– Это не было угрозой, сэр, и вам это известно не хуже моего. Я говорил с вами как с другом, которым считал вас тогда. Тем не менее это правда. Каковы же ваши представления о верности, искренности и чести, если вы воспользовались моим отсутствием – вы, которому я тысячу раз повторил, что люблю ее больше всего на свете! Вы восходящая звезда, а я – паршивая овца в стаде. Вас выбрал мой отец, чтобы представлять наш семейный округ, а я изгнан из дома. Вы на дружеской ноге с членами правительства, а у меня едва остались порядочные знакомые. Но я могу сказать о себе, что ни разу не сделал ничего, недостойного джентльмена, в то время как ваши поступки недостойны даже последнего отребья.
– Ничего недостойного я не сделал, – возразил Финеас. – Я написал вам сразу, как только принял решение, хотя мне было нелегко открыть свою тайну.
– Написали! Да, когда я был за много миль, когда до моего возвращения оставались недели и месяцы! Но я пришел сюда не для того, чтобы пререкаться, будто баба. Я получил ваше письмо только в понедельник и не знаю, что происходило все это время. Будет ли мисс Эффингем… вашей женой?
Лорд Чилтерн теперь подошел совсем близко к Финеасу, и тот чувствовал, что сжатый кулак может соприкоснуться с его лицом в любую секунду. Мисс Эффингем, разумеется, не была помолвлена с нашим героем, но ему казалось, что если заявить об этом теперь, то выйдет, будто он испуган.
– Я спрашиваю, в каких отношениях вы сейчас с мисс Эффингем, – повторил лорд Чилтерн. – Отвечайте, если вы не трус.
– Я не трус, стану я отвечать или нет.
– Это мне придется проверить. Тем не менее я спрошу снова – и жду от вас ответа.
Финеас на мгновение задумался, что диктовали ему в этих обстоятельствах совокупно честность и храбрость, а с ними и долг по отношению к мисс Эффингем. Лорд Чилтерн стоял перед ним в ожидании, по-прежнему багровый, со сжатым кулаком и в шляпе.
– Дайте мне услышать ваш вопрос еще раз, – сказал Финеас, – и я отвечу, если найду, что могу это сделать, не уронив своего достоинства.
– Я спрашиваю, каково ваше положение по отношению к мисс Эффингем. Имейте в виду, у меня нет никаких сомнений, но хочу услышать ответ от вас лично.
– Но вы, разумеется, помните: я могу ответить лишь в меру своего понимания.
– Отвечайте в меру своего понимания.
– Полагаю, она считает меня добрым другом.
– Скажи вы «случайным знакомым» – и были бы ближе к истине. Но пусть так. Могу ли я считать, что вы отказались от мысли изменить это положение?
– Отнюдь, лорд Чилтерн.
– Но почему? Какие у вас причины надеяться?
– Это дело другое. Я не буду говорить об этом, по крайней мере с вами.
– Тогда, сэр… – лорд Чилтерн шагнул вперед и занес руку.
– Стойте, Чилтерн! – воскликнул Финеас, отступая, чтобы между ним и противником оказалась мебель. – Я не желаю устраивать здесь бесчинства.
– Что вы называете бесчинствами, сэр? Видно, вы все-таки трус. Я требую удовлетворения. Вы дадите мне его?
– Вы говорите о дуэли?
– Да, о дуэли, именно о дуэли. Какого еще удовлетворения я мог бы от вас требовать?
Финеас понимал: для его политических амбиций дуэль будет гибельна. В наши дни к этому средству прибегают немногие англичане, и тех считают сумасбродами. Дуэль между ним и сыном лорда Брентфорда, несомненно, отдалит его от Вайолет, от леди Лоры, от самого лорда Брентфорда – и от его округа. Но как он мог отказаться?
– О чем вы раздумываете, сэр, когда вам сделан вызов? – произнес рыже-багровый лорд.
– О том, имею ли я достаточно смелости, чтобы отказаться разыгрывать из себя осла.
– Вы сказали, что не желаете бесчинств, как вы выражаетесь. Это ваш способ их избежать.
– Вы пытаетесь запугать меня, Чилтерн.
– Нет, сэр, я лишь хочу, чтобы вы оставили меня в том положении, в котором нашли, и не притязали на то, что – как вам прекрасно известно – я считаю своим.
– Но она не ваша.
– Тогда вам придется со мной драться.
– Лучше пришлите кого-нибудь, а я назову того, с кем ему лучше встретиться.
– Разумеется, я сделаю это, если вы дадите мне слово. Мы можем быть в Бельгии через час или два, а через несколько часов уже вернуться, по крайней мере тот из нас, кто останется жив.
– Я выберу секунданта и расскажу ему все, а потом сделаю, как он мне велит.
– Да, какого-нибудь старого простофилю. Быть может, мистер Кеннеди сгодится.
– Заверяю вас, это будет не мистер Кеннеди. Я, вероятно, попрошу Лоренса Фицгиббона.
– Тогда обратитесь к нему без промедления, чтобы Колпеппер мог сговориться с ним сегодня же. И зарубите себе на носу, мистер Финн: вам придется со мной драться, что бы ни сказал ваш приятель Фицгиббон. – Лорд Чилтерн уже намеревался уйти, но обернулся вновь. – И помните, я упрекаю вас не в том, что вы влюбились в молодую леди, а в том, что вы обошлись со мной бесчестно, чудовищно бесчестно.
