что леди Болдок охраняет Вайолет, как дракон. В замке ему сказали, что граф гуляет с молодыми дамами, и проводили его в комнату. Спустившись в гостиную, наш герой обнаружил леди Болдок, которая ему весьма благоволила, и они вскоре углубились в дискуссию о возможности закрытия указом парламента всех пивоварен и винокурен. Обсуждение это было прервано в два часа ланчем, к которому подоспели и молодые леди. Мисс Эффингем, казалось, была искренне рада видеть Финеаса, и даже мисс Августа Борэм, дочь леди Болдок, была с ним весьма любезна. Граф отзывался о новом депутате от своего округа с одобрением, поднимая его в глазах своих благоразумных и рассудительных гостей. После ланча все собирались кататься верхом, точнее, верхом намеревались быть граф и Вайолет. Леди Болдок и ее дочь должны были ехать в экипаже.
– Я могу дать вам лошадь, Финн, если желаете, – предложил граф.
– Конечно, он желает, – сказала Вайолет. – Думаете, мистер Финн откажется углубиться со мной в леса Солсби? К тому же это будет не первый раз, верно?
– Ты говоришь ужасные вещи, Вайолет! – всполошилась леди Болдок.
– Наверное, – откликнулась девушка, – но такая уж я есть. Мистер Финн меня простит – он слишком хорошо меня знает.
Был уже шестой час, когда они отправились на прогулку; до этого времени Финеасу ни на минуту не удалось остаться с Вайолет наедине. После ланча они почти час сидели рядом в столовой, потом, выйдя в большой зал, играли в бильярд, потом стояли вместе у открытых дверей оранжереи. Но поблизости всегда была леди Болдок или мисс Борэм. Мисс Эффингем держалась с Финеасом совершенно по-дружески и говорила ему самые приятные вещи. Она очень обрадовалась его успеху на выборах, а про чету Кеннеди упоминала так, словно те были связующим звеном, по-особому сближавшим ее с нашим героем. Тем не менее увести ее от леди Болдок никак не удавалось, а когда Вайолет призвали переодеться для верховой езды, она немедленно его покинула.
Но, быть может, шанс представится во время конной прогулки? И действительно, они провели в пути около получаса, когда Финеасу улыбнулась удача. Сперва он оставался рядом с экипажем, рассчитывая таким образом усыпить бдительность графа, а там и поменяться с ним местами. Вышло именно так. На одном из спусков в парке, где дорога поворачивала на мост через небольшую речку, экипаж нагнал двух всадников, и леди Болдок заговорила с графом. Вайолет замешкалась, пропуская их на мост, и они с Финеасом оказались рядом, после чего так же, бок о бок, продолжили путь. Наш герой, однако, понимал: чтобы делать предложение, надобно быть от всех куда дальше, к тому же он был совсем не уверен, что сможет говорить о подобных предметах верхом.
Преодолев таким манером около полумили, они достигли места, где от основной дороги отходила поросшая травой тропинка, которая вела меж деревьев куда-то влево.
– Вы же помните это место, правда? – проговорила Вайолет, и Финеас подтвердил. – Я хочу съездить к домику лесника. Вы не откажетесь составить мне компанию?
Финеас заверил, что не против, и поскакал вперед, чтобы предупредить пассажиров экипажа.
– Куда она хочет ехать? – забеспокоилась леди Болдок и, когда Финеас объяснил, попросила графа присоединиться к Вайолет.
Тот, понимая, как нелеп будет в этой роли, заявил, что та и сама прекрасно знает дорогу. Финеас получил свой шанс.
Около мили они проскакали легким галопом сквозь деревья, почти не говоря друг с другом, потом свернули направо и оказались у домика. Приблизившись к дверям, они обменялись несколькими словами с местной обитательницей, после чего продолжили путь.
– Я всегда приезжаю сюда, когда бываю в Солсби, – сказала Вайолет. – Напоминаю себе не думать плохо о лорде Чилтерне.
– Я вас понимаю.
– Он был таким милым прежде – и, верно, остался, только научился быть грубым. Как думаете, он когда-нибудь переменится?
Финеас знал, что в таком положении его долг – говорить честно.
– Думаю, он переменился бы совершенно, если бы мы смогли привезти его сюда, чтобы он жил среди друзей.
– Вы полагаете? Мы должны подумать вместе, как этого добиться. Ведь это непременно нужно сделать, правда же?
Финеас ответил, что это, на его взгляд, совершенно необходимо.
– Я скажу вам прямо, мисс Эффингем: вы можете добиться этого одним словом.
– Да… да. Но я имею в виду не это – кроме этого. Знаете, нелепо, что отец ставит ему такое условие.
