– Слайд на днях по вам прошелся в «Гласе народа», а, мистер Финн? Уж слишком сурово прошелся! Я ему так и сказал.
– Мистер Слайд волен поступать, как ему заблагорассудится, Банс.
– Это-то понятно. Пресса у нас, слава богу, свободна, – пока что. Но к чему обрушиваться на графский округ, когда его все равно скоро не будет. Не будет, как пить дать, мистер Финн.
– Полагаю, вы правы.
– Всем семи из них конец. Палата общин непременно за это проголосует. Говорят, сам мистер Майлдмэй до этого и довел, пытаясь их сохранить. Он уже немолод, так что мы его простим. Но ему пора на покой, мистер Финн.
– Скоро мы все узнаем, Банс.
– Если вы не исхитритесь найти себе другой округ, мистер Финн, мы, верно, скоро опять увидим вас в Линкольнс-Инн. Надеюсь, так и будет. Все лучше, чем быть депутатом от Лафтона, мистер Финн, уж в этом можете быть уверены, – с этими словами мистер Банс отправился дальше по своим делам.
Поправку мистера Тернбулла приняли, и Лафтон был обречен. Все семь смертных грехов, то есть округов, были преданы анафеме, изгнаны и окончательно уничтожены теми самыми джентльменами, которые всю жизнь наслаждались их наличием и в глубине души ненавидели все изменения, направленные на расширение представительства. Тем не менее мистер Майлдмэй потерпел поражение и, как и обещал его ближайший сподвижник сразу после голосования, на следующий день сделал заявление. Премьер-министр сообщил, что уже подал ее величеству прошение об отставке и получил высочайшее соизволение. Он дожил до преклонного возраста и чувствует, что пришло время отойти от дел и наслаждаться заслуженным покоем. Мистер Майлдмэй надеялся, что обсуждаемый законопроект станет достойным завершением его карьеры, но он слишком стар и чересчур привержен своим предрассудкам, чтобы продолжать идти на уступки, а потому принужден доверить завершение этого дела другим. Ее величество призвала мистера Грешема, и тот уже посетил дворец. Мистер Грешем и его коллеги не согласны с поправкой, принятой соединенными усилиями джентльменов с обеих сторон палаты общин, однако, будучи моложе, постараются довести билль о реформе до вступления в силу – ради страны и королевы. За этим, разумеется, последует роспуск парламента, а каким станет следующее правительство, решит выбор страны. Из этого было ясно, что мистер Грешем продолжит работу над законопроектом до конца, сколько бы против него ни голосовали, и что необходимо выбрать нового министра иностранных дел. Финеас также понял, что Лафтон для него потерян, – этому местечку больше не избирать собственных представителей. «На месте мистера Майлдмэя я бы отозвал законопроект целиком, – сказал впоследствии лорд Брентфорд. – Но вмешиваться я, разумеется, не мог».
Парламент заседал еще два месяца, захватив сезон охоты на куропаток, и к двадцать третьему августа закон наконец был принят.
– Эта сессия меня доконает, – сказал мистер Ратлер мистеру Финну одним ужасно жарким вечером, сидя рядом с ним в зале, на скамье позади министров. – Не припомню, чтобы мне приходилось столько работать. Представьте, каково это – следить за дисциплиной сейчас, в августе, когда температура под тридцать градусов, а река воняет, как… как настоящая сточная канава.
Тем не менее все эти испытания мистеру Ратлеру удалось пережить.
В последний день сессии Лоренс Фицгиббон подал в отставку. До Финеаса дошли некоторые слухи о причинах, но толком никто ничего сказать не мог. Говорили, будто на этом настоял лорд Кантрип: Лоренса не оказалось на месте, когда он понадобился, чтобы сделать официальное заявление. Тем не менее все было крайне таинственно, но тайны эти меркли перед торжеством, которое испытал Финеас, когда мистер Грешем предложил освободившийся пост ему.
– Но у меня не будет места в парламенте, – скромно возразил наш герой.
– Завтра ни у кого из нас не будет мест, – ответил мистер Грешем.
– Не уверен, что смогу подыскать себе округ.
– Выборы будут только в ноябре, так что ищите. И мистер Монк, и лорд Брентфорд, похоже, уверены, что вам это удастся.
Закон был принят, и сессия завершилась.
Глава 48Герцог
К середине сентября в Матчинг-прайори, загородном имении мистера Плантагенета Паллизера, собралось много гостей. Приглашения, безусловно, рассылались с учетом политических взглядов и положения: в доме не было никого, кто голосовал за поправку мистера Тернбулла, как и ни одной дамы, которая приходилась бы голосовавшему женой, дочерью или сестрой. Надо сказать, в те дни политика занимала в умах столь значительное место, что в политических кругах все светские события устраивались с учетом происходящего внутри партий. Финеас получил приглашение и, прибыв в Матчинг, обнаружил там половину членов кабинета. Мистера Кеннеди среди них не было, как и леди Лоры. Были мистер Монк, и герцог Сент-Банги с супругой, и мистер Грешем, и лорд Трифт. Также присутствовали мадам Макс Гослер и миссис Бонтин (мистер Бонтин где-то задерживался). Вайолет Эффингем должна была приехать через два дня, а лорд Чилтерн – в конце недели. О последнем леди Гленкора сообщила Финеасу вскоре после прибытия, и наш герой, видя выражение ее лица, исполнился уверенности, что хозяйке известна вся история их дуэли.
