ваши намерения изменились. Я не стану в этом случае думать о вас хуже и никому не раскрою вашего секрета. Я делаю это потому, что вы меня просили, – только поэтому. Сожгите эту записку сразу – потому что об этом прошу я». Финеас уничтожил послание, разорвав на мельчайшие клочки, едва только прочел и перечел его. Конечно, он пойдет на Портман-сквер в указанное время. Конечно, он попытает счастья. Он не питал больших надежд, но готов был рискнуть, даже если затея безнадежна.
Сообщая Финеасу о назначении, лорд Брентфорд пожелал, чтобы новый лорд казначейства передал кое-что его сыну. Финеас счел своим долгом обещать и выполнил обещанное. Написать это письмо было непросто, но, дав слово, он был обязан его сдержать.
«Любезный лорд Чилтерн, – начал он, – полагаю, обстоятельства нашей последней встречи не препятствуют тому, чтобы я к вам обратился. Я делаю это по поручению вашего отца, который ничего не знает о произошедшем между нами». Затем Финеас подробно объяснял пожелания лорда Брентфорда, как сам их понял. «Пожалуйста, возвращайтесь домой, – завершал он письмо. – Что касается В.Э., я, полагаю, обязан сказать вам, что все еще намерен попытать счастья, хотя у меня нет оснований надеяться, что судьба будет ко мне благосклонна. Со дня нашей прогулки в дюны я виделся с ней только в обществе. Я знаю, вы будете рады услышать, что ранение мое оказалось пустячным, а также что я получил должность, открывающую перспективы повышения. Всегда ваш, Финеас Финн».
Теперь ему предстояло рискнуть вновь – как он и писал лорду Чилтерну, без особых надежд на удачу. Он направился на Портман-сквер прямо из казначейства, решив не переодеваться, а просто умыться и пригладить волосы, как если бы он заглянул туда по пути в парламент. Точно в час, указанный леди Лорой, он постучал в дверь графа.
– Мисс Эффингем, – сказал наш герой, – я так рад застать вас одну.
– Да, я одна – бедная беззащитная женщина, – рассмеялась Вайолет. – Но вы меня не испугаете. У меня есть все основания полагать, что лорд Брентфорд где-то поблизости. К тому же Помфрет, дворецкий, знает меня с детства и один стоит целой армии.
– С такими союзниками вам нечего бояться, – ответил он в тон ее шутке.
– Даже и без них, мистер Финн. Мы, беззащитные женщины, стали нынче столь самостоятельны, что защитники отступаются, раз больше нам не нужны. Итак, чем для меня опасны вы?
– Надеюсь, ничем.
– Были времена, и весьма недавно, когда считалось, что молодые леди и джентльмены весьма опасны друг для друга, если оставить их наедине. Теперь, конечно, правила приличия менее строги, и, учитывая общее благоразумие, мораль и нравственность только выиграли. Вы не согласны?
– Уверен в этом.
– Тем не менее мне не нравится, что меня поймали в ловушку, мистер Финн.
– В ловушку?
– Да, именно. Разве это не ловушка? Если вы скажете, что нет, я признаю свою ошибку и попрошу прощения.
– Не совсем понимаю, что вы называете ловушкой.
– Вам сказали, что я здесь?
Он замялся на мгновение перед тем, как ответить:
– Да, сказали.
– Это я и называю ловушкой.
– Вы вините меня в этом?
– Я не говорю, что вы расставили ловушку. Но вы ею воспользовались.
– Разумеется, мисс Эффингем, я ею воспользовался. Думаю, вы знаете – наверняка знаете, – о чем я хочу сказать, и понимаете, что я искал подобной возможности.
– И потому призвали на помощь свою подругу.
– Это правда.
– В таких делах лучше не доверяться никому, мистер Финн. Если вы не можете бороться за себя сами, никто не сможет это сделать за вас.
– Мисс Эффингем, вы помните нашу прогулку верхом в Солсби?
– Помню прекрасно – как будто это было вчера.
– А помните ли вы, что я задал вам вопрос, на который вы не ответили?
– Я ответила – так, как могла, чтобы донести до вас правду, не причинив боли.
– Но вам все-таки придется это сделать – причинить боль, и сильную, либо же одарить меня совершенным счастьем. Вайолет Эффингем, я пришел, чтобы просить вас стать моей женой, чтобы сказать, что люблю вас и надеюсь, что вы полюбите меня в ответ. Что бы ни сулила мне судьба, я должен сказать об этом и узнать ваш ответ. Я не надеюсь услышать, что вы меня любите…
– На что же вы надеетесь?
– На любую малость! Быть может, на то, что услышу это потом, в будущем…
– Если бы я любила вас, то сказала бы сейчас, сразу же. Даю слово.
– Вы никогда не сможете меня полюбить?
– Как может женщина ответить на такой вопрос? Нет – полагаю, никогда. Не думаю, что когда-либо захочу видеть вас своим мужем. Вы просите меня быть откровенной, и я должна быть откровенной.
– Это потому, что… – Он замялся, не зная точно, о чем хочет спросить.
– Без всяких «потому что» – по той единственной причине, по которой девушка обязана отказать мужчине, если не любит его. Мистер Финн, я могла бы дать вам более приятный ответ, говори мы о чем-нибудь другом, потому что мне вы нравитесь.
– Я знаю, у меня нет никаких прав искать вашей любви.
– У вас есть все права, по крайней мере я склонна считать, что есть. Если вы любите меня, в этом и есть ваше право.
– Вы знаете, что люблю.
– Мне жаль, что это так, очень жаль. Надеюсь, моей вины в том нет.
