– Политика тебя не касается, Вайолет.
– Отчего вдруг меня не касается политика, тетушка?
– И должна сказать, из-за подобной нескромности твое имя связывают с этим молодым человеком самым неприятным образом.
– Какой нескромности? – Вайолет, требуя обвинения более прямого, остановилась перед теткой, с вызовом глядя той в лицо и едва ли не уперев руки в бока.
– Ты назвала его первым классом, Вайолет.
– Люди говорят обо мне и мистере Финне потому, что я вот сейчас, в этот самый момент, в разговоре с вами отозвалась о нем как о первом классе! Право, тетя, если желаете меня бранить, придумайте повод менее нелепый.
– Ты выразилась весьма неприлично, а раз говоришь так со мной, то, верно, и с другими тоже.
– С какими другими?
– С мистером Финном и ему подобными.
– Сказать мистеру Финну в глаза, что он первый класс! Что ж, положа руку на сердце, не вижу причин, почему нет. Лорд Чилтерн утверждает, что мистер Финн превосходно сидит в седле, и, если бы зашла речь о верховой езде, я могла бы так выразиться.
– Тебе вовсе не следует обсуждать мистера Финна с лордом Чилтерном.
– Неужели? Я-то думала, что, быть может, один грех перечеркнет другой. Знаете, тетя, даже самая несносная молодая леди не может выйти замуж за двух неподходящих молодых людей одновременно.
– Я ничего не говорила о браке с мистером Финном.
– Тогда что же вы имели в виду, тетя?
– Что ты не должна допускать, чтобы твое имя связывали с каким-то авантюристом, который явился с ирландских болот без гроша в кармане!
– Но вы сами приглашали его сюда.
– Да, пока он знал свое место. Больше я этого делать не стану. И настоятельно прошу тебя быть благоразумной.
– Дорогая тетушка, давайте объяснимся откровенно. Я не буду благоразумной, как вы изволите это называть. Если бы мистер Финн завтра сделал мне предложение – и при этом был мне по сердцу, – я бы согласилась, будь он хоть двадцать раз уроженцем болот. И, заметьте, дело не в нежных чувствах! Имей я несчастье полюбить ничтожество, я бы все равно не вышла за него, потому что он – ничтожество. Но мистер Финн отнюдь не таков. Он превосходный человек, и, если бы единственным доводом против него было то, что он сын врача и явился с болот, я нипочем бы ему не отказала. Теперь я призналась вам во всем, что касается мистера Финна, а если вам это не нравится, так вспомните, что добились этого сами.
Леди Болдок на какое-то время лишилась дара речи. Однако приглашения Финеас Финн так и не получил.
Глава 43Повышение по службе
Обойденный леди Болдок, Финеас однажды утром получил записку от лорда Брентфорда, которая оказалась для него важнее любых приглашений. К тому времени в парламентском комитете почти закончилось обсуждение билля о реформе, но сам законопроект успел измениться почти до неузнаваемости. По двум-трем положениям, касавшимся перераспределения избирательных округов, предстояли битвы – вероятно, не на жизнь, а на смерть. Некоторые графства предполагалось уменьшить; говорили, будто мистер Добени заявил, что нипочем с этим не согласится, пока его не принудят результаты голосований. Имелся также параграф о передаче части депутатских мандатов от маленьких местечек – боро – городам с большим населением, которые в них очень нуждались. Про него мистер Тернбулл заявил, что положение это в нынешнем виде совершенно пустое и ни по замыслу, ни по существу не может принести никакой пользы, оно включено в законопроект, чтобы обмануть невежд, неспособных распознать, что он бессмыслен, фальшивый пункт, который любой истинный реформатор должен возненавидеть больше, чем прежние невежественные ограничения и иллюзию представительства, создаваемую тори, потому что в последнем случае, по крайней мере, не было лицемерных заигрываний с народом. Эти заявления мистер Тернбулл делал очень громогласно и возмущенно; он много говорил о народных демонстрациях и едва не угрожал парламенту. Настроение в палате общин было таково, что протестов никто не боялся, зато правительство опасалось, что мистер Тернбулл станет помогать мистеру Добени, а тот, в свою очередь, мистеру Тернбуллу. Была середина мая, и кабинет министров, который работал над биллем о реформе всю сессию, начал от него уставать. Более того, даже если удалось бы избежать союза Тернбулла и Добени и принять проклятые положения, закон еще должна была одобрить палата лордов!
– Жаль, что мы не можем проголосовать за наши законопроекты прямо в казначействе и покончить с этим! – заметил Лоренс Фицгиббон.
– Воистину, – отвечал мистер Ратлер. – Меня в жизни так не утомляла сессия, как сейчас. Нипочем бы не согласился повторить, даже если бы мне пообещали пост канцлера казначейства.
В записке лорда Брентфорда к Финеасу Финну было сказано следующее.
Палата лордов, 16 мая 186– года
Любезный мистер Финн,
вы, без сомнения, знаете, что со смертью лорда Бозанкета мистер Моттрам перешел в палату лордов, и, так как он был помощником статс-секретаря по делам колоний, а место это должен занимать член палаты общин, вакансия вновь открыта…
Сердце Финеаса едва не выскочило из груди. Не просто удостоиться назначения, но сразу на столь заманчивую должность! Помощник статс-секретаря, верно, получает две тысячи в год. Что скажет теперь мистер Лоу? Однако в следующий момент радость пришлось умерить.