– Буду очень рад видеть его снова, – сказал Финеас.
– Превосходно, – ответила леди Гленкора.
Среди гостей были также мистер и миссис Грей – близкие друзья Паллизеров, а в день, когда приехал Финеас, за полчаса до того, как настало время переодеваться к обеду, пожаловал герцог Омнийский. Мистер Паллизер приходился ему племянником и наследником, а сам герцог представлял собой чрезвычайно важную персону. Почему – я едва ли могу объяснить, тем не менее герцогу Омнийскому в глазах всего общества придавалось неизмеримо больше значения, чем другому герцогу, присутствовавшему там же, – герцогу Сент-Банги. Последний многие годы усердно трудился на пользу общества – служил своей стране, занимая посты в кабинете министров, постоянно заседал в палате лордов и с готовностью взваливал на плечи самые сложные задачи. Ни у мистера Майлдмэя, ни у его предшественника во главе либеральной партии не имелось более преданного сторонника. Герцог Омнийский за всю жизнь не пошевелил для страны и пальцем. Оба аристократа носили орден Подвязки, но герцогу Сент-Банги он был пожалован за заслуги, в то время как герцог Омнийский получил синюю ленту просто по праву рождения. Один из двух джентльменов был хорошим человеком с моральными принципами – отличным мужем, отцом и другом. Репутация второго… была не столь безупречна. Тем не менее фигура герцога Сент-Банги никого особенно не впечатляла, в то время как на другого герцога все смотрели с почти благоговейным трепетом. Полагаю, секрет заключался в том, что герцог Омнийский нечасто снисходил к обычным людям. Благодаря богатству и титулу ему удавалось, как в древние времена, окружать себя ореолом таинственности. Через три минуты после его появления в Матчинг-прайори миссис Бонтин шепнула Финеасу, будто сообщая неимоверно важную весть:
– Он здесь. Прибыл ровно в семь!
– Кто прибыл? – спросил наш герой.
– Герцог Омнийский! – воскликнула дама, едва ли не упрекая его за такое безразличие. – Никто не знал, приедет ли он. Леди Гленкора сказала мне, что он никогда не дает обещаний. Я так рада, что он здесь.
– Мне, кажется, не доводилось его видеть.
– О, мне доводилось. Что за величественная фигура! Так мило со стороны леди Гленкоры дать нам возможность с ним встретиться. Он крайне редко посещает большие приемы, но, говорят, леди Гленкора, с тех пор как родила наследника, способна добиться от него чего угодно. Полагаю, вам все это известно.
– Нет, я ничего не слышал о наследнике. У них вроде бы трое или четверо детей.
– Первые полтора года наследника не было, и все уже приходили в отчаяние. Герцог едва не поссорился со своим племянником, и мистер Паллизер… Знаете, супруги были на грани разрыва.
– Ничего об этом не знал, – сказал Финеас, не слишком жаловавший свою собеседницу.
– Уверяю вас, это так, но с тех пор, как родился мальчик, леди Гленкора из герцога веревки вьет. Прошлой весной она уговорила его поехать на скачки в Аскот, и он подарил ей лошадь – фаворита одного из заездов – прямо в тот же день. Говорят, заплатил три тысячи фунтов.
– И что же, леди Гленкора выиграла?
– Нет, лошадь проиграла. Мистер Паллизер с тех пор не знает, что с ней делать. Но само по себе очень мило, правда ведь?
Финеас, хоть и намеревался показать миссис Бонтин, как мало его волнует герцог Омнийский – ибо аристократ, не принимающий участия в жизни политической, не заслуживает почтения, – все-таки невольно ощущал, что и его охватывает любопытство: как же выглядит, ходит, говорит тот, кого все ставят так высоко, о ком он столько слышал и кого никогда не встречал? Он уверял себя, что для него самого герцог Омнийский значит не больше, чем любой другой человек, и все же это было не так. Спустившись в гостиную, Финеас был раздосадован собственной непоследовательностью и держался от всех в стороне – и тогда рассердился на себя уже и за это. С какой стати ему вести себя иначе лишь из-за того, что среди гостей затесался герцог? Однако игнорировать его не получалось. Когда наш герой вошел в комнату, герцог стоял у большого эркера, где его обступили несколько леди и джентльменов. Финеас не стал подходить, говоря себе, что не хочет докучать столь важному господину. Он увидел рядом с герцогом мадам Макс Гослер, а через некоторое время заметил, что она отступила. Финеас понял, что ее слова не были приняты с той любезностью, на которую она рассчитывала. На лице у мадам Гослер была самая очаровательная улыбка, и она уселась на софу в уголке с совершенно безмятежным видом, но Финеас знал, что она уязвлена.
– Я дважды заходил к вам в Лондоне, – сказал он, подходя, – но мне так и не посчастливилось застать вас дома.
– Но был уже самый конец сезона, когда договориться о встрече решительно невозможно. Что делать даме, если джентльмен является к ней в августе?