Финеас ответил, что тоже считает это неразумным, и они поскакали дальше через лес. Итак, он осмелился завести с ней речь о лорде Чилтерне, и она ответила именно так, как ему хотелось, но мог ли он начать разговор о себе, пока она галопирует рядом?
Вскоре они достигли каменистого участка дороги, и им пришлось пустить лошадей шагом. Он вновь оказался достаточно близко.
– Мистер Финн, – начала она, – можно вас кое о чем спросить?
– О чем угодно, – ответил он.
– Вы случайно не поссорились с леди Лорой?
– Отнюдь.
– А с мистером Кеннеди?
– Нет-нет. Мы теперь еще ближе, чем прежде.
– Тогда почему вы не едете в Лохлинтер? Она написала мне особо, сказав, что вас там не будет.
Он немного помедлил с ответом.
– Это было бы неудобно, – сказал он наконец.
– Значит, секрет?
– Да, секрет. Вы на меня не сердитесь?
– Сержусь? О нет!
– Секрет не мой, иначе я бы не стал от вас таиться.
– Быть может, я могла бы догадаться, – сказала она, – но не буду. Даже думать об этом не намерена.
– Как бы то ни было, для меня это очень печально. Я отдал бы левую руку, чтобы провести в Лохлинтере нынешнюю осень.
– Вам до того там нравится?
– Там будете вы, – сказал Финеас. Он остановился, и какое-то мгновение они стояли безмолвно, но он видел: рука, в которой она держала хлыст, нервно теребит лошадиную гриву. – Когда я понял, как все складывается, и уверился, что не встречусь с вами, я бросился сюда, чтобы увидеться хотя бы на мгновение. А теперь, когда я здесь, я едва осмеливаюсь говорить о том, что у меня на сердце. – Они миновали камни, и Вайолет, не говоря ни слова, снова пустила лошадь рысью. Он мигом нагнал ее, но теперь не видел ее лица. – Вы ничего мне не ответите?
– Нет-нет-нет! – воскликнула она. – Ничего, пока вы говорите со мной, как сейчас. А вот и экипаж. Поедемте к ним.
Она пустила лошадь вперед галопом, и Финеас последовал за ней. Они подъехали к графу, леди Болдок и мисс Борэм.
– Я свершила свои обряды и готова вернуться к обычной жизни, – сказала мисс Эффингем.
Финеас так и не смог вновь улучить момент наедине, чтобы поговорить с ней. Он провел с Вайолет весь вечер, стоял рядом, когда она пела по просьбе графа, пожал руку, когда она уходила спать, и был на ногах, чтобы проводить утром, но так и не добился больше ни слова, ни взгляда.
Глава 35Мистер Монк пишет о реформе
Финеас Финн уехал в Ирландию сразу после возвращения из Солсби, ничего более не сказав Вайолет Эффингем и ничего от нее не услышав – сверх того, что было описано в предыдущей главе. Он остро чувствовал двусмысленность своего положения и размышлял над этим всю осень и начало зимы, но не мог найти, что предпринять для его улучшения. Дюжину раз он думал написать мисс Эффингем и попросить определенного ответа, но не мог себя заставить: письменные выражения любви, на его взгляд, всегда казались бледными и невыразительными, и к тому же ему мешало убеждение, что Вайолет, будучи принуждена отвечать письменно, непременно ответит отказом. Раз пятьдесят он вспоминал во всех подробностях прогулку верхом в лесу Солсби и каждый раз говорил себе, что ответ этой сирены – ее «нет-нет-нет» – был самым неопределенным и будоражащим воображение. То, как она произнесла это, устремляясь от него прочь, выражение ее лица, когда он вновь поравнялся с ней, ее обращение с ним утром, когда она уезжала из замка, – все наводило на мысль, что она не сочла его признание оскорбительным. Она ответила прямым отказом – просто «нет», но сказала это так, что ее «нет» почти не ранило, и он мгновенно понял, что, каким бы ни был результат его ухаживаний, Вайолет Эффингем не станет видеть в нем врага.
Однако эти сомнения делали пребывание в Ирландии очень утомительным. Были и другие обстоятельства, которые также добавляли беспокойства, хотя даже в эту пору Финеасу иногда продолжала улыбаться удача, что не переставало его изумлять. Но скажу сначала о том, что его беспокоило. Он не получил никакого ответа от лорда Чилтерна. Леди Лора писала часто – и писала так, словно никогда не говорила ему держаться подальше от Лохлинтера и словно у нее не было причин для подобного предупреждения. Писала она в основном о политике, немного о приехавших гостях, о дичи и пару слов о своем муже. Письма были очень хороши, и он хранил их бережно: было очевидно, что они написаны именно с таким намерением и для того, чтобы их сохраняли. В одном из них, полученном в конце ноября, леди Лора сообщала, что ее брат снова обосновался в гостинице «Уиллингфордский бык» и послал на Портман-сквер за всеми вещами, кото