– Я так рад тебя видеть, Мэри, – сказал он, подходя и садясь рядом с ней. Его предупреждали строго-настрого не уделять Мэри особого внимания, и все же место подле нее оставалось пустым, будто ожидая его.
– Спасибо. Мы не встречались в прошлом году, не так ли, мистер Финн?
– Не зови меня мистером Финном, Мэри.
– Ты теперь такой важный человек!
– Вовсе нет. Если бы ты только знала, какими незначительными мы, мелкие чиновники, выглядим в Лондоне, ты и говорить со мной не захотела бы.
– Но ведь ты теперь член правительства, разве нет?
– Ну да. Но это лишь название и означает оно одно: если кто-то из депутатов в палате общин пожелает кого-нибудь отчитать за то, что в колониях плохи дела, то отчитают меня. Если же дела будут идти хорошо, обо мне никто и не вспомнит.
– Но ведь это большой успех – быть в парламенте и еще в правительстве в придачу!
– Для меня, Мэри, большой успех – иметь жалованье, даже если это всего на год или два. Однако не буду отрицать, что преуспеть весьма приятно.
– Мы очень обрадовались, услышав об этом, Финеас. И мама была очень довольна.
– Мне жаль, что я не увиделся с ней. Полагаю, она во Фладборо.
– Да, она дома. Зимой она не любит выезжать по вечерам. Я здесь уже два дня, но завтра возвращаюсь.
– Я заеду и навещу твою матушку. – На некоторое время наступило молчание. – Разве не странно, Мэри, что мы так редко видимся?
– Ты ведь нечасто приезжаешь.
– Да, в этом дело. И все равно это очень неестественно. Я часто размышляю, когда мне придется снова осесть дома. Ровно через неделю мне нужно вернуться в свой кабинет в Лондоне, а с тех пор, как я приехал в Киллало, у меня не выдалось ни одной свободной минутки. Но я обязательно заеду и повидаюсь с твоей матушкой. Ты ведь будешь дома в среду?
– Да, буду.
На этом Финеас поднялся с места и отошел, но позже вновь оказался рядом с ней. Не существует, наверное, положения, в котором мужская честность подвергалась бы более суровому испытанию, чем то, в котором обнаружил себя Финеас, – когда мужчина знает, что его беззаветно любит девушка, которой он сам почти готов увлечься. Конечно, он любил Вайолет Эффингем, и авторитеты в этой области утверждают, что никто не может питать искреннего чувства к двоим одновременно. Финеас не был влюблен в Мэри Флад Джонс, но ему хотелось обнять ее и поцеловать – и вызвать ее восторг, поклявшись, что она ему дороже всех на свете. Он желал бы такого приключения и в тот момент искренне считал, что, быть может, ему удастся вести одну жизнь в Лондоне и совершенно другую – в Киллало.
– Милая Мэри, думаю, в конце концов все устроится, – сказал он тем вечером, сжимая ее руку – и поступая в этот момент весьма и весьма дурно, хоть сам того и не желал.
Финеас действительно ездил во Фладборо и виделся с миссис Флад Джонс, однако та встретила его чрезвычайно холодно, а Мэри так и не вышла в гостиную. Она уже сообщила матери, как видит свое будущее:
– Дело в том, мама, что я его люблю. Я ничего не могу с собой поделать. Если он когда-нибудь решит прийти и посвататься ко мне – я здесь. Если нет – я постараюсь пережить это, как сумею. Быть может, я веду себя очень скверно, но так уж вышло.
Глава 51В Лохлинтере неспокойно
Бóльшую часть осени в Лохлинтере царила скука. Несколько гостей приезжали поохотиться на куропаток в конце сезона, но лишь ненадолго, а с их отбытием леди Лора осталась с мужем наедине. Мистер Кеннеди не раз объяснял жене: понимая, что гостеприимство – его долг, и даже находя в нем удовольствие, он, однако, женился не для того, чтобы проводить время в вихре светских развлечений. До сих пор, по его мнению, в их жизни преобладал вихрь, на что он указывал недвусмысленно и по-супружески властно. Нынешние осень и зиму надлежало посвятить взращиванию подобающих отношений между супругами.
– Значит, никаких гостей? – спросила леди Лора, услышав такое предложение.
– Значит, взаимное уважение и почитание, – ответил мистер Кеннеди самым торжественным тоном. – Надеюсь, чувства эти между нами все еще возможны.
Когда через несколько недель леди Лора показала ему письмо от брата, в котором тот выражал намерение приехать в Лохлинтер на Рождество, мистер Кеннеди вернул его жене без единого слова. Он сразу заподозрил, что она все подстроила, не спросясь его, и был раздосадован, но сказать, что не хочет видеть в своем доме ее брата, не мог.
– Это не моих рук дело, – заметила леди Лора, видя, как нахмурился супруг.
– Я ничего не говорил про то, чьих рук это дело, – ответил тот.
– Если хочешь, я напишу Освальду и велю ему не приезжать. Ты, разумеется, понимаешь, почему он так стремится сюда.
– Уверен, не ради меня.
– И не ради меня. Он приезжает потому, что здесь будет моя подруга Вайолет Эффингем.
– Мисс Эффингем! Почему мне никто не сказал? Я не знал о ее приезде.
– Роберт, это было решено в твоем присутствии еще в июле.
– Ничего подобного не было.
