– Конечно, вам придется договариваться.
Стало ясно: Баррингтон Эрл подразумевает, что Финеас должен предложить Лоренсу Фицгиббону некое возмещение.
– Боюсь, это невозможно. Даже если он уйдет, мне тамошнее место не достанется.
– А в Лофшейне у вас не будет шанса?
– Я как раз об этом думал.
– Вы, разумеется, знаете, что Моррис очень болен. – Мистер Моррис был братом лорда Туллы и действующим членом парламента от Лофшейна. – Честно говоря, на вашем месте я попробовал бы выдвинуться там. Не вижу, как найти вам округ в Англии, правда не вижу.
Наш герой, слушая это, не мог не размышлять о том, что Баррингтон Эрл, хоть и выражает всяческую озабоченность, уже не такой верный друг ему, как раньше. Быть может, Финеас возвысился слишком быстро, и Баррингтон Эрл начал подумывать, что от него лучше бы избавиться?
Финеас написал отцу, расспрашивая, как обстоят дела в округе и как здоровье мистера Морриса. В письме он очень просто и даже трогательно обрисовал свое положение. Возможно, он был неправ, избрав своим ремеслом политику, – он уже и сам начинал так думать. Тем не менее до сих пор ему сопутствовал успех, и неудача теперь была бы горькой вдвойне. Партия, к которой он принадлежит, наверняка останется у власти. Едва ли палата общин, сформированная в результате новых выборов, поддержит консервативное правительство. А с правительством либеральным он, Финеас, будет уверен и в своей должности, и в назначенном жалованье – если только не лишится депутатского мандата. Все это было чистой правдой и действительно вызывало сочувствие. Старый доктор, склонный гордиться сыном, был готов пойти на некоторые жертвы. Миссис Финн заявила в присутствии дочерей, что если в Ирландии есть подходящий округ, Финеас должен его получить во что бы то ни стало. Мэри Флад Джонс, которая это слышала, задумалась, что же будет делать ее милый, если лишится места в парламенте. Быть может, вернется домой и станет жить, как женихи других девушек? Бедная Мэри успела растерять свои амбиции и теперь полагала самыми счастливыми тех барышень, чьи возлюбленные никуда не уезжают. Тем не менее она отправилась бы к лорду Тулле пешком, если бы это могло помочь избранию Финеаса. И тут пришло срочное сообщение из Каслморриса: доктора просили явиться немедля, чтобы осмотреть мистера Морриса, который был очень плох, – подагра дошла до желудка. По словам посыльного, пациент пребывал на смертном одре. Прежде чем доктор Финн успел ответить на письмо сына, действующий депутат от Лофшейна отошел к праотцам.
Доктор Финн знал достаточно о том, как проходят выборы в парламент и что представляют собой округа, и потому понимал, что шансы кандидата на успех значительно увеличиваются, если он поспеет первым, а смерть мистера Морриса, вероятно, привлечет и других претендентов. Едва ли, однако, можно было обратиться с этим к графу, пока тело покойного депутата еще лежало дома, в Каслморрисе. Билль, принятый во время прошедшей сессии, чтобы изменить состав палаты общин, Ирландии не коснулся – в утешение местным жителям был обещан подобный закон в будущем. Таким образом, в Лофшейне лорд Тулла пользовался тем же влиянием, что и прежде. Его власть там не была столь полной, как у другого известного нам лорда в Лафтоне, но мнение владетеля Каслморриса имело большой вес. Вероятно, победить можно было и вопреки ему, однако кандидат, заручившийся поддержкой графа, оказался бы в куда более выгодном положении. Доктор Финн прекрасно сознавал это, сидя напротив старого лорда и поддерживая беседу о проклятой подагре, которая того совсем скрутила, а почившего парламентария, упокой Господь его душу, и вовсе отправила в мир иной.
– Бедняга! – жаловался лорд Тулла. – Знать бы, что так выйдет, не надо было и давать ему две с лишним тысячи фунтов на выборы в прошлом году, а, доктор?
– В самом деле, – ответил отец нашего героя, предчувствуя, что пациент, быть может, заговорит об округе сам.
– Он никогда не жил по правилам – такой уж человек, – сказал безутешный брат.
– Не поддавался чужому влиянию – не так ли, милорд?
– Черта с два на такого повлияешь. Я – другое дело, я всегда делаю, что мне говорят. Верно, доктор?
– Иногда.
– Ей-богу, почти всегда. Уж не знаю, о чем вы. Я и бренди-то водой разбавляю всякий раз – глаза б мои его не видели. Все, чтоб вам угодить, ан нет – «иногда». Вы, доктора, только о том и мечтаете, чтобы помыкать человеком. Сами же видите – у меня в желудке подагры нет!
– Нет, благодарение Богу.
– Богу-то – оно конечно, только если б я сам не был паинькой, давно бы отправился туда же, где нынче мой бедный брат. Он-то хлестал шампанское – и десяти дней не прошло с последнего раза. Ему все было нипочем.
Лорд Тулла мог говорить о себе и своих недугах часами, и доктор Финн, который счел было, что его пациент вот-вот заведет речь про округ, вновь забеспокоился, как бы две подагры – собственная и усопшего – не оказались слишком соблазнительным предметом, чтобы от них отвлекаться. Увы, сам доктор в этих обстоятельствах не считал возможным направлять разговор в нужное русло.
– Конечно, мистер Моррис долго прожил в Лондоне, в окружении разных соблазнов.
