Уже видя свою ошибку, он счел, что должен продолжать: рано или поздно леди Лоре все равно станут известны его стремления, так не лучше ли, чтобы она услышала о них от него самого?
– Да, знал. Но также знаю из уст вашего брата – как, впрочем, и из ваших уст, леди Лора, – что мисс Эффингем трижды отвергла Чилтерна.
– И что с того? Разве мужчины никогда не делают предложения больше трех раз?
– Но должен ли я навсегда лишиться шанса, оттого что он не отказался от безнадежного сватовства?
– Да. Вы, из всех людей, – да.
– Но отчего, леди Лора?
– Оттого, что в этом деле вы были его конфидентом – и моим. Мы говорили с вами открыто, ничего не тая. Мы верили в вашу честь – и думали, что от вас, по крайней мере, нам ничего не угрожает.
Слова ее уязвили Финеаса очень сильно, а ведь он, когда писал свое письмо в Лафтоне, желал быть по-рыцарски честным! Теперь леди Лора говорила и смотрела на него так, будто он проявил самое низкое вероломство и предал ту дружбу, которой его великодушно дарила вся ее семья. Он чувствовал, что, если не сможет объясниться, она истолкует его поступки самым невыгодным образом, и также понимал, что объясниться ему не позволяют обстоятельства. Он не мог приводить доводы с точки зрения Вайолет и доказывать, как несправедливо было бы лишать ее внимания искреннего поклонника только из-за того, что лорд Чилтерн решил, будто у него все еще есть право – или хотя бы надежда – на ее любовь. Финеас прекрасно знал – или, во всяком случае, думал, – что не стал бы вмешиваться, будь у лорда Чилтерна шанс. Тот сам не раз утверждал, что шанса нет. Но как растолковать все это леди Лоре?
– Мистер Финн, – продолжала меж тем она, – я едва верю своим ушам.
– Прошу, леди Лора, выслушайте меня.
– Разумеется, я вас выслушаю. Но то, что вы пришли за помощью ко мне!.. Этого я понять не могу. Мужчины иногда бесчувственны, словно камни.
– Не думаю, что я бесчувствен.
Несчастный, глупый слепец! Он по-прежнему думал только про Вайолет и обвинение в предательстве по отношению к лорду Чилтерну. Другого обвинения, которое не могло быть выражено словами, он не прозревал совершенно.
– Бесчувственны и неверны. Броню вашего сердца не пробивает ничто.
– О, леди Лора, не говорите так. Если бы вы только знали, как искренне я привязан ко всем вам!
– И как вы это проявляете? Вы встаете между Освальдом и единственной возможностью примирить его с отцом, о чем вам рассказали прямо, будто вы член семьи. Освальд относился к вам как к брату, поверяя свои секреты, и вот чем вы ему отплатили!
– Но разве я виноват, что полюбил эту девушку?
– Да, сэр, виноваты. А что, если б она уже была женой Освальда? Влюбились бы вы тогда? Ужель вы считаете любовь к женщине волей судьбы, которой не можете противиться? Сомневаюсь, чтобы ваши страсти были настолько сильны. Вам лучше забыть о своих чувствах к мисс Эффингем, тем паче что это едва ли будет для вас болезненно.
Тут в его памяти всплыло все, что случилось между ним и леди Лорой Стэндиш возле водопадов реки Линтер, когда он впервые приехал в Шотландию.
– Ручаюсь, эта царапина у вас на сердце заживет весьма скоро, – усмехнулась она.
Наш герой стоял перед ней безмолвно, отведя взгляд и обдумывая все, что услышал. Тогда ему казалось, что он и правда безумно влюблен в леди Лору, – теперь, входя в ее гостиную, он едва помнил о подобном эпизоде в своей жизни. Он поверил, что и она забыла, хотя всего девять месяцев назад велела ему не приезжать в Лохлинтер! Тогда он был мальчишкой, не знавшим собственного сердца, но теперь-то стал мужчиной и гордился глубиной своих чувств. Отзвук боли в плече напомнил ему о дуэли. Ею он гордился тоже. Во имя призрачной надежды завоевать Вайолет Эффингем Финеас готов был рискнуть всем: жизнью, амбициями, положением. Ему бросили в лицо, что эта царапина заживет скоро, – и бросила та, кому он тоже когда-то пел о любви. Очень трудно отвечать в таких обстоятельствах женщине, ибо пол дает ей великое преимущество! Леди Лора могла упрекнуть его в непостоянстве, но он не мог в ответ сказать ей, что уж лучше сменить одну любовь на другую, чем вступить в брак без любви вовсе, что способность к первому не так выдает низменность натуры, как готовность ко второму. Ей было дозволено разить его своими доводами, ему же оставалось лишь повторять свои про себя и думать, как сильно мог бы ранить ее, не будь она под защитой своего пола.
– Значит, вы не поможете мне? – спросил он после того, как они оба некоторое время молчали.
– Помочь вам? Как я могу вам помочь?
– Мне нужна лишь возможность встретиться здесь с Вайолет и получить от нее ответ.
– Вы еще не спрашивали ее? – осведомилась леди Лора.
Финеас замялся: не стоило раскрывать все свои карты.
