– Конечно же – что?
– Ах! Если вы не понимаете этого сами, не думаю, что мне стоит вам сообщать. Но я хотела бы предупредить вас по-дружески, чтобы вы не присматривались и не прислушивались так неприкрыто.
– Вы поедете в Солсби? – спрашивала тем временем Вайолет у лорда Чилтерна.
– Пока не могу сказать точно, – нахмурился тот.
– Тогда я скажу сама: вам следует поехать. Можете сколько угодно хмурить брови, меня это не трогает. Что говорится в пятой заповеди?
– Если у вас нет доводов лучше, чем заповеди, Вайолет…
– Лучших и придумать невозможно. Неужто вы хотите сказать, что заповеди для вас ничего не значат?
– Я хочу сказать, что если в двадцатой главе Исхода сказано почитать отца и мать, то это не причина ехать в Солсби. И я бы ни за что не поверил никому, кто начнет рассказывать, будто руководствуется в своих поступках именно заповедями.
– Ах, лорд Чилтерн!
– Люди до того цепляются за свои предрассудки и привыкли к лицемерию, что обычно вовсе не понимают, какие причины ими двигают. Я поехал бы в Солсби хоть завтра, если бы меня ждала награда.
– Какая награда? – спросила Вайолет, заливаясь румянцем.
– Единственная в мире, которая способна побудить меня к чему угодно.
– Вы должны поехать оттого, что так велит долг. А если он вам ничего не велит, то поступайте как знаете, я вас уговаривать не стану, хотя и желаю всем сердцем, чтобы вы поехали.
Было решено, что Финеас и лорд Чилтерн покинут Матчинг вместе. Финеас должен был оставаться на своем посту весь октябрь, а на ноябрь были назначены всеобщие выборы. Надежды на место в парламенте оставались пока крайне неопределенными, но в Лондоне ему предстояло встретиться с Ратлером и Баррингтоном Эрлом; последний сейчас находился в Солсби и намеревался навести справки об округе, в который теперь вошел Лафтон. Но так как Лафтон из четырех тамошних местечек был самым маленьким и к тому же единственным, который на протяжении многих лет имел своего представителя в парламенте, Финеас опасался, что шансы на успех невелики. Мысли об этом так его угнетали, что ему уже начинало казаться, будто существование в палате общин некоторого количества депутатов от частных, «карманных» округов вполне обоснованно и бросать Лафтон в плавильный котел все-таки не следовало. Они с лордом Чилтерном должны были вернуться в Лондон вместе, и тот намеревался сразу же отправиться в Уиллингфорд, чтобы присмотреть за тем, как натаскивают собак. Ни Вайолет, ни Финеас так и не смогли убедить его поехать в Солсби. В ответ на уговоры нашего героя лорд Чилтерн сказал, что тот хлопочет себе во вред, и Финеас понял совершенно ясно: если лорд Чилтерн отправится в Солсби, это будет означать, что у него, Финеаса, больше нет шансов с Вайолет Эффингем. Та же в ответ на свои увещевания всякий раз слышала, что может добиться своего немедленно, если только пожелает, и всякий раз умолкала. Лорд Чилтерн готов был отправиться в отцовский дом, если сможет привезти известие о собственной помолвке. На это Вайолет не соглашалась и, когда он отвечал ей таким образом, говорила только, что ему недостает великодушия.
– По крайней мере, я не лгу. Я всегда искренен, – парировал однажды лорд Чилтерн.
Финеас и мадам Макс Гослер простились очень нежно. Он поведал ей почти всю свою историю, и она теперь знала о его настоящем положении больше, чем самые верные друзья в Лондоне.
– Конечно, вы получите место в парламенте, – сказала она перед его отъездом. – Если я хоть немного разбираюсь в жизни, партия не откажется от такого полезного союзника, как вы.
– Но предполагается сделать так, чтобы на исход выборов не смог более влиять никто, независимо от полезности кандидата.
– Это все очень красиво звучит, но своя выгода – это своя выгода, пусть даже мистер Добени обратится в пуриста, а мистер Тернбулл станет его верным соратником. Если вам потребуется место в парламенте, вы не пойдете в «Глас народа», даже теперь.
– В «Глас народа» не пойду совершенно точно.
– Я не совсем понимаю, кто должен обладать избирательным правом, – продолжала мадам Макс Гослер.
– Домохозяйства в округе! – энергично воскликнул Финеас.
– Очень хорошо. Домохозяйства в округе. Полагаю, это прекрасно и очень либерально, хотя взять этого в толк не могу. Допустим, вам нужно победить на выборах от округа. Очень хорошо. Вы ведь не пойдете прямо в домохозяйства. По крайней мере не с самого начала.
– Куда же я пойду?
– О! К какому-нибудь важному человеку – местному покровителю. Или в клуб. Или, быть может, в большую коммерческую компанию. Домохозяйства ничего не будут знать, пока им не расскажут. Разве не так?
– Правда в том, мадам Макс, что я вовсе не знаю, куда мне идти. Я как ребенок, потерявшийся в лесу. Скажу вам вот что: если до конца января я не нанесу вам визит на Парк-лейн, значит, в том лесу я и сгинул.
