Наш герой действительно отправился в курительную комнату, где обосновался на мягком диване, в то время как многочисленные приятели подступили к нему с расспросами о его загадочном отсутствии. Он отвечал лишь, что был в Кенте и повредил руку, из-за чего пришлось провести некоторое время в постели. Любопытствующие, быть может, и заметили некоторую недоговоренность, но не слишком его осаждали, довольствуясь собственными догадками, лишь один был чрезвычайно докучлив, заявляя, что в деле наверняка замешана женщина, и стараясь выведать что-нибудь о молодой леди из Кента. Докучливым другом был Лоренс Фицгиббон, который, по мнению Финеаса, чересчур усердствовал в стремлении всех запутать. Наш герой остался до конца прений и проголосовал, а затем, превозмогая боль, вернулся к себе.
До чего будет поразительно, если вся история так и останется тайной, – неизвестная никому, кроме тех четверых, кто был с ним на берегу в Бланкенберге! Финеас вновь и вновь удивлялся своей удаче. Он ожидал, что дуэль с лордом Чилтерном рассорит его с семьей последнего и с Вайолет Эффингем, что отнимет у него депутатское место и разрушит его политическую карьеру. Но вот он стрелялся, вернулся в Лондон – и ничего не произошло. Он пока не виделся с леди Лорой или Вайолет, но не сомневался, что обе пребывают в таком же неведении, как и все остальные. Когда-нибудь, быть может, ему будет приятно поведать Вайолет Эффингем о случившемся, но до этого еще далеко. Где теперь лорд Чилтерн или каковы его намерения, Финеас не имел ни малейшего представления, но предполагал, что скоро услышит о нем от леди Лоры. Что соперник сам может рассказать сестре – или кому бы то ни было – о дуэли, наш герой не допускал ни на миг: на свете не было человека, кто был бы в таких делах надежнее, чем лорд Чилтерн с его преувеличенными представлениями о чести. Финеас также не сомневался в сдержанности своего друга Фицгиббона – если только тот не вздумает запутывать следы чересчур ретиво. В докторе и капитане он был уверен меньше, но, даже если они и примутся болтать, слухи эти будут расползаться так медленно, что успеют потерять злободневность и не смогут ему навредить. Если бы леди Лора узнала сейчас, что Финеас ездил в Бельгию и стрелялся с лордом Чилтерном из-за Вайолет, то, вероятно, поссорилась бы с нашим героем, но едва ли она сочтет нужным это сделать, если сведения о случившемся дойдут до нее постепенно, через полгода или год.
Во время разговора на Грейт-Мальборо-стрит лорд Чилтерн помянул и депутатский мандат, выразив мнение, что раз Финеас вмешивается в планы семьи Стэндиш в отношении мисс Эффингем, то не имеет права и представлять их округ, куда был избран, когда никто не знал о его намерениях. Финеас не помнил его слов точно, но смысл, кажется, был именно таков. Следует ли ему теперь сложить с себя депутатские полномочия? Он решил, что нет, если только лорд Чилтерн прямо этого не потребует. Тем не менее чувство неловкости осталось. Разумеется, по всем законам место принадлежало ему до конца сессии и отозвать депутата не могли даже сами избиратели; лорд Брентфорд едва ли решился бы сказать что-либо против, разве только приватно. Но Финеас, приняв предложение баллотироваться от фамильного местечка, чувствовал также, что обязан будет уйти, если ему выставят такое условие. Пожелай этого отец или сын, с депутатским мандатом придется расстаться.
На следующее утро Финеас обнаружил, что передовица в «Гласе народа» целиком посвящена ему. «Во время недавних дебатов, – в частности, говорилось там, – мистер Финн, ирландец, выдвинутый лордом Брентфордом от «карманного» округа в Лафтоне, наконец-то смог подняться на ноги и отважился выступить. Насколько нам известно, эта парламентская сессия уже третья для мистера Финна, и до сих пор он не мог связать и двух фраз, хотя не раз пытался. Мы не знаем, какие достоинства молодого человека помогли ему снискать благосклонность сиятельных покровителей, но предполагаем, что таковые имелись – различимые, похоже, лишь взглядом аристократа. Три года назад он был неотесанным молодым ирландцем, живущим в Лондоне непонятно на что, как умеют только его соотечественники, ничего не зарабатывая и не имея никакого капитала, и вот он уже депутат парламента и друг членов кабинета. Одно достоинство за почтенным представителем от Лафтона мы признать должны: он молод, весьма смазлив и выглядит сильным, как углекоп. Неужели именно это дало толчок его карьере? Как бы то ни было, нам хотелось бы знать, куда он пропадал во время своего недавнего загадочного отсутствия в парламенте и как повредил при этом руку. Даже депутаты-красавчики, обласканные титулованными леди и их богатыми мужьями, обязаны чтить законы – как нашей страны, так и любой другой, которую вознамерятся посетить!»
– Гнусный негодяй! – воскликнул Финеас, читая эти строки. – Подлый, низкий, бесчестный мерзавец!
Было, однако, ясно: Квинтус Слайд что-то разнюхал о его тайне. Если так, оставалось уповать на то, что друзья нашего героя не читают «Глас народа».