На этом багровый лорд сам открыл дверь и удалился.
Оставшись один, Финеас немедленно отправился в парламент, где шло дневное заседание. По дороге он пытался разрешить важнейший вопрос: справедливы ли брошенные ему обвинения? Думая об этом в Солсби, когда помчался туда, чтобы броситься к ногам Вайолет, он уверял себя, что письмо лорду Чилтерну будет проявлением абсолютной честности, даже рыцарственности. Он скажет о своем намерении в тот самый момент, как это намерение сложилось, и после этого будет за глаза говорить о сопернике так, как подобает говорить о добром друге. Если бы мисс Эффингем выказала хоть малейшее намерение принять предложение лорда Чилтерна, наш герой признал бы, что не может соперничать с ним, не уронив чести. Но неужели он должен навсегда отказаться от своего желания лишь потому, что лорд Чилтерн хочет того же, и хорошо зная при этом, что тот не сможет получить желаемое? В Солсби ему казалось, что этих соображений достаточно. Но теперь в ушах у него звучали обвинения в вероломстве, и он чувствовал себя несчастным. Да, лорд Чилтерн не отказывался от своих надежд и говорил о них с нашим героем, вероятно, откровеннее, чем с кем-либо. Если Финеас и правда поступил с другом бесчестно, то обязан принять любое его требование – кроме требования по своей воле отступиться от девушки. Он должен стреляться, даже если эта дуэль станет концом его амбиций.
В палате общин, казалось, еще продолжался вчерашний триумф: к Финеасу подходили с поздравлениями. Мистер Монк обменялся с ним парой слов и пожал руку. Премьер-министр кивнул ему, мистер Грешем поприветствовал, а Плантагенет Паллизер напрямую похвалил его речь. Как отрадно было бы все это, если бы в душе он не помнил постоянно о новой напасти и не осознавал, что его втягивают в нелепую авантюру, которая положит конец всей приятности его жизни! Отчего в Англии так строги к дуэлям? В конце концов, как представлялось ему сейчас, дуэль была, возможно, лучшим – а то и единственным – выходом из затруднения. Если бы ему позволили сойтись в поединке с лордом Чилтерном, все было бы улажено. Либо он остался бы жив и продолжал беспрепятственно ухаживать за мисс Эффингем, либо его застрелили бы, и кому есть до этого дело, кроме него самого? Зачем мир так чувствителен и так неразумно дорожит человеческой жизнью?
Лоренс Фицгиббон в палату общин не явился; Финеас искал его в обоих клубах, которые тот посещал, и оставил записку в каждом, а кроме того, и в его квартире на Дьюк-стрит: «Мне нужно увидеться с тобой сегодня вечером. Буду ужинать в Реформ-клубе. Прошу тебя, приходи». После этого наш герой отправился на Портман-сквер, как ему велела леди Лора.
Там он встретил Вайолет Эффингем – впервые с тех пор, как они расстались на крыльце замка Солсби. Разумеется, он говорил с ней, и, разумеется, она была с ним мила. Тем не менее ему удалось сказать ей всего несколько слов и лишь насладиться ее улыбкой. Гостей в комнате было немало, но недостаточно, чтобы создать видимость уединения, как бывает на особенно многолюдных вечерах. Там был лорд Брентфорд, а также Бонтины, и Баррингтон Эрл, и леди Гленкора Паллизер, и лорд Кантрип с молодой женой. Это, без сомнения, было собрание либералов, наполовину светское и наполовину политическое, – устроенное так, чтобы женщины чувствовали: им дозволено интересоваться политикой, а быть может, и оказывать на нее влияние. Позднее пришел и сам мистер Паллизер. Однако больше всего поразило Финеаса то, что среди гостей был Лоренс Фицгиббон, однако не было мистера Кеннеди. Касательно последнего наш герой был уверен: случись такой прием до замужества леди Лоры, мистер Кеннеди присутствовал бы непременно.
– Мне нужно поговорить с тобой, когда мы уйдем, – прошептал Финеас на ухо Фицгиббону. – Я оставлял тебе записки по всему городу.
– Надеюсь, это не дуэль, – ответил тот.
Как приятно было это собрание – или было бы, если бы в душе нашего героя не царил беспросветный мрак! Все беседовали так, будто между ними царили полное согласие и доверие. Его окружали увенчанные почестями мужчины – члены кабинета министров и прекрасные женщины – жены и дочери лучших семейств Англии. И Финеас Финн был среди них, был одним из них; Киллало казалось далеким воспоминанием. Как мог мистер Лоу говорить, будто он выбрал неправильный путь!
На софе рядом с ним, так близко, что их ступни почти соприкасались, сидела Вайолет Эффингем, и, когда Финеас, обсуждая какое-то из положений законопроекта с неутомимым политиком леди Гленкорой, склонился вперед, Вайолет заглянула ему в лицо и улыбнулась. О небо! Отчего они с лордом Чилтерном не могут просто бросить жребий: кому отправиться на следующие десять лет в Патагонию, а кому остаться в Лондоне и взять мисс Эффингем в жены?
– Если ты хочешь уходить, идем сейчас, – сказал ему Лоренс Фицгиббон, и Финеас, разумеется, принужден был откланяться, хотя леди Гленкора по-прежнему сыпала радикальными суждениями, а Вайолет Эффингем все так же обворожительно улыбалась.