жите новости Августе и передайте ей мою любовь. Я напишу ей через день-два. Надеюсь, мой кузен Густавус снизойдет до того, чтобы стать посаженым отцом у меня на свадьбе. Что до того, когда она состоится, это пока не решено – вероятно, лет через девять.
Ваша любящая племянница,
Вайолет Эффингем Лохлинтер, пятница
– Какие еще девять лет? – вскричала разгневанная леди Болдок.
– Она шутит, – ответила кроткая Августа.
– Верно, и над моим гробом будет шутить, – промолвила ее мать.
Глава 53Как Финеас перенес удар
Финеас получил письмо от леди Лоры Кеннеди, сидя в своем великолепном кабинете в министерстве по делам колоний. Здешние апартаменты не шли ни в какое сравнение ни со скромной каморкой у мистера Лоу, служившей приютом нашему герою в начале пребывания в Лондоне, ни с теми комнатами, которые он долгое время занимал в доме мистера Банса. Просторный, квадратной формы кабинет выходил тремя окнами на Сент-Джеймсский парк. Обстановку составляли два весьма удобных кресла и софа, а также письменный стол из отполированного до блеска красного дерева, вмещавший, казалось, все мыслимые приспособления, которые могли облегчить работу чиновника; стол располагался у одного из окон, так что Финеас мог смотреть оттуда на парк внизу. На другом столе, большом и круглом, громоздились книги и газеты; на стенах комнаты пестрели карты английских колоний. Среди них имелась одна особенно любопытная, более приглушенных оттенков, чем остальные, – на ней были изображены прежние колонии на американском континенте. В маленькой внутренней комнатке можно было причесаться и помыть руки, а в соседнем кабинете сидел (во всяком случае, должен был сидеть, потому что, к раздражению Финеаса, на деле нередко отсутствовал) его личный секретарь, племянник графа Брентфорда. Все это дышало настоящей роскошью. Часто, оглядываясь по сторонам, наш герой вспоминал свою старую спальню в Киллало, маленькие комнатки в Тринити-колледже, обшарпанную контору в Линкольнс-Инн и вновь, удивляясь своей удаче, говорил себе, что устроился чрезвычайно богато.
Письмо из Шотландии принесли после обеда – оно дошло до Лондона с дневной почтой из Глазго. На столе перед Финеасом высилась гора бумаг, – все они касались проекта железной дороги в Канаде – от Галифакса в Новой Шотландии до подножия Скалистых гор. Задачей нашего героя было исследовать вопрос, а затем доложить своему начальнику, лорду Кантрипу, насколько целесообразно будет предложить правительству выделить частной компании заем в пять миллионов фунтов для строительства упомянутой дороги. Вопрос был чрезвычайно обширный, и нашего героя увлекали размышления о нем. Требовалось проявить государственную мудрость и недюжинную прозорливость. Какова вероятность, что земли, о которых идет речь, будут поглощены другими – теми самыми бывшими колониями, о которых так красноречиво повествовала карта в углу? И если это случится, будут ли пять миллионов вложений как-либо возмещены? А если не случится – стоят ли колонии того, чтобы ради них рисковать такой большой суммой из государственного бюджета? Смогут ли они вернуть эти деньги? Захотят ли? Потребуется ли их принуждать? Едва ли мистеру Лоу, который теперь был королевским адвокатом и депутатом парламента, придется решать вопросы важнее, даже стань он заместителем генерального прокурора.
Проект железной дороги был личной просьбой лорда Кантрипа, и Финеас усердно этим занимался. Однажды за девять лет гавань Галифакса замерзла. Он как раз зафиксировал этот значимый факт, когда ему принесли письмо леди Лоры. Наш герой прочел его и, аккуратно отложив в сторону, вернулся к своим картам, словно полученные известия были не так важны, чтобы помешать работе. Он автоматически дописал несколько слов в комментарий о гавани – так лошадь со сломанной спиной способна проскакать еще несколько десятков ярдов, прежде чем по-настоящему ощутит, что случилось. Позвоночник у нашего героя был сломан, а он продолжал бежать. «Зимой 1860–61 года гавань была закрыта в течение тринадцати дней». Затем постигшее его несчастье понемногу дошло до его сознания – вместе с тем фактом, что думать о льдах в гавани Галифакса он сейчас не способен. «Полагаю, будет лучше сообщить вам сразу: она наконец приняла его предложение» – эти слова он перечитывал снова и снова. Выходит, все кончено! Он проиграл, и его прежние победы ничего для него больше не значили. Целый час Финеас сидел в своем великолепном кабинете, думая о случившемся. К нему несколько раз обращались по различным делам, и он что-то отвечал, но никого не соглашался принимать. Что до колоний, их судьба вдруг стала ему решительно безразлична – пусть хоть завтра взбунтуются все до единой. Он отдал бы их до последнего клочка земли, лишь бы заполучить Вайолет Эффингем. В эту минуту Финеас мог поклясться, что никогда не любил никого, кроме нее.