Глава 39Леди Лора узнаёт правду
К тому времени, как нашумевший законопроект мистера Майлдмэя был передан на рассмотрение в комитет, Финеас уже мог передвигаться по Лондону без труда, хотя рука у него все еще висела на перевязи. «Глас народа» больше не писал о нем и его ранении, и он начал уже надеяться, что все забудется. Он виделся с леди Лорой – его пригласили на ужин на Гросвенор-плейс, где носились с ним на все лады. Кушанья для него нарезали на кусочки, а по поводу больной руки выказывали самое нежное участие. И, что удивительно, никто не донимал его расспросами. Он был в Кенте и там повредил руку – больше ничего объяснять не требовалось, и его добрые друзья, полные сочувствия, довольствовались этими скудными сведениями. Однако Финеас еще не встречался с Вайолет Эффингем и начинал подумывать о том, что его любовная история должна уже прийти к какому-то итогу. Однако здоровье пока не позволяло ему появляться в местах многолюдных, а без этого он не мог быть уверен, что сможет оказаться рядом с мисс Эффингем.
В конце концов Финеас решил рассказать всю правду леди Лоре – не о дуэли, но о Вайолет – и попросить ее помощи. Полагаю, наш герой, составляя этот план, забыл многое из того, что знал о характере своей подруги, и еще больше упустил из уроков, преподанных жизнью ранее. Ему были известны упорство леди Лоры, ее преданность брату и то, как сильно она желает брака лорда Чилтерна с мисс Эффингем. Уже этого должно было достать, чтобы не уповать на ее помощь. Но имелось и еще кое-что: однажды она удостоила Финеаса своей любви, и к последствиям этого он оказался невероятно, непостижимо глух. Более того, леди Лора пошла еще дальше и уже после замужества рискнула признаться, что тень прошлого чувства по-прежнему живет в ее сердце и по-прежнему для нее опасна. Она просила его не ездить в Лохлинтер, но затем приняла его в Лондоне, и теперь он выбрал ее своей конфиденткой в любви! Не будь он так безнадежно наивен и так ослеплен скромностью, он, уж верно, приискал бы на эту роль кого-нибудь другого.
Не то чтобы леди Лора Кеннеди признавала, что ее гложет преступная страсть. Она мало-помалу уяснила, что не способна любить мужа, и однажды, взволнованная этим открытием, задалась вопросом, не занято ли ее сердце другим. Отвечая себе на него, она пожелала, чтобы Финеас уехал из Лохлинтера. Всю зиму потом она мысленно казнила себя за опрометчивость, за совершенно излишнее сумасбродство. Неужели Лора Стэндиш, которая с самых юных лет решила, что станет смотреть на мир по-мужски, а не по-женски, не сумела пережить волну мимолетной нежности к красивому юноше без того, чтобы эта волна не швырнула ее корабль на рифы? Неужели она не в силах распоряжаться если не сердцем, то хотя бы рассудком, чтобы ни один мужчина, где бы и кто бы он ни был, не заставил ее сбиться с курса? И, живи Финеас Финн в одном доме с ней всю зиму, неужели она не могла бы оставаться с ним на дружеской ноге, не боясь открыть каждый поступок, слово и взгляд своему мужу и всему миру? Могла. Она говорила себе, что присутствие Финеаса не было, не должно было быть для нее тяжелым испытанием. Жить под вечным, неослабевающим гнетом своего медлительного, но властного господина или объявить, что это невыносимо, – вот в чем состоял вопрос. С этими мыслями она решила вновь приблизить к себе Финеаса в Лондоне. И все же лишь поразительная неискушенность и полное невежество в отношении собственных успехов могли подсказать ему искать у леди Лоры помощи в завоевании Вайолет Эффингем.
Финеас знал, когда застанет свою наперсницу одну, и явился к ней именно в такой час. К тому времени первые два положения законопроекта были приняты – после двух десятков ожесточенных перепалок и бесконечных голосований. Два препятствия были преодолены, однако мистеру Грешему пришлось пойти на уступки столь значительные, что многие предсказывали: в эту сессию парламенту нипочем не удастся принять билль, на который согласилось бы само правительство. Едва Финеас вошел в комнату, как леди Лора заговорила о третьем положении законопроекта. Позволит ли палата общин мистеру Грешему настоять на своем в вопросе о… Но Финеас остановил ее:
– Мой дорогой друг, я пришел по частному делу и прошу вас на полчаса забыть о политике. Мне нужна помощь.
– По частному делу, мистер Финн! Что же, это серьезно?
– Весьма серьезно. Дело не того сорта, о котором вы думаете, однако достаточно важное, чтобы занимать все мои мысли.
– Могу ли я помочь?
– На самом деле да. Вопрос лишь в том, захотите ли.
– Я готова помочь вам всем, что в моих силах, мистер Финн. Можете ли вы сомневаться в этом?
– Вы всегда были ко мне очень добры!
– Так же, как и мистер Кеннеди.
– Мистер Кеннеди тут бессилен.
– Что же это, мистер Финн?
– Думаю, лучше открыться вам сразу. Я, право, не знаю, как рассказать обо всем. Я влюблен в Вайолет Эффингем. Поможете ли вы мне добиться ее руки?
– Вы влюблены в Вайолет Эффингем! – воскликнула леди Лора. Выражение ее лица мгновенно изменилось – так, что стало очевидно: на ее помощь рассчитывать не стоит. Второй причины, почему леди Лора не станет потворствовать его желаниям, Финеас еще не разгадал, но тотчас понял, что она верна планам выдать Вайолет замуж за своего брата. – Разве вы не знали с самого начала, мистер Финн, каковы наши чаяния в отношении Вайолет?