– Отчего бы вам не пойти в дом леди Болдок? – продолжала его собеседница. – Вы знаете ее. Вас там принимают. Идите и попросите леди Болдок ходатайствовать за вас перед племянницей. Посмотрите, что она вам скажет. Насколько я понимаю в подобных делах, это самый честный, благородный и открытый способ предложить девушке руку и сердце.
– Я буду говорить только с ней самой.
– Тогда зачем же вы говорите со мной, сэр?
– Я пришел к вам как к сестре.
– К сестре? Фи! Я вам не сестра, мистер Финн. И даже будь я ею – у меня есть брат, который мне дороже и которому я предана. Послушайте. За последние три недели Освальд пожертвовал всем, потому что был твердо намерен выплатить мистеру Кеннеди деньги, которые причитались тому в качестве моего приданого. Освальд предоставил отцу возможность распоряжаться Солсби, как тот пожелает. Папаˊ не воспользуется этим, я знаю. Он суров, но не станет вредить будущему Освальда. Для этого он слишком горд. Вайолет знает, что сделал Освальд, и теперь, когда у него нет ничего своего, чтобы предложить ей, кроме одного лишь титула, когда он передал все права на имущество отцу, я уверена, она тотчас примет его предложение. Таков уж ее характер.
Финеас вновь помолчал, прежде чем ответить.
– Пусть попробует, – сказал он.
– Он нынче в Брюсселе.
– Пошлите за ним и велите ему вернуться. Я буду терпелив, леди Лора. Пусть он приедет и попробует, а я подожду. Я признаю, что не имею права вмешиваться, если у него есть шанс. Если шанса нет, у меня не меньше прав, чем у любого другого мужчины.
В этих словах было нечто, заставившее леди Лору почувствовать, что она больше не может гневаться на то, как Финеас поступает с ее братом, – и все же она гневалась. На сердце у нее было тяжело. Она корила себя, ежедневно вразумляла, мысленно облачалась во власяницу и посыпала голову пеплом, понимая, что готова питать к Финеасу гибельную любовь, и каялась неотступно, пока не уверила себя, что власяница и пепел сделали свое дело и опасность миновала. «Он мне нравится, и я привязана к нему, – торжествующе говорила себе она, – но более не думаю о нем как о возможном возлюбленном». И все же теперь ей было мучительно, нестерпимо больно оттого, что тот, кого она сумела выбросить из сердца, смог сделать то же самое с ней. Она не могла не осыпать его самыми горькими упреками. Сперва это было легко: она заступалась за брата, обвиняя в предательстве дружбы, Освальда и ее собственной. Это было достаточным резоном, и все хлесткие слова звучали оправданно – даже для нее самой. Но теперь резонов больше не было, а стремление уязвить Финеаса оставалось. Она желала обвинить его в непостоянстве, но так, чтобы не скомпрометировать себя.
– Права! – воскликнула она. – Какие у вас могут быть права?
– Лишь право на борьбу в равных условиях.
– Но вы приходите ко мне, чтобы сделать условия неравными. Ко мне, потому что я ее подруга. Вы не можете завоевать ее сами и мните, будто вам помогу я! Но я не верю в вашу любовь к ней. Вот! Не имей я никаких иных причин и будь свободна помогать вам, и тогда я не стала бы этого делать, потому что считаю ваши чувства фальшивкой. Она красива, у нее есть деньги…
– Леди Лора!
– Она красива, у нее есть деньги, и о ней везде говорят. Не удивлена, что вы ее возжелали. Но, мистер Финн, я верю, что Освальд действительно любит ее, а вы нет. Его натура глубже вашей.
Теперь, слыша ее голос и видя ее черты, он понял все. На лице у нее ясно читалось spretæ injuria formæ [29] – гнев женщины, которой предпочли другую. Сама она осознавала это смутно, но не более. Как бы ни был слеп наш герой до сих пор, глаза наконец открылись даже у него, и он понял, до чего глупо себя вел.
– Простите, что пришел к вам, – проговорил он.
– Напрасно вы это сделали.
– И все же, быть может, к лучшему, что между нами не осталось недопонимания.
– Я, разумеется, должна рассказать все брату.
Финеас замешкался лишь на мгновение, а затем ответил резко:
– Он знает.
– От кого?
– Я написал ему сам, едва понял свои чувства, ибо счел, что это мой долг. Но письмо затерялось в пути – он получил его только на днях.
– Вы виделись с ним с тех пор?
– Да, виделся.
– И что он сказал? Как он это принял? Смирился ли он с вашим поступком?
– Конечно же, нет, – улыбнулся Финеас.
– Скажите мне, мистер Финн, что произошло? Что теперь делать?
– Делать ничего не нужно. Все уже сделано. Думаю, мне лучше сказать вам прямо. Не сомневаюсь, вы сохраните секрет – и ради меня, и ради вашего брата. Он потребовал, чтобы я либо отказался от своих намерений, либо… дрался с ним на дуэли. И так как я не мог выполнить первое требование, я был вынужден согласиться на второе.
– И был поединок?
– Да. Мы отправились в Бельгию, и все решилось очень быстро. Он ранил меня сюда, в руку.
– Но что, если бы вы убили его, мистер Финн?
– Это, леди Лора, было бы несчастьем столь ужасным, что я счел своим долгом такого не допустить. – Он умолк, сожалея о своих словах. – Вы застали меня врасплох, и я сказал то, чего не должен был. Я ведь могу рассчитывать, не правда ли, что никто, кроме вас, об этом не узнает?