О, как желанен был этот брак – во всех отношениях! Я не стану возводить напраслину на своего героя и уверять, будто его огорчало лишь то, что он упустил невесту с приданым. Финеас никогда не помыслил бы о браке с Вайолет Эффингем, если бы взаправду в нее не влюбился. Но когда это случилось, все, казалось, сошлось наилучшим образом. Если бы мисс Эффингем стала его женой, никакие мистеры Лоу и Бансы более не смогли бы попрекнуть его ничем. Мистер Монк стал бы его постоянным гостем, и он обзавелся бы родственными связями с полудюжиной пэров. Место в парламенте более никуда бы от него не делось, и кто знает – даже должность помощника статс-секретаря вскоре могла показаться слишком мелкой. Наш герой замахнулся на большой выигрыш, но до сих пор ему сопутствовала такая поразительная удача, что он уж вообразил, будто ему доступны любые вершины. Недоставало лишь любви Вайолет – чтобы ощутить себя счастливым, и ее состояния – чтобы обеспечить себе положение в обществе, но и тут, казалось, у него были все шансы. Да, однажды его богиня отказала ему, но не с презрением. И даже леди Лора говорила об их браке как о вполне вероятном. Едва ли не весь свет знал о дуэли – и принимал этот факт с благосклонной улыбкой, считая, кажется, что подлинным победителем выйдет Финеас Финн, вытащивший счастливый жребий. Никому, насколько мог судить наш герой, не казалось, будто он, ухаживая за Вайолет, ведет себя чересчур самонадеянно или забывает свое место. И потому он твердо намеревался положиться на удачу, быть настойчивым и в конце концов добиться успеха. К такому решению он пришел не далее как этим самым утром, когда нежданное письмо положило конец его мечтам.
Временами он начинал убеждать себя, что письму не стоит верить. Не то чтобы в душе Финеаса оставался хоть проблеск надежды, но он говорил себе, что сдаваться нельзя. Что, если Вайолет приняла предложение буйного лорда лишь потому, что тот ее принудил? Или, может быть, на самом деле и не приняла, а Чилтерн лишь выдает желаемое за действительное? И даже если не так – разве женщины никогда не меняют своих решений? Мужчина не должен смиряться с поражением. Разве ему не случалось и прежде преуспевать там, где успех, казалось, был бесконечно далек? Но как он ни хватался за соломинки, все было напрасно: перебирая в голове эти мысли, наш герой знал – и знал прекрасно, – что хребет его на самом деле сломан.
Пока он сидел так, кто-то вошел в кабинет, зажег свечи и опустил жалюзи; посмотрев на часы, Финеас обнаружил, что уже пять пополудни. Он был приглашен в восемь на ужин к мадам Макс Гослер, но чувствовал себя так скверно, что решил отправить записку с извинениями и никуда не ходить. Мадам Макс, конечно, будет в ярости: она очень трепетно относится к своим званым ужинам, но что ему теперь ее гнев? Не далее как утром он радовался, помимо прочих своих достижений, ее благосклонности, и посмеивался в душе над своей «неверностью» – неверностью по отношению к Вайолет Эффингем. Он тогда сказал себе что-то в шутку о клятвах влюбленных, и вспоминать об этом теперь было очень горько. Финеас даже взял лист бумаги и написал записку: полученные новости, мол, делают невозможным его присутствие сегодня вечером. Послание, однако, так и осталось неотправленным. Около половины шестого наш герой отворил дверь в комнату своего личного секретаря и обнаружил того крепко спящим с сигарой во рту.
– Эй, Чарльз! – окликнул Финеас.
– Да-да!
Чарльз Стэндиш приходился двоюродным братом леди Лоре, служил при правительстве еще до прихода Финеаса и, будучи большим любимцем своей кузины, конечно же, стал личным секретарем новоиспеченного чиновника.
– Я здесь, – произнес молодой человек, поднимаясь на ноги и встряхиваясь.
– Я ухожу. Просто сложи эти бумаги – в точности в том порядке, как они лежат. Завтра я приду рано утром, но ты мне не понадобишься до двенадцати. Спокойной ночи, Чарльз.
– Ага-ага, – кивнул секретарь, который очень любил своего начальника, но не отличался большой почтительностью, разве что по особым случаям.
Финеас вышел на улицу и зашагал через парк, осознавая все время, что его хребет сломан. Этого не могли изменить никакие слова, сколько бы он ни пытался уговорить себя, будто цел и невредим. Случилось непоправимое, и Финеасу казалось, что он никогда более не сможет, как Атлант, взвалить себе на плечи тяжесть мира. Какой теперь смысл в чем бы то ни было? Все, что он делал, было частью одной и той же игры – и он проиграл. Из памяти нашего героя совершенно изгладились прежние чувства к леди Лоре, и теперь он считал себя образцом постоянства, человеком, любившим – быть может, вопреки благоразумию – слишком сильно и отныне обреченным умирать заживо. Он ненавидел парламент. Ненавидел министерство по делам колоний. Ненавидел своего друга мистера Монка. И особенно ненавидел мадам Макс Гослер. Что до лорда Чилтерна, тот, без сомнения, добился своего насильно. Финеас непременно с ним разберется! Да, разберется – чем бы это ни грозило!
Финеас миновал колонну герцога Йоркского и, проходя мимо клуба «Атенеум», увидел своего шефа, лорда Кантрипа, который стоял под портиком и беседовал с епископом. Наш герой предпочел бы прошмыгнуть незамеченным, но трюк не удался, лорд Кантрип сразу подошел к нему со словами: