– Должен сказать тебе, Лора, что неприлично говорить в таких выражениях о мужчине, который не связан с тобой кровным родством.
– Кровным родством! При чем здесь кровное родство? Этот человек – мой друг и твой друг. Он спас тебе жизнь, он близок с моим братом, его любит мой отец – и я люблю сердечно. Объяснись, что ты имеешь в виду, говоря «неприлично»!
– Я не желаю, чтобы ты говорила, будто «сердечно любишь» других мужчин.
– Роберт!
– Повторяю, я не потерплю от тебя таких слов. Они неуместны, и ты говоришь так нарочно, чтобы вывести меня из себя.
– Должна ли я считать, что мне брошено оскорбительное обвинение? Если так, то, с твоего позволения, я сразу отправлюсь в Солсби. Я предпочту находиться там, а не здесь, когда ты решишь извиниться и взять свои слова назад.
– В Солсби ты не поедешь, тебя никто не обвинял, и извинений не будет. Прошу, воздержимся пока от дальнейших разговоров о мистере Финне. Советую тебе прекратить думать о нем с излишней экзальтацией и должен также потребовать, чтобы ты более не вступала с ним в прямую переписку.
– У меня не было с ним никакой прямой переписки!
Леди Лора шагнула к мужу, но тот лишь указал на телеграмму у нее в руке и прошествовал прочь из комнаты. Что касается телеграммы, тут произошло злосчастное недоразумение. Я не готов утверждать, будто Финеасу было бы неприлично сообщить леди Лоре о своем успехе, тем не менее он этого не делал. Депеша, которую она все еще сжимала в кулаке, сама по себе была совершенно невинна. «Ура Лофшейну. Финни сумел» – таковы были точные слова, и отправил их леди Лоре ее молодой кузен, исполнявший при Финеасе обязанности личного секретаря. Леди Лора решила про себя, что ее муж не должен прочесть этого безобидного, но весьма легкомысленного послания. Речь шла о делах серьезных, и такие выражения не подобали случаю. Кроме того, она не желала снисходить до оправданий и потому телеграмму сожгла.
Леди Лора и мистер Кеннеди не виделись до позднего вечера. Она велела передать ему, что ей нездоровится, и не спускалась к ужину. После ужина она написала записку: «Дорогой Роберт, полагаю, ты сожалеешь о том, что сказал мне. Если так, пожалуйста, напиши мне об этом. Твоя с любовью, Л.». Мистер Кеннеди, получив ее от горничной, улыбнулся, поблагодарил и сказал, что скоро поднимется к жене сам. Он пытался скрыть ссору от слуг, тем не менее за последние три часа в доме не осталось никого, кто бы о ней не знал. После того как дверь закрылась и мистер Кеннеди остался один, он некоторое время сидел, вертя в руках записку и раздумывая, как следует ответить и отвечать ли вообще. Нет, отвечать он не станет, во всяком случае письмом. Не стоило давать жене осязаемых свидетельств своего унижения. Неправым он себя не считал: не было сказано ничего сверх того, что он полагал необходимым даже сейчас, по зрелом размышлении. Но он чувствовал, что должен каким-то образом взять свое обвинение назад: бог знает, что может предпринять жена, если этого не сделать. Около десяти вечера мистер Кеннеди поднялся к ней.
– Дорогая, я пришел в ответ на твою записку.
– Я думала, ты напишешь мне.
– Я предпочел явиться лично, Лора. Выслушай меня, и, я думаю, все разрешится.
– Конечно, я слушаю, – сказала леди Лора, прекрасно зная, что речь мужа будет весьма утомительна, и утверждаясь в намерении высказаться после.
– Полагаю, ты согласишься: если между нами возникают разногласия в том, что касается сношений с другими людьми, тебе надлежит принимать мою точку зрения.
– На твоей стороне закон.
– Я говорю не о законе.
– Что ж… продолжай, Роберт. Я постараюсь не прерывать тебя.
– Я говорю не о законе – я говорю лишь о целесообразности и о том, что ты сама должна считать правильным. Если я желаю указать тебе, какого рода должно быть твое общение с тем или иным человеком, тебе следует повиноваться. – Он умолк, ожидая подтверждения, но она не спешила ни соглашаться, ни отрицать. – Насколько я понимаю существующие в нашей стране права супругов, это единственный путь сделать жизнь гармоничной.
– Жизнь не всегда бывает гармонична.
– Я жду, чтобы наша жизнь была именно такова, Лора. Едва ли стоит говорить, что я не собираюсь обвинять тебя в каких-либо неподобающих чувствах по отношению к молодому человеку.
– Нет, Роберт, тебе и правда не стоит этого говорить. Собственно, я полагаю, что тебе даже упоминать об этом не следовало. Я могу пойти дальше и сказать, что одно лишь упоминание само по себе является оскорблением – оскорблением, повторенным после долгих раздумий, оскорблением, которого я более не потерплю. Если ты скажешь еще хоть слово, каким-либо образом намекая на возможность неподобающих отношений между мной и мистером Финном, бог мне свидетель, я напишу отцу и брату и попрошу забрать меня из твоего дома. Если ты желаешь, чтобы я оставалась здесь, будь очень осмотрителен!