– И вы не постараетесь полюбить меня?
– Нет. К чему? Если уж стараться, я бы скорее старалась в вас не влюбляться. Отчего мне стараться сделать то, что не обрадует никого из моих близких? Что до вас, я признаю ваше право свататься ко мне – и могу честно сказать, что ваш труд не был бы напрасным, если бы я вас полюбила. Но, признаюсь столь же честно, такой брак не понравился бы тем, с чьим мнением мне в силу положения надлежит считаться.
Он умолк ненадолго, прежде чем заговорить вновь.
– Я подожду. И спрошу вас снова.
– Что мне на это сказать? Не слишком донимайте меня, чтобы мне не пришлось быть с вами неучтивой. К вам так привязана леди Лора, и мистер Кеннеди, и лорд Брентфорд – и я сама, если уж на то пошло, и потому, надеюсь, ничто не омрачит нашу дружбу. Ну же, мистер Финн, скажите, что вы принимаете мой ответ, и я подам вам руку.
– Дайте ее мне, – сказал он.
Она протянула руку, которую он поднес к губам и поцеловал.
– Я выжду время и попытаюсь вновь. Непременно попытаюсь, – с этими словами он развернулся и вышел прочь.
На углу площади он видел карету леди Лоры, но не остановился, чтобы поговорить. Она тоже заметила его.
– К тебе, значит, приходил посетитель, – сказала леди Лора подруге.
– Да. Я попалась в мышеловку.
– Бедная мышка! И что же, коту удалось до тебя добраться?
– Думаю, удалось – по-своему. Есть коты, что едят мышей, не играя с ними, есть такие, что играют, а потом съедают, и, наконец, есть коты, которые лишь играют с добычей без намерения ее съесть. Мистер Финн относится к последним и потому получил сегодня вполне достаточно.
– Ты несправедлива к нему.
– Думаю, нет, Лора. Я не говорю, что он не хотел бы услышать от меня да. Но, если я что-то в нем понимаю, сегодняшнее происшествие он и так будет вспоминать как нечто приятное, а вовсе не болезненное.
Глава 47Билль мистера Майлдмэя
Здесь необходимо ненадолго вернуться назад в нашем повествовании, чтобы сообщить читателю: Финеас Финн после назначения на должность был, как полагается, переизбран в Лафтоне. Это потребовало чуть больше хлопот, чем в предыдущий раз, а с ними и расходов. Мистер Квинтус Слайд действительно баллотировался – при поддержке пресловутого мистера Веллума, который, будучи джентльменом, сведущим в законах и настроенным враждебно по отношению к благородному владельцу Солсби, сумел причинить нашему герою некоторые неудобства. Итак, мистера Слайда выдвинул мистер Веллум и поддержал клерк последнего, который, как оказалось позже, вовсе не имел на это права. Газетчик храбро выставил свою кандидатуру, получил три голоса и в полдень снялся с выборов. Разумеется, сам по себе результат едва ли стоил расходов, понесенных мистером Слайдом и его сторонниками, зато кандидат получил возможность выступить с речью, которую полностью напечатали в газете «Глас народа». Если считать, что текст был воспроизведен точно, то мистер Слайд действительно обладал недюжинными ораторскими способностями. Большинство читателей газеты наверняка не осознавало, какие богатые возможности для редактирования собственных высказываний предоставляла мистеру Слайду его работа. В своем выступлении он яростно обрушивался на нашего героя. И хотя в самом Лафтоне толпа была так враждебна, что оратора забросали мусором и освистали, заглушая его слова, из которых не было произнесено и десятой части, речь эта тем не менее Финеаса несколько уязвила. Зачем он читал ее? Кто знает! Но многие ли из нас способны воздержаться от чтения, когда их ругают в печати?
В газетной версии речи мистер Слайд заявлял, что не надеется быть избранным от Лафтона. Он слишком хорошо знал, как управляется это местечко и в каком рабском состоянии пребывают избиратели – как они стонут под гнетом тирании, от которой не могут освободиться до сих пор. Конечно, будет избран ставленник графа – его лакей, если можно так назвать достопочтенного джентльмена. Граф мог приказать местным жителям проголосовать за любого из своих лакеев. (Слово «лакей», кажется, обладает неотразимой привлекательностью для уха демократа. В «Гласе народа» лакеем обыкновенно именовался любой, кто служил под началом некой высокопоставленной особы, каков бы ни был характер этой службы.) Вся речь буквально сочилась ядом. Мистер Финеас Финн, который ранее состоял в парламенте в качестве лакея ирландского графа и был вышвырнут вон, теперь стал прихвостнем графа английского и таким образом смог выдвинуться в Лафтоне. Но он, Квинтус Слайд, гордится тем, что выражает интересы простых людей, и обещает избирателям, что дни их рабства подходят к концу, а освобождение близко. У мистера Тернбулла, известного народного трибуна, имеется в рукаве одно положение для нового закона, и он либо вколотит его в глотку мистеру Майлдмэю, независимо от желания последнего, либо вовсе заставит дряхлеющего премьер-министра сложить полномочия. Представительство Лафтона в нынешнем виде должно быть уничтожено, чтобы городок возродился из пепла как часть настоящего округа, который в полноценном парламенте будет представлять истинный народный избранник. Это время скоро настанет, и тогда у мистера Финеаса Финна не будет шансов, мистер Квинтус Слайд вновь явится в этот оплот демократии, чтобы просить о чести стать его депутатом, и народ, конечно, примет его совсем иначе, чем нынче принимали господские лакеи.