Леди Лора поднялась и, гневно сверкнув очами, молча, с величественным видом прошествовала прочь. Мистер Кеннеди, оставшись один, весьма опечалился. Обращаясь мысленно к летним неделям в Лондоне, он припомнил, как его жена говорила Вайолет, чтобы та непременно приезжала на Рождество в Лохлинтер, и сам он тогда пробормотал что-то в знак согласия, а Вайолет, кажется, не дала никакого ответа. Словом, это был один из тех планов, на которые все кивают, но которые так и не обретают четкой формы. Мистер Кеннеди считал, что, по сути, не погрешил против истины, отрицая, будто все было решено в его присутствии, но одновременно чувствовал, что не стоило столь категорично противоречить жене. Он был справедлив – и потому готов извиниться за ошибку, но строг – и уравновешивал извинения дополнительной строгостью, в значительной мере сводя их ценность на нет. В течение нескольких часов после вышеописанного разговора он не виделся с женой, но, когда они встретились, все еще продолжал думать о произошедшем.
– Лора, мне жаль, что я не поверил тебе, – начал он.
– Я к этому уже привыкла, Роберт.
– Нет, не привыкла.
Она улыбнулась и склонила голову.
– Ты обижаешь меня, говоря, что привыкла к такому. – Он умолк, но она не ответила ни слова, лишь вновь улыбнулась и кивнула. – Я помню, – продолжал он, – что при мне говорилось о мисс Эффингем и ее приезде на Рождество. Произнесено это было вскользь, и я обо всем забыл, пока не стал припоминать нарочно. Прошу прощения.
– Не стоит, Роберт.
– Стоит, дорогая.
– Хочешь ли ты, чтобы я написала ей не приезжать, или Освальду, или обоим? Мой брат еще ни разу не навещал меня в твоем доме.
– И чья в том вина?
– Я не говорила ни о чьей вине, Роберт, лишь упомянула факт. Дай знать, если хочешь, чтобы я ему отказала.
– Он может приехать, но мне не нравятся подстроенные встречи.
– Подстроенные встречи!
– Тайные свидания. Леди Болдок не одобрила бы их.
– Леди Болдок! Неужто ты думаешь, Вайолет будет что-то скрывать и не расскажет тетушке, что Освальд будет здесь, как только сама об этом узнает?
– Не в том дело.
– Но как же не в том, когда именно в том, Роберт! И отчего бы двум молодым людям не встретиться? Всем известно: семья желает, чтобы они поженились. И в этом отношении по крайней мере мой брат всегда вел себя безупречно.
Мистер Кеннеди не стал продолжать разговор, и было решено, что Вайолет Эффингем проведет в Лохлинтере месяц начиная с двадцатого декабря и до двадцатого января, а лорд Чилтерн приедет на Рождество, что, вероятно, означало «на три дня».
Однако еще до Рождества в Лохлинтере случились другие неприятности. Как и следовало ожидать, все беспокоились об исходе выборов. Леди Лора тревожилась очень сильно, и даже мистер Кеннеди был взволнован, получая новости о победах и поражениях. Сначала стали известны результаты выборов в Англии, а затем в Шотландии, которая интересовала хозяина поместья почти столь же сильно. Его собственный мандат был в полной безопасности – соперников у него не имелось, но в некоторых соседних округах исход был непредсказуем. Затем, когда все закончилось, пришло время Ирландии, и по поводу одного тамошнего округа леди Лора, по мнению мужа, беспокоилась чрезмерно. Из-за лофшейнских выборов в Лохлинтере произошли такие события и были сказаны такие слова, что семейная гармония оказалась в нешуточной опасности.
– Он победил, – сказала леди Лора, открывая телеграмму.
– Кто победил? – осведомился мистер Кеннеди, нахмурившись, что было для жены не внове.
Задавая этот вопрос, он, однако, прекрасно понимал, о ком идет речь.
– Наш друг Финеас Финн, – взволнованно – намеренно взволнованно – произнесла леди Лора. Если ей предстоит бой – что ж, так тому и быть. Она покажет, как тревожится о молодом депутате, и пусть муж попробует оскорбиться! Ужель она должна терпеть упреки из-за того, что печется о человеке, который спас ее супругу жизнь, о друге, из-за которого пережила столько душевных терзаний и которого наконец решила считать вторым братом, любимым не меньше первого? Обязанности жены она исполняла, по крайней мере уверяла себя в этом; если муж посмеет ее упрекнуть, она готова. И схватка не замедлила начаться.
– Я так рада! – воскликнула она со всем возможным воодушевлением. – Я рада – и ты должен радоваться.
Муж ее мрачнел все более, но по-прежнему молчал. Долгое время гордость не позволяла ему ревновать, теперь она же мешала выказать свою ревность, покуда хватало сил сдерживаться. Однако леди Лора не сдавалась.
– Благодарение судьбе! – воскликнула она, сжимая в руках телеграмму. – Я так боялась, что он потерпит неудачу!
– Твое волнение несоразмерно поводу, – очень медленно проговорил мистер Кеннеди наконец.
– О чем ты, Роберт? Что значит – несоразмерно? Если б речь шла о ком-то другом из моих друзей, это не имело бы такого значения, но для него переизбрание – вопрос жизни и смерти. Я прошла бы пешком отсюда до Лондона, чтобы помочь ему, – она потрясла в воздухе левым кулаком, в правом все еще сжимая листок с сообщением.