Говоря это, леди Лора, казалось, распалялась все сильнее и сильнее, пока не достигла точки кипения. Она была спокойна сперва, пока слово «оскорбление», произнесенное ею самой, не убедило ее в том, что с ней обошлись несправедливо, или, скорее, в том, что ей необходимо вознегодовать. Она выпрямилась во весь рост, глаза полыхали огнем – и мистер Кеннеди отступил. Угроза была для него поистине страшна. Он трепетал перед мнением общества и не решился бы на длительный и болезненный судебный процесс в надежде на некий благоприятный исход в будущем. Супружеская жизнь его складывалась несчастливо. Жена так и не подчинилась ни его воле, ни его привычкам. Он – подобно многим слабым, но честолюбивым людям – желал непременно наслаждаться своими правами во всей их полноте и был убежден, что послушание жены – одно из таковых и он не может отказаться от него без ущерба для самоуважения. Медленно, в своей манере, обдумывая положение, мистер Кеннеди пришел к выводу, что должен свои права отстаивать. Он попробовал – и жена заявила ему в лицо, что уйдет. Ее, разумеется, можно удержать по закону, но нельзя при этом обойтись без огласки. Как же отвечать ей, чтобы она не писала отцу, а самому мистеру Кеннеди не пришлось поступаться самоуважением?
– Страсть – плохой советчик, Лора.
– А ты желал бы, чтобы женщина сносила оскорбления бесстрастно? Я, во всяком случае, не из таких. – Наступило молчание. – Если тебе больше нечего сказать, оставь меня. Мне нездоровится, и голова болит ужасно.
Он подошел и взял жену за руку, но та ее вырвала.
– Лора, – сказал он, – не будем ссориться.
– Я непременно поссорюсь с тобой, если такие намеки повторятся.
– Я не делал никаких намеков.
– Просто не повторяй их. Это все.
Он ушел присмиревшим, сперва попытавшись поправить дело заботой о самочувствии жены и предложением послать за доктором Макнатри. От последнего леди Лора наотрез отказалась и наконец добилась того, чтобы супруг ее оставил.
Размолвка эта случилась в конце ноября. Двадцатого декабря в Лохлинтер приехала Вайолет Эффингем. В течение трех предшествовавших недель в доме мистера Кеннеди было тихо, но не слишком радостно. Имя Финеаса Финна не упоминалось. Леди Лора одержала победу, но избегала об этом напоминать, чтобы не омрачать отношения с мужем. Тот со своей стороны был вполне готов не касаться более предмета, если его к этому не вынудят. В других вещах он продолжал проявлять настойчивость: заставлял леди Лору дважды ходить в церковь каждое воскресенье, удлинил – к ее недовольству – семейную молитву, лично читал дополнительную проповедь воскресным вечером, требовал, чтобы она еженедельно разбирала запутанные хозяйственные счета, сопровождала его во время визитов и знакомилась с его излюбленными способами устройства семейной жизни в сельском доме, так что ей порой хотелось уже вновь заговорить о Финеасе Финне, чтобы вызвать ссору и бежать прочь. Но супруг не преступал грань допустимого, и леди Лора подчинялась, с нетерпением ожидая прибытия Вайолет Эффингем: едва ли можно было написать отцу с просьбой забрать ее лишь оттого, что муж читает проповеди по воскресеньям.
Вайолет она поведала обо всем – вскоре после того, как та приехала.
– Это ужасно, – сказала леди Лоре подруга. – Я начинаю думать, что лучше вовсе не выходить замуж.
– Но что станется с женщиной, которая этого не сделает? Наш пол сам по себе проклятие.
– Я всегда так гордилась преимуществами, которые он дает, – промолвила Вайолет.
– Не вижу, чтобы он давал преимущества. Никогда не видела. Я пыталась распорядиться своей жизнью как можно лучше вопреки его слабостям, и вот к чему это привело! Наверное, мне следовало в кого-нибудь влюбиться.
– А ты никогда не любила?
– Нет. Думаю, никогда. Не в том смысле, какой подразумевают, когда говорят о любви. Я дала бы разрезать себя на кусочки ради брата – так он мне дорог.
– Это не считается.
– Мне довелось испытать что-то подобное к другому человеку: когда желаешь ему благополучия, радуешься, слыша, как его хвалят, наслаждаешься его присутствием и так о нем печешься, что, окажись он в беде, ты будто оказываешься в беде сама. Но и это не было любовью.
– Я его знаю? Могу я его назвать? Финеас Финн, верно?
– Конечно, Финеас Финн.
– Он когда-нибудь искал… твоей любви?
– Я боялась, что он сделает это, и потому поторопилась принять предложение мистера Кеннеди.
– Мне не совсем понятны твои умозаключения, Лора.
– А мне понятны. Я не могла бы отказать ему ни в чем, но быть его женой не хотела.
– И он не просил твоей руки?
Леди Лора на мгновение задумалась над ответом, а затем солгала:
– Нет, не просил.
Но Вайолет лжи не поверила: определенно, Финеас делал предложение леди Лоре Стэндиш.
– Насколько я могу судить, – сказала она, – нынче он увлечен мадам Макс Гослер.
– Ни за что в такое не поверю! – вскричала леди Лора.
– Это не имеет значения.
– Имело бы, и очень большое. Уж кому, как не тебе, знать, кого он любит на самом деле. И я убеждена, рано или поздно ты станешь его женой.