– Тогда я отправлюсь искать вас – с целым отрядом местных домохозяев. Вы непременно придете. Вам все удастся. Я верю, что гибели предшествуют знаки, а вы полны жизни, – говоря это, она взяла его за руку.
Рядом не было никого: они находились в небольшой комнате для чтения внутри библиотеки Матчинга, и дверь, хоть и не была заперта, оставалась почти затворенной. Финеас льстил себе надеждой, что мадам Гослер уединилась там, чтобы проститься с ним без помех.
– Мистер Финн, не знаю, могу ли я сказать вам одну вещь, – продолжала она.
– Вы можете сказать мне все что угодно.
– Нет, не в этой стране, не в Англии. Есть вещи, о которых здесь говорить нельзя, словно бы все согласились считать их табу, без всякой на то причины.
Она вновь умолкла. Финеас не мог представить, о чем может пойти речь. Возможно ли, чтобы она?.. Нет, едва ли она вознамерилась броситься ему на шею. Наш герой отличался редким достоинством – он был лишен самонадеянности, хотя мир, казалось, старался вселить в него это чувство, и, когда мысль о благосклонности мадам Гослер мелькнула у него в голове, он тут же сурово себя одернул.
– Мне вы можете рассказать что угодно, мадам Гослер, – заверил он. – Так же откровенно, как если бы мы были в Вене.
– Но я не могу произнести этого по-английски, – промолвила она.
Затем, на французском, зардевшись, хихикая, едва не заикаясь вопреки своей обычной уверенности в себе, она поведала ему, что по воле случая богата, очень богата. Деньги для нее обуза. Она знает, что средства нужны всем, даже избирателям в округах. Неужели наш герой не поймет ее и не согласится испытать, каким верным союзником может быть женщина?
Они все еще держались за руки, и теперь он поднес ее ладонь к губам и поцеловал.
– Ваше предложение, – сказал он, – столь же благородно, щедро и искренно, сколь малодушно, подло и низко было бы с моей стороны принять его. Но что бы ни случилось, добьюсь я успеха или потерплю фиаско, я непременно навещу вас до конца зимы.
Глава 50Новый успех
Прежде чем покинуть Матчинг, Финеас также простился с Вайолет, но ни он, ни она не сказали ничего особенного. «Разумеется, мы увидимся в Лондоне. Не говорите, будто не попадете в палату общин. Непременно попадете». Финеас покачал головой и улыбнулся. Где ему найти необходимое количество домохозяйств, готовых его поддержать?.. Между тем, отправляясь в Лондон, он понимал, что привык дышать воздухом палаты общин и не мыслит для себя жизни вне ее. Теперь, когда блага, которые сулила политическая карьера, оказались в пределах досягаемости, когда он ступил на дорогу, ведущую к успеху, и стал всеобщим любимцем, которому прочили большое будущее, – теперь вдруг опуститься до жалкой банальности частной жизни, ежедневно слоняться по судам в поисках дела, подчиняться тем, кого привык считать куда ниже себя по званию и положению, ютиться в жалких комнатушках на третьем этаже на Линкольнс-Инн вместо великолепного кабинета на Даунинг-стрит с окнами, выходящими в парк, довольствоваться услугами наполовину клерка, наполовину мальчика на побегушках за семнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю вместо личного секретаря, сына графской сестры и любимца бесчисленных графских дочерей… Все это наверняка разобьет ему сердце. Он мог бы жить той, скромной жизнью, говорил себе наш герой, и даже гордиться ею, если бы перед ним в свое время не открылись иные возможности. Но они открылись. Он решил рискнуть – и бросил жребий. А теперь, когда он так близок к победе, неужели ему суждено все потерять?
Финеас знал, что ничего не добьется, сидя с унылым видом в клубе или тоскуя у себя в кабинете. Лондон уже опустел, хотя предстоящие выборы задержали в городе некоторых, кто в ином случае уже наслаждался бы началом охоты на фазанов. Баррингтон Эрл никуда не уезжал и не преминул поинтересоваться у Финеаса, каковы его перспективы.
– А! Трудно сказать. Ратлер обещал мне, что наведет справки.
– Ратлер очень полезен в палате общин, – заметил Баррингтон, – но за ее пределами от него толку мало. Полагаю, вы не учились в Лондонском университете?
– О нет.
Финеас вспомнил славные деньки в Тринити-колледже.
– Там был бы шанс. Что скажете о Стратфорде, новом округе Эссекса?
– Там уже баллотируется Бродбери, пивовар!
– Да, и он готов потратить любые деньги. Давайте поглядим. Лафтон слили со Смотеремом, а там слишком поддерживают Уокера, чтобы пытаться провести кого-то еще. Едва ли мы осмелимся предложить свою кандидатуру. Есть деревушки Челси, но там потребуется куча денег.
– Кучи денег у меня нет, – рассмеялся Финеас.
– В том-то и загвоздка. На вашем месте я попытал бы счастья где-нибудь в Ирландии. Вы не сможете уговорить Лоренса уступить вам место?
– Фицгиббона?
– Да. У него нет ни малейшего шанса снова получить должность. Он ни разу не взглянул на бумаги за все недели в министерстве по делам колоний, а когда Кантрип сказал ему об этом, ответил только: «Еще чего!» Заверяю вас, Кантрипу это не понравилось.
– Но это не заставит его отказаться от места.