– Не знаю, что вы называете соблазнами. Разве у меня каждый день нет соблазна в виде бутылки вина перед глазами?
– Без сомнения, есть.
– А я не пью его. Почти никогда не пью больше одной-двух рюмок коричневого хереса. Вот вам крест! Сам удивляюсь собственной выдержке, ей-богу.
– Но в Лондоне, милорд…
– И зачем только, черт побери, он поехал в Лондон? Кстати, что мне теперь делать с округом?
– Позвольте моему сыну избраться там, милорд.
– А округ Брентфорда в Лафтоне они, значит, прихлопнули, да? Ха-ха-ха! А ему, выходит, еще и помогать в этом пришлось – вот потеха-то! Никого мне так не жаль, как аристократа-радикала, который вынужден надрываться, как раб с лопатой в руках, копая яму самому себе. Что до Лофшейна, мне совершенно все равно, кто будет его представлять. Пока был жив мой бедняга-брат, меня это заботило, но больше я вмешиваться не стану. Рад, что по крайней мере на его век нынешнего порядка хватило.
Лорд Тулла, вероятно, уже забыл, что во время предпоследних выборов сам открестился от брата.
– Финеас, милорд, теперь помощник статс-секретаря.
– Не сомневаюсь, он прекрасный молодой человек, но ведь он радикал до мозга костей.
– Отнюдь, милорд.
– Тогда как он может служить рядом с такими людьми, как мистер Грешем и мистер Монк? От старика Майлдмэя они избавились – для них он был недостаточно радикален. Уж вы мне не рассказывайте.
– Я лишь пекусь о будущем сына. У него, кажется, хорошо идут дела в парламенте.
– Почему тогда он не выставит свою кандидатуру в Марилебоне или Финсбери?
– Все дело в деньгах, милорд!
– Я не стану ни во что вмешиваться, доктор. Коли он пойдет здесь и жители его выберут, я не скажу ни слова против. Пусть делают что хотят. Мне говорили, будто баллотироваться собирается Ламберт Сент-Джордж из Мократа. Уж не знаю, так это или нет, а только я в жизни не видел такой наглости. Он мой собственный арендатор, хоть у него и бессрочный договор. И отец его никогда не владел в этом графстве ни акром земли, пока его дядя не помер.
Тут доктор понял, что с надлежащей сноровкой поддержку графа для Финеаса вполне можно обеспечить.
Наш герой приехал в Лофшейн и выставил свою кандидатуру против мистера Ламберта Сент-Джорджа. Борьба была весьма ожесточенной. Местные дворяне не могли взять в толк, почему лорд Тулла допускает, чтобы место его брата занял либеральный кандидат. Никто не агитировал с бóльшим жаром за молодого помощника статс-секретаря, чем его отец, который, когда Финеас впервые заикнулся о парламенте, выдвинул так много веских доводов против этого рискованного шага. Управляющий лорда Туллы, оплакивая покойного депутата, оставался в стороне: хозяину, заявил он, после постигшего его несчастья не до выборов. Однако было известно, что аристократ чрезвычайно ревниво относится к мистеру Ламберту Сент-Джорджу, чьи земли в окрестностях уже почти сравнялись площадью с графскими и к кому в Мократ ездило куда больше гостей, чем когда-либо бывало в Каслморрисе. Местные консерваторы говорили, что одно слово от лорда Туллы обеспечило бы мистеру Сент-Джорджу место, но слово это не было сказано, поэтому лорда Туллу объявили ренегатом. Соперники шли голова в голову, и наш герой в итоге победил с перевесом в семнадцать голосов.
Снова успех! Думая об этом, Финеас вспоминал истории о великих полководцах, про которых говорили, будто они приковали Фортуну к осям своих колесниц; ему казалось, что богиня эта никогда не служила ни одному полководцу с таким постоянством, как ему. Разве все не складывалось для него превосходно – до того превосходно, что даже и мечта о браке с Вайолет Эффингем не выглядела слишком безумной? Дорогая, обожаемая Вайолет! Если бы только он смог добиться ее руки, то cчел бы, что успех его куда больше, а трофей куда ценнее, чем у любого из полководцев, когда-либо переводивших армию через Альпы. Тут Финеас задумался, что ему сказать этим вечером мисс Флад Джонс. С милой Мэри ему предстояло повстречаться у соседей – Барбара сообщила об этом тоном, в котором он распознал предостережение.
– Я буду очень рад видеть ее, – ответил Финеас.
– Мэри – сущий ангел.
– Она просто золото.
– Золото! – фыркнула Барбара. – Еще чего – золото! Она ценнее всякого золота. Но, Финеас, быть может, тебе лучше не подавать ей лишних надежд. Она сама посчитала, что разумнее будет не избегать тебя в обществе.
– Конечно. С чего бы?
– Больше я говорить не стану. Для вас, мужчин, конечно, все иначе, чем для нас, девушек.
– Уж с этим точно не поспоришь, Барбара.
– Не смейся надо мной, Финеас, я ведь пекусь только о твоей пользе и нахожу для тебя всяческие оправдания, потому что знаю, как много в твоей жизни искушений.
До вечера Барбара еще несколько раз пыталась возобновить разговор, но Финеас решил, что с него хватит. Ему вовсе не нравилось слышать, будто для него надобно изыскивать оправдания. В конце концов, что он такого сделал? Один раз поцеловал Мэри Флад Джонс за дверью!