Мистер Майлдмэй говорил со мной об этом и сообщил, что желает видеть на этом посту своего давнего сторонника, мистера Лоренса Фицгиббона…
Лоренса Фицгиббона!
Я склонен думать, что он едва ли мог сделать лучший выбор, так как мистер Фицгиббон неизменно поддерживает партию с большим рвением. Таким образом, освобождается ирландское место в Казначейском совете, и мистер Майлдмэй поручил предложить его вам. Пожалуйста, окажите мне честь своим визитом завтра с одиннадцати до двенадцати часов.
Искренне ваш,
Брентфорд
К собственному удивлению, Финеас обнаружил, что, дочитав письмо, прежде всего испытал разочарование. Меж тем его заветные надежды, воплощения которых он и не чаял год назад, вот-вот должны были сбыться. И все же он досадовал, что Лоренсу Фицгиббону оказано предпочтение. Если бы новым помощником статс-секретаря стал человек, которого Финеас не знал, на которого не привык смотреть снисходительно, сверху вниз, досадовать было бы не на что – напротив, он лишь радовался бы предложенному повышению. Но Лоренс Фицгиббон был существом до того ничтожным, что даже занять освобожденное им место казалось зазорным. «Выходит, все решают соображения удобства и благосклонность первых лиц, а вовсе не заслуги», – сказал он себе. Назначь его мистер Майлдмэй сразу на более значительную должность, торжество было бы полным. Такое случалось прежде с людьми, которые сумели себя зарекомендовать. В первый час после получения письма от лорда Брентфорда мысль о том, чтобы стать лордом казначейства, была Финеасу почти неприятна. Он считал, что младшие должности в этом ведомстве обычно раздаются молодым депутатам, чьей верностью полезно заручиться, но которые в действительности ни к чему не пригодны. В какой-то момент Финеас чуть было не решил отказаться от места вовсе.
Однако, поразмыслив в течение вечера, уже на холодную голову он понял, что неправ. Политикой он занялся с желанием совершенно определенным – получить доступ к лестнице, ведущей наверх, и теперь, в свою третью парламентскую сессию, наконец приблизился к этому вплотную. Даже будучи младшим лордом, он станет получать тысячу фунтов в год. Сколько времени пришлось бы сидеть в конторе в Линкольнс-Инн и болтаться по судам, напуская на себя деловой вид, чтобы заработать эту тысячу! Младший лорд может работать с пользой, а если продемонстрировать сноровку и трудолюбие, то придут и более внушительные посты. Вскарабкаться по лестнице непросто, но теперь она для него открыта, и он уже поставил ногу на первую ступеньку.
Наутро в половине двенадцатого Финеас был у лорда Брентфорда, который встретил его самой ласковой улыбкой и крепким рукопожатием.
– Дорогой мой Финн! – воскликнул он. – Ничто не могло доставить мне такой радости. И я тем более доволен, что нас связывает Лафтон.
– Я не могу выразить всю глубину моей признательности, лорд Брентфорд.
– Нет-нет, это ваша заслуга. Когда мистер Майлдмэй сказал, что из всех молодых депутатов с нашей стороны считает вас подающим наибольшие надежды, и спросил моего мнения, я, разумеется, согласился с ним полностью. Но я бы преувеличил свой вклад и погрешил против истины, если бы позволил вам думать, будто вашу кандидатуру предложил я. Попроси он меня кого-нибудь рекомендовать, я бы назвал вас, можете мне поверить. Но мистер Майлдмэй меня не спрашивал – он заговорил про вас первым. «Как вы думаете, – спросил он, – ваш друг Финн согласится работать в казначействе?» Я ответил, что, на мой взгляд, вы не откажетесь. «Не думаете ли вы, – продолжал он, – что это будет разумное назначение?» Тут я взял на себя смелость заверить его, что у меня нет никаких сомнений и я знаю вас достаточно хорошо, чтобы ручаться: ваше присутствие усилит либеральное правительство. Мы немного поговорили о том, где вы будете переизбираться, и мне было поручено написать вам. Вот и все.
Финеас выразил признательность, но не чрезмерную и в целом держался во время этой беседы с большим достоинством. Он ответил лорду Брентфорду, что, конечно, его целью является служить стране – и получать за это жалованье, – и он почитает себя счастливым человеком, раз удостоился назначения так рано. Он постарается исполнять долг и может твердо обещать, что не намерен даром есть свой хлеб. Тут Финеас подумал о Лоренсе Фицгиббоне. Тот-то именно что ел свой хлеб даром – и все же получил повышение. Финеас, однако, ни словом не коснулся своего праздного друга в разговоре с лордом Брентфордом. Закончив эту небольшую речь, наш герой задал вопрос про Лафтон.
– Я уже написал управляющему и сообщил, что вы приняли должность и скоро снова будете там. Он встретится с Шортрибсом и все устроит. Но на вашем месте я бы тоже написал им – после того, как встретитесь с мистером Майлдмэем. Мое имя вы, конечно, упоминать не станете.